Щуцкий Андрей: ШАХИД

ОТКРОВЕНИЕ МУСЫ НАВРУСА

…Тьма пришла. Пришла таки. Пришла. Я зряч и я не вижу перед собою. Есть уши, но не слышу вокруг себя. Темнота и безмолвие. Что ты сделал со мною? Кто ты?

ОТВЕТ.  Я – твоя Злоба.

Жарко, но нет огня. Задыхаюсь, но не чувствую дыма. Здоров, но тело мое ломит как от побоев. Члены мои разлагаются, суставы гудят, как медный колокол. Что ты сделал со мною? Кто ты?

ОТВЕТ.  Я – твоя Ненависть.

Хочу сказать и не могу. Губы гавкают по-собачьи. Гортань каркает, нутро хрюкает, будто я свинья. Пальцы мои обрастают шерстью, когти впиваются в ладони. Уши хлопают по спине. Зубы режут язык. Что ты сделал со мною? Кто ты?

ОТВЕТ. Я был искоркой в глазах твоего брата. Я стал угольком, тлеющим на дне твоей души. Теперь Я – пламя, пожравшее тебя и народ твой. Тебя и весь мир. Я съел твоего отца, твою мать, жену, которую ты не познал, детей, которых ты не родил. Я съел твой разум, дабы ты стал властелином над живыми. Я убил живых, и мертвецы окружают тебя. Владей же тленом! Заглядывай в пустые глазницы – они только смотрят. Ступай по костям – они хрустят, но прочны под тобою, хозяева же их никогда больше не улыбнутся Солнцу, зашедшему и для тебя…

…Кто ты?..

ОТВЕТ.  Я – Тот Бог, Которого ты искал. Башня построена…

Откровение Мусы Навруса, камень №60000014, §3

ДЕТИ. 

(Очерк очевидца)

Утро было восхитительным, но, к сожалению, недолгим. Воздух и камни как всегда стремительно разогрелись, а затем и раскалились под жарким арабским солнцем. Пардон, конечно же, еврейским, так как дело было на еврейской территории маленького городка. (Маленького, но не захолустного – в Израиле вообще нет захолустных городов.) Ваш покорный слуга делал обычное дело: протирал и без того, в общем-то, чистые столики и хмурился на детскую ладошку, опять испортившую витрину. Ну вы посмотрите! Моя витрина – моя гордость. Моё богатство. Исполнение мечты! Чистота, кристалл с великолепной огранкой по краям, она собирает своими гранями, я вам скажу, всё Солнце нашего квартала. Ни у кого в городе нет такой витрины. Да что город!.. Будто и нет стекла, да! Только Солнце сверкает на гранышках и в центре – восхитительная композиция – золотые буквы: «Семейное кафе Давида Левина». (Это я). 

И этот ужасный отпечаток детской ладошки. Как раз под «кафе». Мой Бог!

Я знаю, кто это делает. Кто каждое и такое недолгое утро пачкает мой бизнес. Дело в том, что каким-то несчастьем в нашем квартале оказалась арабская школа. Вообще-то они стараются держаться стороной. И у себя в кафе я ни разу не заметил хоть бы одного. Но этот мальчик... Лет десяти, он немного похож на моего Ицика. Он смотрел на меня чёрными глазами и что-то говорил своим приятелям. Они вместе шли в свою школу. (Они всегда ходят вместе.) Держались дети насторожённо, но при этом всё же смеялись и всячески показывали, что не боятся ходить по нашему кварталу. 

Он смотрел на меня, а я – на него. Протирал витрину и смотрел. А потом не удержался и погрозил ему кулаком. Мой Бог! Я не знаю, зачем я это сделал. Мой старший сын, Марк, офицер армии Обороны. Моя дочь, вырасти она большой, тоже взяла бы в руки автомат. И Ицик, мой младший. Я уверен, да, иначе и быть не могло! Он стал бы солдатом и защитил бы престарелого папу Додика с его сказочной витриной. И я мог состариться относительно спокойно.

Но я погрозил ему кулаком. Он остановился. Друзья его ушли вперёд, но вернулись. (О, они всегда ходят стаями!) Они смотрели на него, а он на меня. Потом все повернулись в мою сторону. Мой Бог! Так мы и смотрели друг на друга, пока они не убрались в свою школу. А я протёр свою витрину, поправил бублик из пенопласта и продолжил наслаждаться короткой прохладой нового дня. Конечно, я встревожился. Вы же знаете, как метки их камни. Но я не стал тратиться на бронированное стекло. Ещё чего! Обменять чудо света на какую-то дрянь! Я подумал по-другому. Если бы хоть один камушек сделал бы хоть одну маленькую дырочку в моей чудной витрине, я нашёл бы управу на маленьких негодяев. Вы же знаете, любому из нас стоит только пожаловаться, и эта проклятая школа будет закрыта, снесена, развалена, стёрта с лица земли!

Но ничего не произошло. Они вообще вели себя очень умело. Никто не мог сказать о них плохо. Никто, кроме меня и других евреев. Ну, отравил кто-то кошку старой тёти Беллы; ну, господину Вацману кто-то проколол все колёса его новенькой машины. Я-то знаю, как и все. Но кто был пойман? Кто был наказан? Ну, неужели тётя Белла пошла громить их школу? Нет, она пошла в полицию. И в полиции ей заявили: «У нас – мир. Докажите, не пойман – не вор...» И тому подобное. А господину Вацману развели руками: «Вы не первый и не последний – докажите...»
Никто не выбил мою витрину. 

Я часто видел этого мальчика, он не обращал внимания на моё кафе. Я видел его два раза в день: утром, по пути в школу и в обед, когда он бежал домой. Но каждый день, каждое Божье утро я стал замечать на своей великолепной витрине отчётливый след детской ладошки. Он, кто же ещё? Но когда? Я, вы знаете, очень люблю поспать. Мне вставать среди ночи и следить кто – Боже упаси! Это – дело полиции, в конце концов, она тоже закусывала у нас семьями. Но когда я пришел в участок, господин инспектор развёл мне руками и сказал: «А у тёти Беллы отравили кошку, а господину Вацману продырявили все колеса его новой машины. Идите, господин Левин, и чувствуйте себя счастливцем. У нас – мир!»

И я ушёл. И стал чувствовать себя счастливее.

Каждый день вставал я с Солнцем, наслаждаясь прохладой, такой недолгой в этих краях, убирался у себя в кафе вместе с женой Марой, но чаще – один. 

Каждый день я смывал с витрины отпечаток грязной руки. Проклятой детской ладошки. И каждое утро она появлялась вновь. На чудном прозрачном стекле моей витрины. Мой Бог!

Шло время. Ицику исполнилось тринадцать. Его совершеннолетие отпраздновали. Успели. Шло время. Мой живот стал полнее. Марочка тоже немножко просела. Мой старший, Марк, стал капитаном, дочка, давно забросив куклы, как-то заявила: «Папа, я пойду в армию».  Я не возражал. (С «миром» нас опять обманули, и капельки крови на израильской земле потихоньку слились в ручеёк...)

Ладошка на витрине... Со временем она подросла. Ну да, Ицик мой тоже был уже не маленьким мальчиком. Я купил ему очки, как он хотел, в тонкой оправе. И бритвенный станок...

Однажды, беседуя с посетительницей, (очень красивая женщина) я вдруг заметил, что Ицик, мой Ицик задумчиво (он был задумчивый мальчик) прикладывает к отпечатку свою ладонь. Не помню почему, но я не успел смыть эту грязь. «Ицик! – закричал я, – Ицик, что ты делаешь! Зачем ты меряешь руку этого человека на себя?!» Ицик испугался и отдёрнул руку. А потом улыбнулся и ответил: «Папа, почему мы ненавидим друг друга? Ведь мы одинаковы, смотри». И впрямь, ладошки были одинаковые. Как одна. «Ицик, – ответил я, – Ицик, мальчик мой, никогда больше так не делай, это – рука твоего врага».

Я не слишком религиозен. И наш раввин не очень любит меня и мою семью. В тот день я хотел всё же зайти в синагогу, но не пошёл.

Утро было восхитительным, но, к сожалению, недолгим. Воздух и камни стремительно раскалились под жарким араб... (вычеркнуто) евр... (вычеркнуто) Солнцем. В Израиле вообще нет захолустных... Мой Бог!..

Ваш покорный слуга делал обычное дело: протирал чистые столы и хмурился на детскую ладошку, испортившую витрину. Очень хмурился. Отпечаток сегодня был другим. Он был белый. Белый! Я подошел, я даже понюхал. Краска ещё не обсохла. Я подумал: «Вот ты и вырос, маленький араб. Раньше ты пакостил, теперь начинаешь гадить». Я не успел ему отомстить. Была суббота, и я не смыл эту грязь. Во время завтрака моя Мара сказала: «Додик, смой это, пожалуйста. Ещё нам не хватало в субботу арабской пятерни на твоей витрине». 

