Я подошёл к нему попросить прощения за то, что снял на камеру, как он рылся на помойке и набивал свой походный мешок. Видео на «ютюбе» я потом удалил, замучила совесть.
– Ты – парень нормальный, я знаю, – отмахивается он, продолжая трудиться. – Я не сержусь.
Это маленький и щуплый немолодой человек. Он убирается на помойках и на площадках, сортируя мусор. Мужчина лет шестидесяти пяти носит огромный полиэтиленовый мешок на плече и всем улыбается.
«Он – подпольный миллионер! – делится догадками наш общий знакомый – профессиональный атлет, живущий с дворником по соседству. – Дома у него настоящий мусорный склад в двух комнатах. Он сдаёт бутылки и железяки, а налоги не платит».
Знакомые сплетничают, что после смерти супруги Пётр Афганович совсем «поехал головой». Бедный. И сын у него с синдромом Дауна к тому же. Каково ему терпеть взгляды и думать, что его постоянно обсуждают-осуждают? Но, по-моему, он принимает жизнь, как Бог пошлёт.
Он добрый и работящий. Рано встаёт и прибирается – я слышу звук его метлы, собираясь на работу. Выходя на улицу, вижу его милую улыбку и блестящие глаза. Его маленькое лицо сияет, когда он здоровается со знакомыми, а когда делится интересными фактами и новостями, так вообще – превращается в солнце. Одет он плохо – но разве это повод для осуждения дворника? Он работает с утра до вечера. Заканчивая штатную работу, он внимательно ищет предметы для сдачи-заработка. Возвращаешься порой поздно с работы и замечаешь, что дядя Петя ещё не дома, а ведь темень стоит непроглядная. При встрече он обязательно что-нибудь спросит хорошее и пожелает Ангела хранителя. Ни один из моих дворовых знакомых больше не спросит, как у меня дела и далеко ли ходил вместе с ребёнком.
Как-то я не знал, куда деть огромную кипу школьной макулатуры и газет от «ЛДПР», и дядя Петя сказал, что заберёт их под вечер, только надо знать, в каком они месте останутся.
– Дядь Петь, вот скажите, а правда ли у вас дома кучи мусора в двух комнатах? – решился я спросить, наконец.
– А-а, это тебе Игнат разболтал… – покачал он головой в старой шапке. – Я-то думал, где тут соль?! Он ведь спортсмен – помогал мне заносить один габаритный предмет. Хочешь знать, Вить? Да, правда, мусор есть – но в одной комнате. Он – в бочках «Газпрома», которые мне добрый сосед по даче привёз. Пластик, бумага, железо, стеклотара. Когда я не сдаю в пункте приёма, то обычно заношу лишнее домой – в бочки сыплю. Ты бы знал, сколько ценных вещей пропадает на свалках! Производство у нас давно безотходное, почти всё сейчас перерабатывается! А не сказал тебе Игнат, что у меня икона Божией Матери дома есть, красивая, большая? Не сообщил, в какой я храм хожу? Какой из наших омских храмов мне нравится больше всех? Не самый большой, – там людей очень много. Маленькие мне храмы по душе, там сосредоточиться можно – нет этого бурного водоворота прихожан. Да и не прихожане это вовсе – туристы чаще!
Потом я видел своими глазами – у Петра Афгановича в комнате-мусорке растут цветы – несколько видов. Растут из земли, насыпанной вокруг бочек толстым слоем, на огромном листе полиэтилена. Совершенно непривычное зрелище – этакое живое украшение прямо на полу квартиры.
Живёт Пётр Афганович вместе с сыном – здоровым таким парниной, одетым, как и он, во всё поношенное и серое. Добрые глаза у его Ивана и работает тот за троих, как отец. Шутить не умеет и постоянно молчит, но разве это порок?
Книгу «Отверженные» Виктора Мари Гюго подарил мне Пётр Афганович Чернов. Случайно найдя её возле помойки в сетке вместе с другими шедеврами зарубежной литературы, он сказал, что приберёг специально для душевного человека, который его понимает.
Рано утром я стоял на остановке и ждал автобус. Подошёл рыжий дворник и незаметно вручил отличную книгу. Посоветовал начать читать её прямо сегодня. Во-первых, – пояснил он, книга эта – интересная, а во-вторых – невероятно ценная в морально-этическом плане. Люди из неё живут и по сей день – их с болью в душе узнаёшь на улице и также часто ощущаешь в себе, когда подаёшь милостыню или по обыкновению наблюдаешь из окна.
– Жаль сдавать в макулатуру жизнь Франции девятнадцатого века! – объяснил мне дядя Петя. – Неужели человечество не способно выносить себе подобных и не осуждать их?
Смотрю я на Петра Чернова со стороны. Зимой у него высыпает на лице из-за слабого иммунитета – он ходит в пёстрых точках от жидкости Кастеллани. То же самое у его безмолвного бородатого сына Ивана. Петру Афгановичу не хватает жены, а Ивану – матери. Я слышал однажды плач и причитания этого здоровяка-сына, который, мыча, повторял одно слово:
– М-ма-м-ма, м-ма-ма…
Пётр Афганович остановился и обнял его, ласково поглаживая по спине. Для них будто не было остального мира, людей вокруг и набитых мусором урн возле подъездов – лишь отец и сын да терзающие душу воспоминания. На фоне огромного ребёнка-кукушонка дядя Пётр, как маленькая, но сказочно-добрая приёмная мама-птичка, бесконечно отдающая тепло чужому птенцу.
Я вижу Петра Афгановича с сыном в храме в честь Иконы Божией Матери «Скоропослушница». Складывая сыну руки на груди крест-накрест, ведёт причащать, придерживая за плечо. Иван быстро вертит головой и глядит на прихожан немигающими глазами. И сам улыбается всем, кто поймает его счастливый взгляд, кто дружески кивнёт в ответ. Существуют в жизни моменты, когда, казалось бы, ошибка природы перестаёт быть таковой. И вас никто не осуждает, вы нужны, кем бы вы ни были. Тогда проза жизни не представляется столь тягостной.
Отец Вячеслав, часто причащающий в субботу моего сына и сына Петра Афгановича, как-то сказал на проповеди, что осуждать способен каждый, – эта способность у человека врождённая, а вот вырастить цветы там, где привыкли харкать и топтаться – это большой подвиг!
.