В полиции я сказал им: «Как хотите, он пачкает мою витрину». А господин инспектор: «Вы телевизор смотрите? Вы газеты читаете?! Идите вы со своей ладошкой, витриной и чувствуйте...» И тут мы оба услышали взрыв. Я старый человек. Но я очень быстро добежал до своего дома (быстрее даже, чем господин инспектор до своего...), на первом этаже которого располагалась моя же работа – «Семейное кафе Давида Левина». Я не увидел своего дома и своего кафе. Потом уже я нашёл очки Ицика, они закоптились и погнулись, но я-то их узнал – В сто восемьдесят шекелей обошлись мне эти очки, как же я их не узнаю. Я ещё говорил нашему окулисту: «Боря, ты же меня знаешь, ну почему так дорого?..»

Когда я не нашёл своего дома, то отправился его где-нибудь найти. Так и побрёл, в мокрых штанах, без пиджака и галстука, кстати, споткнулся о кисть руки, измазанной белой краской.

Сирена «Спасателей» испугала меня. «Мой Бог, – сказал я себе. Я погрозил кулаком Дьяволу, меня наказал мой Бог. Так кому же теперь верить? И кому грозить кулаком?..»

Теперь я живу у старшего сына. Он майор. Мне заплатили компенсацию за потерю имущества, Мары, Ицика и Дочери, я не помню её имени. У меня есть ценность – ициковы очки. Израиль – маленькая страна. Я часто слышу выстрелы и взрывы. Я к ним привык. Школу ту снесли с лица земли. Зачем? Учились бы дети.

Что ещё? Ах, вот что ещё. Я сейчас отсылаю вам, что тут позаписывал. А потом… из своей же газеты вы узнаете, что потом. 

Да. Руки-то у них одинаковые... 


...Вот была пещера, брали из неё гранит. И пришла Пещера, и сказала: 
– Отдавайте мой гранит.

Вот было Море. Ловили в нём рыбу. И пришло море и сказало:
– Возвращайте назад мою рыбу.

Вот было Солнце, дарившее тепло. И пришло солнце и сказало:
– Согревайте теперь вы меня.

Вот были два человека, вышедшие из Земли. Жили они на Земле, молотили её мотыгами, воротили лопатами, резали плугами. Воевали за каждую её пядь, делили каждый кустик, межили каждый камушек. Это – моё, говорил один. Нет, это – моё, говорил другой. 

И пришла Земля, и вздрогнула, и сказала: 
– Возвращайтесь в меня, дети. 

И поглотила она двух, вернула своё и запела.

...Лучше бы мне не родиться. Лучше бы не видели глаза мои света, не видел бы я тогда и тьмы!.. 

Проповедь Горы. Фрагм. пир. Хеопса №60000037

МУСА НАВРУС.

– Сидит, пригорюнившись, скелет без рук, без ног (руки и ноги разбросаны) и говорит: «Ну, и чего я?..»
...Хохот в спину. Как всегда. Зависть – грех. Злая зависть – тяжкая ноша. Смеетесь, а сами тоже хотите, да, слава Всевышнему, хотите! Если же нет – вы не арабы. Джаба, рассказавший этот анекдот, у него подружка Там. У него отец работает Там, что им здесь? Что мне здесь, что Мне их школа, что мне их математика? Я расту. Вы смеетесь, а мне уже двенадцать. Вы смеетесь, а я уже бреюсь перед зеркалом отцовской бритвой. Ваш смех для меня, как дождь для высохшей нашей, невозделанной, взорванной ими земли. Вы смеетесь, а я каждое утро беру отцовский платок и обматываю им свою голову...
Я тоже умру. Клянусь.
У меня есть друг. Он приходит ко мне по вечерам. Он меня учит. Честно говоря, меня не надо учить. Меня всему научил мой брат. Он научил. Потом ушел. Он забрал с собой троих. Мог бы и больше, но слишком рано взорвался его пояс. Я так не ошибусь. 
О, Джаба! Ты рассказал этот анекдот таким же глупым, как и ты. Как ты не прав! Я не буду спрашивать «Ну и чего я?» Я вознесусь и увижу брата, увижу отца, увижу столько... что ты и не мечтал увидеть со своей подружкой Оттуда. Я увижу радость и счастье своего народа. Увижу муки убивавших нас, убитых нами. Увижу и потом их муки, где они замерзнут. Что мне школа? Что мне математика? 
Мой отец был убит отцом твоей подружки, Джаба. Друг отца твоей подружки приехал и срыл мой дом. Нас схватили и привезли сюда, Джаба. Ты никогда не жил в палатке – приходи в гости, Джаба. Ты никогда и никем не гордился. Твой глупый рот сочиняет глупые анекдоты для глупцов. Я смеюсь над твоим смехом. Пусть даже слезы льются из моих глаз, пусть даже не иду я домой, а бегу.
Моя мать у вас прачка, Джаба. А у Хасана она убирается. А я мою машины, какие у нас еще ходят. Я откладываю свои агоры. Они вырастают в шекели. А шекели превратятся в Смерть. Я построю Башню в небо. Я сделаю, чего еще не делали. Мой Друг говорит. Он учит меня. И брат меня учил. Отец смеялся, когда он ушел. Мать плакала, закрыв лицо платком. Она не пошла смотреть телевизор. Отец тоже не пошел. Он говорил: «Я вырастил Шахида!» и танцевал что-то во дворе. Мать обняла меня и спросила: «Ты уроки сделал?» А я ответил ей: «Не мешай, мать». Я смотрел по телевизору, как они там мечутся все со своим кафе, и какой-то их ведущий кричит: «Репортаж, репортаж с места события!!!» Вот вам событие! Трое не продолжат рода вашего, на три вас стало меньше! Мать плакала. Отец танцевал с друзьями. 
Потом прилетела ракета. Она убила отца, выбила у нас окна, разворотила двор. А потом приехали танки, за ними трактор. Большой бульдозер. А потом они взяли меня и мою мать. Мы видели, как погибал наш дом. Наш шкаф выскочил в окошко, как будто испугался. Из него разбежались вещи. И телевизор разбился. Вместо дома – куча.
Мама больше не плачет. Она такая красивая. Мне хоть и двенадцать, а я уже знаю, что есть красивые и есть некрасивые. Твоя, Джаба, наверняка некрасивая. И, говорят, старше тебя. 
Нас взяли и привезли сюда. Мы живем в палатке для беженцев. Хотя какие мы беженцы? Я хожу в другую школу. Меня не любят. Надо мной смеются. Говорят, мой брат сидит без рук, без ног и мерзнет. Я тоже смеюсь. Хоть и плачу, а все равно смеюсь. Я знаю, чего вы не знаете. Что мне ваша математика? Я знаю! Вот что я знаю.
Мы строим Башню До Неба. Башня эта невидима, чтобы никто ее не пришел и не разрушил. И каждый, каждый правоверный, каждый наш воин должен помочь ее строить. Башня эта невидима, да, никто не придет и не разрушит ее! Башня эта из черепов и костей наших воинов и наших врагов. Каждый воин, каждый Шахид должен принести с собой как можно больше черепов и костей. Каждый араб станет Шахидом. А не станет – горе ему...
И мой череп пойдет в эту Башню. Он станет украшением ее основания, ибо в числе первых пойду я. Все кости Воинов будут украшением нашей Башни. А кости врагов станут ее основой. И когда Башня достанет до неба, когда последний наш враг будет разобран, а кости его лягут на место, черепа же вымостят голубую дорогу, тогда все люди, весь наш народ взойдет по их черепам прямо в небо. И ты, и ты, Джаба захочешь на небо, и ты поползешь за всеми, и ты скажешь себе: «Я араб, значит мне можно...» Но не дойдешь ты, Джабраил, это я тебе, Муса, говорю. Два раза споткнешься ты, на третий раз скатишься ты в самый низ. В первый раз споткнешься ты вначале своего пути. Споткнешься о череп своей подружки, потому что она тоже враг и ляжет в нашу Башню. И скажет тебе ее череп: «Куда ты, Джаба, куда ползешь ты по мне, своей любимой? Почему не защитил от Мусы и его народа? Стой, араб, я, еврейка, не пускаю тебя!» Второй раз споткнешься ты в середине пути. Споткнешься о мой череп, украшающий Башню. Ухвачу я тебя своими белыми зубами и скажу: «Куда ты, Джаба, рассказывающий анекдоты, куда ползешь ты по мне, твоему соплеменнику? Ты смеялся надо мной, Джаба, ты называешь себя арабом, но не араб ты. Ничего не принес ты в эту башню своего, ни пальчиком, ни ногтем не пожертвовал ты для счастья своего народа. Стой, предатель, я, араб не пускаю тебя!»
Дойдешь ты до самого верха. Протянешь ты руку и захочешь потрогать синее небо, и захочешь ты погладить Солнце, светящее отныне лишь арабам, и захочешь приласкать Луну, снять Звезду. И только захочешь ты насладиться ароматом Оазиса в пустоте и черноте Вселенной, тут ты и скатишься вниз. 
Ибо встанешь ты там, где тебе положено, а где положено тебе, там тонко, ведь не оставил ты своей жертвы. И тяжела завистливая душа...
И проломятся под тобой кости, и провалится пол под тобою и такими же, как ты. И крики ваши вознесутся к небу и стихнут, разбитые об лед. Вот что я знаю. Вот как будет, Джаба. Вот что я знаю. Что мне ваша математика?.. 
Фрагм. брусчатки №3244-3601, линия; реконстр. кирпича, конец обломан


...Тяжело, тяжело... Иначе чувствую я. Иначе думаю. Все на два.
Вторая голова выросла на моем плече. Каждый мой перст обнимает перст, ног моих печатей левых две и правых две и пуп не один, седалище разделилось, и тяжело мне стало: хочется встать, другое седалище книзу тянет; хочется идти, другие ноги уперлись, хочется молчать, другая голова, черным глазом сверкая, орет: «Смерть тебе, смерть тебе!..» О, как тяжело сомнение... Рука ласкает, рука бьет, нога стоит, нога скачет, живот голоден, живот сыт... О, ты, сделавший меня двоими, зачем?..
ОТВЕТ. Двое вас отныне. Не разделитесь. Живите, как сможете. Один умрет – другой умрет. Но один ослепнет, другой увидит. Один оглохнет, другой – услышит. Один упадет, другой поддержит. Не могли вы порознь жить, живите целым. Ждите Женщину о двух головах. Четыре груди у нее, каждому по две. Лоно ее раздвоено. А кто она, и кто она – тебе и тебе знать не дано. И чье семя понесет она, не ты решишь. И кто родится, до самого дня не узнаете... Первый твой младенец наречется первым твоим именем или твоей жены. Второй твой младенец наречется вторым твоим именем или твоей жены. 
И вырастут они, и посмотрят на вас, и ужаснутся и прогонят родителей своих. И забудут о вашей вражде, и заживут в мире. И вернется Море. И взойдет Солнце. И закроет зев свой Пещера, и Земля уймет свою дрожь. И приласкает ее плуг...
... И превратитесь вы в Гору, и назовется эта Гора Шолом-Салам, Мир-Мир.
Откр. Мусы Навруса, кам. №60000016, 2

ВЫРЕЗКА ИЗ КАКОЙ-ТО ГАЗЕТЫ

(Выдержки, отражающие суть)

...Трагедия в этом поселке удивила и встревожила многих...
...Шестидесятичетырехлетний бизнесмен Давид Левин устроил бойню в арабской школе...
...Вооружившись автоматом М-16 (принадлежавшим, как оказалось, его сыну, военнослужащему Армии Обороны Марку Левину) и несколькими гранатами... (Фрагмент утрачен)
...Как выяснилось буквально в момент написания этой публикации, это был несчастный, в свое время потерявший семью в результате теракта...
...Тело так и не было найдено... Вероятно после надругательств...
... По другой версии...(...) сам себя...
... и в ближайшее время очерк Давида Левина будет обязательно напечатан.
    Господи, спаси Израиль!

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

Пояснение: На эту кассету исследователи натолкнулись буквально чудом. Остается загадкой, как она очутилась внутри монолитной гранитной глыбы, размерами и формой напоминавшей автомобиль типа «микроавтобус» – своеобразный памятник минувшей эпохе. Исследование показало, что запись производилась с довольно большими перерывами. Кое-где она полустерта, а где-то даже временные отрезки ведения этого, так сказать, дневника перепутаны местами. Трудно сказать, как это произошло. Некоторые из исследователей полагают, что в момент известных событий сбой произошел не только в глобальной компьютерной сети, но и во всех входящих и исходящих источниках информации. Во всяком случае, если это не было сделано нарочно (а мы полагаем, что было именно так), то факт перемены местами промежутков времени отрезков аудиозаписи может стать любопытным явлением. 
Доподлинно установлено, что обладателей голосов звали Филипп, Ричард и Роберт.  (Сокращенно – Фил, Рик и Боб)
Мы приводим наиболее сохранившиеся отрывки, в основном соблюдая последовательность оригинала.

ФИЛ (орет). Джамаль, твою мать!!!
РИК (пародируя арабский акцент). За мат атвэтиш...
ФИЛ. Что?
РИК. Ух, докричишься ты, красавчик. Вот набегут сейчас...
ФИЛ. Ладно, все. Собирай камеру.
РИК. И отрежут папин подарок. Никогда не упоминай маму...
ФИЛ. Быстрей!
РИК. Все, все... Камеру в камеру...
ФИЛ. Полчаса тут стоим и ни души. Боб, заводи машину, (заводится машина) Рик, я тебя убью!
РИК. Я-то тебе что сделал? 
ФИЛ. Если я потеряю работу, лично ты будешь содержать моих Колли, Молли...
РИК. Лады, давай разберемся. Ты получил сутки отпуска. Так? Получил. Я получил, и Бобби тоже получил день. Итого – трое суток...
ФИЛ. Издеваешься?
РИК. Боб, скажи ему!
БОБ. Угу...
РИК. Вот видишь? Ну не могли же мы и вправду работать в такой суматохе. Короче...
ФИЛ (с вздохом). Короче, собирай шмотки, а не трепись. (Пауза.) Нечего тут снимать. Нет тут никого. Ни одной рожи. Господи! Первая поездка...
РИК. Ну, не убивайся так. Поснимаем птичек... Нет, слушай, хочешь, я сам дам тебе интервью о том, что я думаю обо всей этой галима...
ФИЛ. Три дня... Боб, связь?
БОБ. Нет, все м-м-мертво.
ФИЛ. Ну да. Мы пропили все интересное. Идиоты... Все? Поехали. (Захлопывается дверь, машина трогается.) Хорошо еще машина цела. Как ты думаешь, куда все подевались?
РИК. Молятся, что же еще?
ФИЛ. Брось. В такое время...
РИК. Это у них спорт такой. Набивают лбы...
БОБ. Не к-к-кощунствуй...
РИК. Вставил, получилось! Эх, Бобби... А может у них забастовка, как обычно, после молитвы, еще одна привычка... или митинг, так сказать, «сжигание атрибутики, берегитесь, бутики...»
БОБ. М-м-может где-то б-бой? Я слышал п-п-пальбу. Господи, п-п-помя...
ФИЛ. Пожалуйста, не начинай, Бобби, и без тебя тошно...
БОБ. К-к-к...
РИК. Перевожу: «Куда едем, дорогой шеф?» Да, Боб?
БОБ. Угу.
ФИЛ. Поехали на север. Или нет, давай... (Видимо роется в бардачке.) Где карта? (Пауза.) Где карта, Рик, Боб?
РИК. Не знаю... 
ФИЛ (начинает заводиться). Потеряли, да, вместе с Джамалем, да?.. 
РИК. Филли, успокойся...
ФИЛ (орет). Ты понимаешь, что значит остаться без карты и переводчика?! Здесь!..
БОБ. Я знаю д-д-дорогу, н-н-найдемся... Так к-к-к...
РИК. Куда, Фил?
ФИЛ. Я не знаю. Останови. (Звук тормозов.) Так... Боб, у нас осталось что-нибудь? 
РИК. Да, да, Бобби, да! Давай сюда...
ФИЛ. Руки! Ты не заслужил. (Глоток.) Уф-ф... Я, кажется, придумал...
РИК. Дай выпить. По-хорошему...
ФИЛ. Тебе нельзя (судя по звукам, очень быстро допивает). 
РИК. Это свинство! 
ФИЛ. Резкость собьется.
БОБ. М-мы едем?
ФИЛ. Пока нет. (Шум двигателя стихает.) Ричи, выходи. Не дуйся, да, и камеру не забудь. Давай, Ричи!
РИК (угрюмо). Хорошо, красавчик, хорошо...
ФИЛ. Да ладно тебе, Рик...
РИК. А пошел ты! Начальник...
ФИЛ. К сожалению, да. (Вероятно вышли из машины.)
РИК. Слышь, начальник, я все хочу тебя спросить...
ФИЛ. Потом, Ричи. (Звон стекла – наверно Фил разбил пустую бутылку.) Почему все лучшее приходит только по пьяни?..
РИК. Ну, начальник, что творим?
ФИЛ. Репортаж из вымершей деревни. Как это я раньше не сообразил? Это будет материал... 

Здесь заканчивается сторона «А» пленки. Вторую сторону, возможно, включили на запись позже.

РИК. ...со своими идеями!
ФИЛ. Ты когда-нибудь видел в арабской деревне брошенный скот? А незапертые дома?
РИК. Если тебе так хочется приключений, лезь сам. Послушай, Фил, ты ни хрена не разбираешься в традициях...
ФИЛ. Да ничего не случится. Их же, как сдуло, нет же никого, ты видишь? (Пауза.) Ну как знаешь, Ричи. Мы потом поговорим, когда вернемся...
РИК. Слушай, начальник, я так и не спросил. Как ты сюда попал? Языками не владеешь, ни арабс... 

Обрыв записи, видимо эта информация была не очень приятна для Филиппа.

ФИЛ (приглушенно). Я в доме. Ни души. Похоже, ничего интересного. (Пауза.) Посуда... (Пауза, звук шагов.) Второй этаж. Довольно богато! Жилая комната. Это что? Вижу тетрадку в клетку. Она лежит в центре комнаты. Да, и раскрыта. Почему в середине? Интересно... Как в кино. Еще пентаграммы не хватает и сотни свечек, ха-ха, как у Молли... А вообще жутковато. (Пауза.) Отсюда видно, что написано по-арабски, и ни черта не разобрать. (Пауза.) Я взял эту тетрадь. 

Обрыв записи.

ФИЛ. ...А я говорю, включай!
РИК. Мне не по себе.
ФИЛ. Иди ты... Рик, ты что, испугался? Ты?!
РИК. Придурок, зачем тебе эта тетрадь?
ФИЛ. Как в кино. (Страшным голосом.) Они придут за ней... Мне тоже...
РИК. Пошли отсюда... Брось ее, пожалуйста...
ФИЛ. Камеру, живо!
РИК. Старичок... (Видимо все-таки включил.) 
ФИЛ (бодро). Мы находимся на окраине деревни Эль... Аль... Стоп. Сначала. Как она называется?
РИК. Давай вернемся в машину, а?
ФИЛ. Как она называется? Черт... 

Обрыв записи.

ФИЛ. Ты разбил камеру, урод. (Громко.) Ричард разбил камеру! Я пытался его...
РИК (спокойно, даже с насмешкой). Я нечаянно...
ФИЛ. Ты разбил собственность Компании. Это тебе...
РИК. Я отвечу. Отвечаю!
ФИЛ. Из-за твоего пьянства...
РИК. Из-за нашего пьянства. Успокойся, красавчик...
ФИЛ (стонет). Господи, эти люди все испортили...
РИК. Что испортили?
БОБ. Ф-фил...
ФИЛ. Что-о?..
БОБ. Не мое д-дело, к-к-конечно, т-ты ст-транный сегодня. Г-оворишь, к-к-к... Разве м-мы н-не друзьями...
РИК. Точно. Что-то ты... 

Обрыв. Мы сделали вывод, что Филипп записывал происходящее вокруг с какой-то определенной целью. Возможно, это был своеобразный отчет перед начальством о деятельности съемочной бригады.

РИК. ...кружимся по проклятым ухабам и, похоже, заблудились. 
ФИЛ. Как можно заблудиться в деревне? Ты опять морочишь меня?
РИК. Нет, Фил. Вот, я узнаю площадь, во-он минарет... Мы же свалили отсюда часа три назад. Мистика, правда?
БОБ. Б-бензина на п-п-пять миль...
РИК (как бы про себя). Экстремальные условия...
ФИЛ (услышав). Как в кино, да.
РИК. Точно. 
ФИЛ. А ну-ка стоп. (Звук тормозов.)
БОБ. Ну?
РИК. Репортажичек? Взбучка?
ФИЛ. Давайте разберемся. Глуши. (Шум машины стихает.) Боб. (Пауза.) Бобби, у тебя же есть заначка?
РИК. Ты наш спаситель, наш дефектный ангел-хра... ну, надулся... Не обижайся, ладно? А то похож на Фила... Молчу...
ФИЛ. Уймись. Давай, Бобби...
РИК. Ух, самое время... (Торопливо пьет.) Вау... Извини, Филли, что я вперед начальства...
ФИЛ (великодушно). Прощаю. (Глоток.) Нам просто необходимо выпить! (Тише, как бы оправдываясь.) Да, этого нам здесь очень не хватает...
БОБ. М-м-мужики, м-м-может...
ФИЛ. Нет, Бобби, не может. (Глоток.) Мужики, мы в заднице.
РИК. Ура, браво-о! (Нарочитые аплодисменты, и еще одни, робкие, вероятно Бобби.) Красавчик Фил разрешил выпить и, наконец, нашел нам подходящее место! Бра... 

Обрыв записи.

ФИЛ. ...все оставлено. Двери нараспашку. (Не очень трезво.) Выводы? Электричество не работает. Рик, у тебя тоже сбились все часы? Дай, я посмотрю...
РИК. Дам, дам... У меня механические. Но стоят, вы как всегда правы, мой любимый босс... (Видимо полез целоваться.) 
ФИЛ. Отстань, пьяница.
РИК. Это почему? (Пьяно.) А-а, потому что я черный...
ФИЛ. А ну тебя... Лучше скажи, что ты об этом думаешь?
РИК. Ты небрит сегодня...
ФИЛ. Я не об этом...
РИК. А я об этом...
ФИЛ. Как всегда... Как напьется, так...
РИК (серьезно). Лучше ты мне скажи, что мы вообще забыли в этой дыре? На черта мы приехали вглубь, к самым этим дикарям? 
ФИЛ (с вздохом). Боб, плесни. На передовой работает бригада Джералда, ты это знаешь не хуже меня. А мне, как всегда, досталось самое дерьмо...
БОБ. Это потому, что т-т-ты не зна-аешь языков...
ФИЛ. Специалист! Мы – в глубинке, понимаешь ты это?
РИК. Куда уж ему...
ФИЛ. Ладно тебе. 
РИК. Объясни. На хрена?
ФИЛ (деланно терпеливо). Мы в глубинке. В самом центре Арабских территорий...
РИК. Куда не ступала нога человека... Мы – Охотник за Крокодилами-Два... 
ФИЛ (не обращая внимания). Здесь вообще должны работать похожие на них... 
РИК. На крокодилов?
ФИЛ. Проветрись. (Слышен громкий неприличный звук.) Бобби, открой машину! (Открывается дверь машины.) Я выйду... (Видимо выходит, но тут же возвращается.) Напоминаю для особо продвинутых: мы тут изучаем общественное мнение. (Сдерживая пьяную ярость.) Наша задача – сбор данных относительно перспектив мирного процесса и прочая лабуда...
РИК. Липа...
ФИЛ (почти кричит). Зато Джералд смотрит войну в прямом эфире! Этот ублюдочный...
РИК. Расслабься. Зато у него нет стольких выходных... 

Обрыв записи.

ФИЛ. Заткнись, Боб, ты меня достал! 
РИК. Ха-ха-ха! Он изучает! Ха-ха-ха!..
ФИЛ. Ты тоже! Всем заткнуться!!! Мне на все плевать!
РИК. Нет тут никакого мнения, дурачок, зелень ты, а не начальник! Ты что, Филли, и впрямь не втыкаешь? Мы одни, одинешеньки мы, во всяком случае, здесь...
ФИЛ (упрямо). Все равно, я требую высказываться...
РИК. Вот Бобби тебе и высказывает. (Глоток.) Давай, Бобби, выложи ему...
ФИЛ (вдруг). Придумал. (Пауза.) Это будет материал!
РИК. Что?
ФИЛ. Тебе понравится. Я хочу взять интервью.
РИК. У кого?
ФИЛ. Догадайся. 
РИК. Не понял...
ФИЛ. А кто обещал, помнишь?
РИК. Погоди, ты что, серьезно?
ФИЛ. А что мне, у Бобби, что ли брать? Так мы же помрем тут, пока он (хихикает), пока он...
РИК. Так камера же...
ФИЛ. А у меня во-от... (Вероятно показал диктофон.)
БОБ. Ясно...
ФИЛ. Хорошо, что я его захватил, правда?
РИК. Нет, ты что, мы так не договаривались... я не знаю что говорить, я же никогда... (Слышен отрывистый смех, видимо смеется Роберт.) 
ФИЛ. Давай, Ричи, видишь, уже Боб у нас смеется...
РИК (с неожиданной злостью). Заткнись, ты, заика...
БОБ (смеясь). Хохмач Рик испугался т-т-толстого Ф-фила...
ФИЛ. Боб, закрой рот, а то знаешь...
РИК. Фил...
ФИЛ. Так и сказал бы: «Я чертов закомплексованый трус...»
РИК. Я не боюсь, не боюсь! Мужики, я вас обоих сделаю...
ФИЛ. Давай, Ричи, сделай...
БОБ. П-п-посмотрим...

Далее следует два забракованных начала «интервью», слышны обрывки брани.

ФИЛ. Итак, Ричард, начнем.
РИК. Мне уже говорить?
ФИЛ. Опять двадцать пять... (Слышится хихиканье пьяного Бобби.) Ты знаешь что говорить?
РИК. Ну... нет.
ФИЛ. Я же не задал тебе вопроса. Черт, ты же оператор, ты же все это видел со стороны... Заткнись, Боб, закроешь ты свой рот, или?
РИК. Ладно, успокойся. Задавай, я больше не буду...
ФИЛ (его пьяная речь становится все невнятнее). Итак, Р-р-р... Нчнем... Первый вопрос. Кому из политиков вы доверяете?
РИК (важно). Ну... Президенту... и... Б. Гейтсу...
ФИЛ. Это не считается. Б. Гейтс дает тебе работу, малыш. А Прези...
РИК. Я не малыш!
ФИЛ. О, простите, мистер интервюир... вьюир... рованный... Ваши политические пристрастия мне известны. (Шепотом.) Рик, ты забыл, о чем мы договаривались.
РИК. Ах, да, да...
ФИЛ. Ты сейчас не Рик, телеоператор Компании, Ты сейчас не чернома... хм... Ты – араб долбаный, палестинец с того берега, и ты говоришь мне... сейчас... (видимо силится собраться с мыслями) что ты как «палестинец» думаешь о ситуации в стране...
РИК. О выборах в Конгресс?
ФИЛ (после паузы). Нет!!! Мы... мордели... модер... моделируем, понимаешь?.. О! А Боб будет долбаным евреем с другого берега...
БОБ. Еще чего! Я – к-к-католик!
ФИЛ. О-о-о... Это понарошку, понимаеш-ш-ш... первый курс журфака...
РИК. Ни фига он не поймет. Он не учился на журфаке.
ФИЛ. Итак... э... Махмуд, (сдерживая смех) что вы скажете о политической ситуации в вашей автономии?
РИК (старательно пародируя арабский акцент). Усо дермо... (Слышится хохот Фила и Боба.) Эти евреи (реплика Боба: «Я не еврей!») жит не давают совсэм... Но Америка нас рассудит... (Без акцента.) Америка принесет мир на древнюю землю Палестины...
ФИЛ. Пр-р-р... Попрошу без отсебятины... Прекрасно, а что вы скажете... о... (Пауза.) О! Что вы скажете о лидере вашей администрации? Как он вам, этот лидер?
БОБ. Так он же п-погиб.
ФИЛ. Чего?
РИК. Проснулся! Еще вчера. Ты что, не помнишь? 
ФИЛ (даже протрезвев). Мать моя, так что ж вы...
РИК. Боб, расскажи ему.
БОБ. Мы п-п-п...
РИК. Хотя ладно, я сам. Мы пили, как говорит Боб, пили у себя в номере. И по ТВ объявили, что в его бункер попала ракета. А ты завопил: «Ребята, есть работенка! Еще по одной и едем!» Я-то был готов ехать, а Боб, правда, Бобби? Нас не пустил.
БОБ. Не п-п-пустил, вы лыка не вязали оба к-к-к...
ФИЛ. Рик, не наливать больше этому спасителю. Из-за тебя, задница мы все и проворонили...
РИК. Между прочим, как не прискорбно, Бобби был прав.
ФИЛ (угрюмо). Умники...
БОБ. Да нет. П-п-просто мы, я и Ричи...
РИК. Просто ты Фил, извини, конечно, все-таки зелень и ни черта не понимаешь в здешних условиях. А мы, я и Бобби...
БОБ. А еще п-п-п... 
РИК. И я тебе говорю, Фил, говорю и буду говорить, что зря ты взял эту тетрадку из того дома. Это не кино, красавчик. Это – предчувствие...
БОБ. Я слышал п-п-пальбу...
ФИЛ (уже переставая соображать). Ты везде ее слышишь. Это Рик ис-с-спортил воз-з-здух, сво-о-о... а не пальба-а-а...
РИК (задумчиво). А еще по ТВ говорили, что, может, он еще жив...
ФИЛ. К-х-то-о?..
РИК. Да тебе не понять, спи, давай. Глава их Администрации. И что, возможно, он застрелился. 
ФИЛ. Это чуш-ш-ш... У меня ик-кота...
РИК. Закусывать надо. 

Фила видимо вырвало. Обрыв записи.

ФИЛ (приглушенно). Утро, около шести. Чертовски прохладно. Слава богу, до пекла еще часа два. Не мудрено, что мы вчера так раскисли. Проклятая жара! Я вынужден был напиться с ними снова, приношу извинения. Они подозревают, что я не репортер, особенно, мне кажется, Ричард... Приходится изображать из себя новичка. Прошу учесть, что впредь лучше все-таки посылать человека, знающего арабский. (Пауза.) Связь по-прежнему отсутствует, поэтому доклады пока надиктовываются. (Пауза.) Башка трещит. Попробую не похмеляться. Роберт и Ричард спят как суслики. (Пауза.) О-о! Наблевано! (Пауза.) Я выйду. (Открывает дверь машины.) Уф... вот и свежий воздух... 
Сегодня мне снился сон. Очень похожий на реальность. (Пауза.) Мне снилась какая-то башня, похожая на Вавилонскую. Она была из черепов и костей. Господи боже! Там была спиральная дорога, голубая, кажется, и по ней шли люди... А черепа что-то говорили. Или пели? Нельзя так пить... Дерьмо! Было чертовски холодно, это не удивительно, такие здесь ночи. Среди идущих я узнал и Джамаля, нашего переводчика и моего связного, который, кстати, я же еще не говорил! Куда-то исчез вместе со всеми. (Пауза.) Насколько я понимаю, ликвидация прошла успешно. Поздравляю с успехом, хотя теперь я понимаю, что вряд ли это послужит миру в регионе. Да, во сне, который мне приснился, я уже говорил? Не важно... Так вот, Ю. Джамаль мне что-то говорил. По-арабски. И думаю, что я понял его. Конечно, во сне так бывает. Он... Да нет, смешно!.. Как в кино... Он сказал: «Мы почти построили ее... нужен один из вас...» Не помню... Точно помню, он говорил по-арабски... черт, проверю все-таки... (Видимо, лезет назад в машину: слышится кряхтенье и бормотание: «Где же, мать твою... ага...» Шелест бумаги.) Так… (пауза) мать!
Господи... Все правда... Ха! Сегодня, не в курсе какого числа... я вдруг стал понимать арабский язык и, кажется, разбираю письмо... Да. Да!!! Парни, проснитесь!!! Ну и сон мне приснился, ребята!
РИК. Отстань ты, долбаный техасец!..
ФИЛ. Сейчас я узнаю, что же снилось нашим мальчикам... Вставай, черномазый!
РИК. За черномазого ответишь... отстань, пожалуйста, толстый, техасский индюк...
ФИЛ. Интервью...
БОБ. К-к-как он достал... спать...
РИК. Пить...
ФИЛ. Обойдешься, сегодня – трезвый день!
БОБ. Дай водички...
ФИЛ. Нет воды, ребята! Я всю выпил, дольше надо дрыхнуть. Нет, Рик, ты только послушай...
РИК. Ну, я проснулся. Так, где вода?
ФИЛ. Смотри сюда, Ричи! Слушай...
РИК. Так. Ты выпил всю воду. Урод. Ты же убил нас! Бей его, Бобби!
ФИЛ. Стойте, стойте, ребята, только не тетрадь...
БОБ (угрожающе). П-п-пить...
ФИЛ. Я схожу, ладно, я уже иду!
РИК. Живо, начальник! Ух, страшен я в похмелье...
ФИЛ (после нескольких шагов). Не стоило пить всю воду... Итак, за одну ночь я вдруг овладел арабским. То ли еще будет? Вот мотель, в котором мы жили... Эй! Есть кто живой или мертвый? Шутка... (Скрип двери, что-то звякает.) Кухня... О! Еще тетрадь! Нет, листок. Просто листок в клетку. Написано... (Звук бьющегося стекла.) Господи Иисусе!.. Ф-фу... Разбилась чашка. С водой? Да! Вода здесь есть. Повезло Рику... и мне. Надо набрать во все бутылки... (Слышно как вода вливается в пластмассовую бутылку, проливаясь на пол.) Дрожат руки, проклятая кружка... Надо же, я ее не толкал... Так, готово. Чуть не забыл, листочек, надо взять его... Написано по-арабски естественно: «Башня». (Пауза, звук сминаемой бумаги, пауза.) Надо экономить батарейки. Следующий отчет – по возможности. Отключаюсь. 

Обрыв записи. 

ФИЛ. Ребята кричат. Что-то случилось. (Громко.) Бегу! 

Обрыв записи.


... И увидел я Золотой Дворец, кишащий паразитами. Паутина была в его окнах, пыль валила из его ворот. И увидел я молящихся: одни на Запад приклонились, другие на Восток. Третьи поклонялись Северу, четвертые молились на Юг... Пятые же, склонивши колени куда следует, голову обращали назад. Иные смотрели вверх, иные вниз, а иные и под себя заглядывали, будто искали... И были они из камня: из гранита и мрамора, из хрусталя, из валунов больших и малых, а иные и из песка. А иные из золы и праха, будто истлели они, будто сгорело у них все...
И понял я – это Обещанный Храм...
Откр. Мусы Навруса. Фрагмент утерян, База Данных

«...Внуки, сыновья, отцы!.. Не сбилась ли я с пути?..»
Последние слова Старухи. Мостовая, 5-й километр

В ночь с пятницы на субботу, после перебоев, ТВ вещание из Ближнего Востока прервалось и пока не возобновлено. Спутники нашей системы ловят лишь случайные всплески электронной активности, в целом же Израиль представляет собой темное облаковидное образование строго в нынешних границах Государства Израиль (включая оккупированные Голанские высоты).
Из доклада специальной комиссии Конгресса США по событиям в Государстве Израиль. Дата засекречена.

 

ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ

(телерепортаж)

Пояснение: Уникальные видеокадры, чудом уцелевшие от уничтожения в ходе семидневной Катастрофы. Этой хронике исследователи придают особое значение. Съемки производились в нескольких планах. Данные автоматически заносились в компьютер. К моменту уничтожения записывающей техники компьютер успел частично передать видеоданные в Интернет, предварительно закодировав информацию. Снятие кода заняло у исследователей несколько десятилетий поисков ключа, который так и не был найден. Код представляет собой случайный набор символов из азбуки Морзе, арабского алфавита, кириллицы, а так же особых знаков израильской контрразведки «для внутреннего пользования» (по-видимому, компьютер очень торопился).

Примечания:
1) Доподлинно установлено, что военнослужащий с нашивками полковника – Марк Левин.
2) Часть материалов, отснятых из необычных положений, как-то: под наклоном, «на боку», «вверх ногами» и т.д., выполнена в основном без умысла уже мертвыми операторами, в то время, как хриплое в основной своей массе дыхание или стоны в микрофон по одному или даже хором производилось еще живыми, но уже умирающими репортерами теленовостей всех стран мира.
3) Смерть ведущего теленовостей в прямом эфире, по заключению большинства из имеющихся медиков, произошла не то от удушья, не то от сердечного приступа, не то одно явилось следствием другого. Во всяком случае, его смерть стала достаточно рядовым для медицины явлением и, в возражение коллегам, совершенно лишена всякой мистики. 
4) Вспышка голубого света и контур циллиндрически-пирамидального образования, так называемое «явление Башни», замеченное практически всеми исследователями прямо перед окончательным обрывом трансляции телевещания – скорее всего род взрыва, возникшего вследствие короткого замыкания в глобальной компьютерной сети.

Загроможденная техникой студия теленовостей в помещении Национального телевидения. Слышится приглушенная стрельба, взрывы и крики.
Повсюду видны мониторы, показывающие одно и тоже: зареванное лицо солдата израильской армии. Видимо в технике происходят какие-то сбои и на экране, видимом зрителю фоном солдату служит какая-то виртуальность: то заставка игры «Кто хочет стать миллионером?», то «Прогноз погоды» недельной давности.

 СОЛДАТ (на коленях). Господи, прости меня, Господи, прости нас, мама, бабушка, простите-е-е!.. Я резервист, Господи, мне двадцать четыре... 

Отчетливо слышен приглушенный стон – время включения репортажа с улицы. Вместо этого в студию врывается потный военный с нашивками полковника с автоматом в руках и каской на голове.

ПОЛКОВНИК.  Исповедуешься? Прощения просишь, щенок?! Этим на радость?!! На позиции, падла! (Русское слово.) Из-за таких, как ты, мы и окружены! Марш! (Солдат трясет головой.) Считаю до трех: Раз...

Прямое включение с улицы. Камера на боку. Прямо в нее бьет нога в босоножке на босу ногу. Нога наносит четыре размеренных, удивительно сильных удара. С каждым ударом изображение все хуже, пока не гаснет совсем. Зритель еще успевает различить другие ноги, неторопливо идущие по кому-то все еще живому. Слышатся хрип и мерзкое хлюпанье, затем громкий ушной шум, как будто наступили на микрофон. Еще несколько секунд уже в темноте слышатся молчаливые шаги и микрофонный треск. Иногда раздается шум падающих тел. Сильный взрыв и переключение эфира на «вид сверху». Во дворе телецентра копошатся военные: четыре танка ведут канонаду в четыре части света – круговая самооборона. Две бронемашины и целое скопище солдат ведут отчаянный прицельный огонь. Затем камера сдвигается (еще живым оператором) и мы наконец-то видим нападающих. Это – люди в белом. Палестинцы. Всех возрастов. Все безоружны. С крыши телецентра они похожи на зомби из фильма ужасов и ведут себя похоже, но это – живые люди. Они молча окружают здание, перед которым уже громоздится груда тел, уже скошенных пулеметной и автоматной очередями. Спокойствие изменяет оператору. Камера ходит влево-вправо, пока не начинает метаться по улицам Иерусалима. Повсюду люди в белом.
Мечущаяся камера выхватывает взрыв гранаты в толпе. Из окна близлежащего дома с криками «Джаба, нет!!!» вываливается молодая женщина. Ее крики быстро стихают – еврейку затоптали. Из подъезда вытекает струйка людей в белом. Если верить телекамере, то телецентр – это островок. Очень громкая автоматная очередь и вскрик. Видимо, убит оператор. Камера замирает. Затем медленно поворачивается. Поворачивает ее солдат, усатый и черноглазый. Глупо улыбаясь, он говорит: «Мы строим Башню...» Глупейшим образом в эфир врывается еврейская песня «Ицик женится!», на долю секунды (25-й кадр) появляется изображение танцующих под эту песню. Слышится еще один отдельный на общем фоне выстрел. Вновь кадры в студии. Полковник стоит с опущенным автоматом. У ног его ничком лежит солдат, видимо только что застреленный. И тут же зрелище переключается в фойе здания. Все происходящее там снимается двумя камерами наблюдения и одной дежурной профессиональной. Камеры неподвижны. 
Виден солдат с любительской видеокамерой (данные не сохранились) снимающий усталого, по всей видимости, генерала и нескольких старших офицеров. Видимо, идет совещание. На стеклянном журнальном столике работает небольшой телевизор.

1-й ОФИЦЕР (камера наблюдения сзади). Все. Он его застрелил. (Трогает экран телевизора носком ботинка, затем пинком опрокидывает телевизор на пол.)
ГЕНЕРАЛ. Они прорвутся. (Офицеру справа.) Что?
2-й ОФИЦЕР (общаясь по мобильному телефону).  Нам обещан вертолет.
1-й ОФИЦЕР. Кем?
ГЕНЕРАЛ (усмехнувшись плечами). Один на всех? 
1-й ОФИЦЕР (солдату с камерой). Пошел на... (русское слово).
ГЕНЕРАЛ. Пусть. (Взрыв на улице, никто не обращает внимания.) Может хоть память останется...
2-й ОФИЦЕР (в мобильный телефон). Да, да, спасибо!..
ГЕНЕРАЛ. Что?
2-й ОФИЦЕР. Господин генерал, вертолет уже в пути. (Пауза.) Мы разрушили Мечеть Омара. 
ГЕНЕРАЛ. Раньше надо было. (Берет со стола телефонную трубку, набирает, ждет. Молчание и выстрелы.)
СОЛДАТ (дежурная камера, фас). Господин генерал, разрешите обратиться. 
ГЕНЕРАЛ. Что?
СОЛДАТ. Заряд закончился. 

Камера наблюдения сверху показывает общий план совещания: солдат пялится на свою неработающую камеру, Генерал застыл с телефонной трубкой в руках. 2-й Офицер сидит по струнке, 3-й Офицер молча строчит в блокноте, видимо что-то стенографирует. 1-й Офицер бредет вглубь фойе.
 
1-й ОФИЦЕР (камера наблюдения, почти крупный план). Что, Премьера нет дома?..
ГЕНЕРАЛ (камера наблюдения сверху, общий план). Там говорят по-арабски. (Безнадежно.) «Мало материала...» Так и сказали.
1-й ОФИЦЕР. Кто? (Легкая пауза.) Да нет у нас телефонной связи. Я проверял...

Зазвонил телефон. 1-й офицер вздрагивает и пятится. Остальные, кроме 3-его офицера, который пишет, ни на кого не обращая внимания, смотрят на него.

ГЕНЕРАЛ (держа трубку двумя пальцами, как скорпиона, после третьего звонка). Да возьмите же кто-нибудь, возьмите же!.. (Отбрасывает от себя трубку.)

Выстрел. Никто не обращает внимания. Генерал, откинувшись, сидит в уютном кожаном кресле. 3-й Офицер торопливо пишет. Солдат, держащий бесполезную камеру, вопросительно смотрит прямо в объектив камеры наблюдения сверху. 2-й Офицер бормочет, подвывая: «Вертолет... мы улетим к Египтянам...» 1-й Офицер лежит на полу. Видны только ноги. Видимо, он застрелился.

Разрушенный арабский город с высоты  птичьего полета. Ни одного дома, сплошь развалины. Шум вертолета. Закат.

РЕПОРТЕР (сквозь шум). Мы пролетаем над очередным городом, ставшим легендой! Это тоже родина шахидов. Последний дом был снесен вчера. В свете новейших событий перед военными стоят более обширные задачи. (В кадре появляется могучий десантник.) Как вы обрисуете общие задачи армии на текущий момент?
ДЕСАНТНИК. Спасение Иерусалима. По нашим сведениям террористы там берут числом.
РЕПОРТЕР. Как вы прокомментируете гибель Главы Палестинской автономии?
ДЕСАНТНИК. Информация уточняется. Ничего не могу сказать.
РЕПОРТЕР. Значит ли разрушение Мечети Омара, что вы объявляете тотальную...
ДАСАНТНИК. Молодой человек, это они объявили нам тотальную войну. Если вы этого до сих пор не поняли... Ты давай землю лучше поснимай. Заболтались... (исчезает в глубине вертолета).

Вертолет снижается. Камера снимает землю: брошенная техника – бульдозеры, танки, обгоревшие автомобили. И повсюду тела людей. Затем – снова Репортер.

РЕПОТЕР. Связь с телестудией, похоже, прервалась. Надеюсь, нас видно и слышно...
 
Последние кадры съемки. Камера выхватывает недостроенную и местами полуразрушенную стену, которой израильтяне пытались отгородиться от Палестинской Автономии. Изображение гаснет.


...Мне двенадцать, а я уже седой как дед, которого я помню. Руки мои дрожат, ветер качает меня... Лучше бы я был евреем... Лучше бы я учил математику...
О, Ты, убивший мой народ, назвавшийся моим Богом, зачем обманул, зачем обрек на одиночество во Вселенной?..
О, мне двенадцать, мне двенадцать! Что мне твоя Башня, Ты, воздвигший Золотой Храм, обращающий в камень молящихся Тебе?..
ОТВЕТ. Ты искал веру, и ты нашел веру. Я искал себе Жилище, и Я нашел себе Жилище. Мы квиты.
...Не верю, не верю!!!
ОТВЕТ. Мне все равно.
...Вот держу я череп своего брата. Молчит череп. Вот сжимаю я руку своего отца – она холодна. Вот в ногах моих лежит мать – она пошла со всеми...
ОТВЕТ. Ты искал смерти другим, и ты нашел смерть другим... Я искал себе Жилище, и Я нашел себе Жилище. Мы – квиты.
... Не Бог Ты! Не тебя я искал. Ненависть поселил Ты в сердце моего народа. Злобу поселил в моем сердце... Не Тебя я искал, но тебя нашел я, горе мне... О, Ты, обещавший смерть, дай мне смерть!..
ОТВЕТ. Нет.
Откр. Мусы Навруса. База Данных.

ПОСТЛИРИКА.

Стихотворение, публикуемое ниже, является, пожалуй, самым ценным документом из личного архива последнего Пастыря палестинского народа. Ценно оно не столько литературными достоинствами, сколько своей уникальностью. Это – единственный документ, сохранившийся после прямого попадания в бункер палестинского лидера семитонной авиабомбы (а не ракеты! в возражение коллегам).
Попадание, безусловно, было чистой случайностью.
Существует легенда, что перед попаданием бомбы лидер Автономии либо успел покинуть бункер, либо застрелился. Мы же склонны предположить, что в этот момент он как раз ставил подпись под нижеследующим стихотворением (подпись несколько смазана).
Хотя оригинала найти пока не удалось, существует великолепная ксерокопия. Подлинность документа не вызывает сомнения: помимо подписи на документе заметны отпечатки пальцев, видимо вспотевших от напряжения. 
Как бы то ни было, документ этот занимает ныне почетное место в одном ряду со знаменитыми доказательствами финансирования лауреатом Нобелевской премии Мира террористических организаций.
Стихотворение выполнено в псевдоклассической манере на арабском. Но арабские слова чередуются в нем почему-то с английскими. Кое-где даже в отдельном слове, написанном по-арабски, встречаются английские буквы, и даже иврит.
В возражение коллегам: мы не находим в этом стихотворении никакого шифра; по нашему мнению лидер Палестинской Автономии очень волновался, чувствуя неотвратимость скорой развязки. Существует, впрочем, гипотеза об «Объединении языков», отстаивающая точку зрения, что к моменту начала известных событий никакие языки уже не имели значения. Но это – ошибочная версия, так как вышеупомянутое объединение произошло гораздо позже. 
Вот посильный перевод этого стихотворения:

Легко разрушить Храм, 
Легко построить Стену.
Стена стене придет на смену,
Когда разрушен Храм...

Легко убить Народ.
Легко построить Стену.
Стена стене придет на смену, 
Когда убит Народ....

И на твоей Стене моя Стена взрастет,
Когда разрушен Храм, когда убит Народ...

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН.

(окончание главы «Последние Известия»)

Монолог полковника Марка Левина, 
произнесенный им в прямом эфире Национального телевидения 
над телом застреленного им солдата.

Необходимое пояснение: Это была последняя съемка и последний прямой эфир. Большинство телевизоров уже не работало, и мы полагаем, что к чести израильского мундира зрителей у М. Левина не было.

ПОЛКОВНИК. Я только что убил солдата. Я сделал это, потому что он струсил. Когда мой отец пошел убивать ваших детей, я тоже струсил. Он совершил преступление моим оружием – думал я. Вот этот автомат. (Очередь в потолок.) Теперь я совершил преступление за то, что этот солдат отказался вас убивать. Мужчины, женщины, старики, дети... Мой народ не погибнет! Мой народ рассеялся, чтоб собраться! (Пауза, не знает что сказать.) Чего вы от нас хотите? Зачем вы убили мою семью? Зачем вы взорвали мой дом? Что я вам сделал? (Берет себя в руки.) Мне сорок четыре года. (Пауза. Длинная очередь в пол.) Вот так. Я не оставил патрона даже для себя. (Швыряет автомат. Думает. Кидается к оружию, судорожно проверяет рожок, начинает шарить по карманам, обыскивает даже убитого солдата, находит все же один патрон. Грозит кулаком в дверь.) Я вас проклинаю! (Сбой программы – виртуальная заставка «Прогноза погоды» недельной давности. Полковник как бы грозит атмосферному фронту.) Я буду жить! (Вспоминает о камере, смотрит прямо в нее.) Если я – последний еврей на этой земле – ничего. Я еще в силах зачать ребенка. Я готов сделать это с вашей женщиной. Если в мире не осталось для меня еврейки, я готов жениться на палестинке. Идет? Кто-нибудь против? Мы должны помириться. Все зашло слишком далеко. Вот последний патрон. Заначка. Вот. Я даю вам шанс начать все сначала. Если вы за – я буду жить. Да, это шантаж. Потому что я сейчас могу застрелиться, и тогда ничего у нас не получится. (Пауза.) Мы все начнем сначала. Мы перевернем страницу Истории... Я прощаю вам все. Так меня учил мой... Да! Вас же тоже этому учили! Если хотите, я... я прошу у вас прощения. Простите нас! (Долгая пауза. Несколько глухих взрывов и канонада стихает. Включается приятная музыка – по программе начало сериала.) Я знаю арабский. (Пауза.) Я не боюсь смерти. Я боюсь другого. Если вы меня убьете, то всего лишь утолите свою жажду. Если я застрелюсь, то... Я не хочу утолять вашей жажды! Не так, не так... 

Его, наконец, прорвало, и он говорит не задумываясь. Камера переключается на улицу, затем в фойе, что, впрочем, почти одно и тоже: на улице безмолвствуют танки и валяются тела военных и гражданских – сплошной пестрый ковер с преобладанием цвета хаки и белого цвета в красную крапинку. В фойе в основном валяются мертвые арабы. Военные, вероятно, отступили вглубь здания. Не видно уже офицеров, только что совещавшихся в этом зале. Возможно они все же улетели, а может, отступили вместе со всеми. Патроны у всех давно закончились, поэтому в глубине здания, вероятно, идет простая рукопашная. Одиночные же выстрелы по нашему мнению – самоубийства отчаявшихся солдат и офицеров. Ни на улице, ни в фойе нет живых. 
Полковника прорвало. Он говорит, жестикулирует, сверкает глазами, просит, предлагает, даже хохмит. Но, поскольку сейчас время сериала, его совсем не слышно. По телевизору, если кто-нибудь его еще смотрел, фоном полковнику служат объятия, страсти, интриги в исполнении, судя по именам, перуанцами. Накладка продолжается несколько минут. Затем фильм гаснет. Мы вновь в студии. В студии мигает свет. 

ПОЛКОВНИК. ...два храма, тысячу храмов! Бог все равно один, как вы его не назовите, нас же пока еще много! Я выброшу этот автомат. И эту каску. Я выбрасываю этот последний патрон. Я не слабак. Я – еврей. 

За дверью слышен истошный крик и два выстрела. Полковник вздрагивает. Из-под стола, заваленного бумагами и хламом, вылезает растрепанный ведущий теленовостей.

ВЕДУЩИЙ. Все, господин полковник? 
ПОЛКОВНИК (не понимая). Все?
ВЕДУШИЙ. Дайте, я скажу. Вы – дилетант. И как видите, далеко не последний еврей.
ПОЛКОВНИК. Так что, это не прямой эфир? 
ВЕДУЩИЙ (не обращая на полковника никакого внимания). Так... (Смотрит на часы.) Сбились. Все сбились...
ПОЛКОВНИК. Ты был здесь все время... (Смотрит вниз, вероятно отыскивая, куда закатился последний патрон.) 
ВЕДУЩИЙ (заглядывая в режиссерскую). Никого. (Заходит вовнутрь, через секунду включается заставка «Новостей». Пулей несется к своему месту. Полковнику.) Брысь! Новости!..

Сбрасывает со стола хлам и успевает привести себя в порядок с последним кадром заставки. На экране выглядит профессионально-сдержанно с легким пафосом в глазах. Мы не знаем, что он хотел сказать. На его спокойном лице вырос страх, вырос ужас. Лицо его стало голубым. И все вокруг стало голубым. Последние секунды прямого эфира: камера переключается на улицу. Там пусто и все в голубом свете. Убитые куда-то исчезли, повсюду нагромождения камней. Там, где должна была стоять главная палестинская мечеть, на глазах возникает так называемое «явление Башни», то есть попросту взрыв неизвестной энергии, вырубившей над Израилем все любопытные спутники, сбившей разом всю глобальную компьютерную сеть. Доля секунды – в студии умирает ведущий. Мимика указывает на удушье. (Этим по нашему мнению объясняется ужас, возникший на его лице.)
Слышатся странные звуки. 
Эфир гаснет.

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

(продолжение аудиозаписи)

БОБ (орет). Господи, как больно! Иисусе всемилостивый, п-п-пречистая Дева, к-как больно!!!
ФИЛ. ... твою мать, вы же убили ее!..
РИК (в ужасе). Она пырнула Бобби...
БОБ. Она меня п-пырнула, Господи Боже, она меня пырнула ножом в брю-у-у... (Заходится булькающим кашлем.)
ФИЛ. Ей, наверное, лет сто, не меньше...
РИК. Фил, помоги мне, да отстань ты от старой, помоги мне тащить его в машину, Фил!!!
ФИЛ (приглушенно). Они убили какую-то старуху. (Громко.) Иду!!!


... И увидел я базар торговцев. Вот ряд, вот ряд напротив. Вот продавцы – один против другого. Один кричит, другой перекрикивает. Кто кого перекричит? Безмолвным увидел я базар. Здесь платят слезами. 
Мелкая слезинка – медяк. Плач – серебро. Вой и стенанье – золото. Богаче лавка – дороже товар. И понял я – здесь торгуют жизнями. 
Один продает раввина – дорогой товар. Другой за раввина в опт идет – десять жизней предлагает. Куплен товар – нет больше раввина. Куплен товар – нет десятерых за раввина. 
А иные мелочью торгуют. Вот один кошку продает за медяк: продан товар – нет кошки. 
А иные, в белых тюрбанах, шелковых платках, зеленых фуражках города продают – один против другого. А иные в обмен соглашаются: мечеть с прихожанами на синагогу с верующими. А иные и большую мечеть на две синагоги.
А иные – сильные, властные, их мир и один у них товар – дитя. Их почетное место на базаре, ибо много дают за дитя. 
О, многолюден базар торговцев! Пустым увидел я базар...
Сто продавцов – один покупатель, Невидимый глазу. Печально ступает Он между рядами – выбирает товар. Вот остановился и купил харчевню. Вот повернулся против харчевни и купил школу за харчевню. Всю, как была, взял. А иного обманывал: кошку за медяк покупал, десять жизней за кошку покупал.
И узнал я, кто торговал харчевней – это брат мой. И узнал я, кто школу за харчевню продавал – это хозяин харчевни. И закричал я – и не издал ни звука. И узнал я Покупателя, для Кого базар. И возопил я к нему – и не издал ни звука. 
Глаза мои, тело мое, весь я дома в палатке, и мать спит, и соседи спят. Базар же этот моя душа созерцает. Кричит моя душа: «Жулики, жулики!..» Молчу я, ибо сплю укрытый, и ночь над лагерем. 
Вот проснулся я, вот увидел земляной пол, потолок из ткани, услышал шум машин. Приснилось. Лоб, кажется, обсыхает. И руки, кажется, не так трясутся. Двенадцать мне, или больше прожил я?.. 
О, продлись ночь!.. Я хочу разглядеть, брата ли видел я в жуликах...
Откр. Мусы Навруса, Сон № 4, Б.Д.

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

(окончание аудиозаписи)

РИК. Выключи диктофон. 
ФИЛ. О чем ты, Ричи?
РИК. Я сказал, выключи этот долбанный, драный, ублюдочный диктофон.
БОБ (стонет). Ребята...
РИК. Заткнись. Фил, я видел, как ты залез в карман и что-то там нажал. Отдай диктофон, жирная, техасская задница. Отдай диктофон.
ФИЛ. Нет, не надо, только не рви, я все сделаю, все...
РИК. Всего не сделаешь, а вот вык... 

Обрыв записи.

ФИЛ (приглушенно). Я вышел отлить. Черномазый следит, чтобы я не включал диктофон. Он совсем рехнулся. Пятый день в проклятой машине! Бобби подыхает, потому что мы не можем ехать без бензина... (Пауза.) Ему постоянно слышится пальба и взрывы. Черт... И он видит Башню и лопочет что-то о костях. И перестал заикаться... (Пауза.) Долбаный Рик! (Шепотом.) Он отобрал у меня тетрадь... Мне кажется он не сам... что-то его... все, он меня зовет. Иду!!! 

Обрыв записи.

БОБ. ... хоть немножко... 
РИК. Фил, ты же говорил что рана неопасна.
ФИЛ. Я все сделал правильно! Это жара...
БОБ. Нет, это Башня! Господи, Иисус, Мария... помилуй...
ФИЛ (задумчиво). Башня...
БОБ (плачет). Не хочу, не хочу в Башню, Господи, отведи... (Кашляет.) Пальба и взрывы... Фил, ты слышишь? Фил, я хочу пить, Рик, скажи ему!..
РИК. Нам нужно ехать к людям. 
ФИЛ. У нас нет бензина.
РИК. Тогда идти. Он же подыхает!
ФИЛ. Я не могу бросить машину Компании, мне это будет стоить головы... (Слышится хмыканье Рика. Бобби начинает говорить на арабском.)
РИК. Бобби, ты чего?..
ФИЛ. Он говорит, что и старуха, и младенец, каждый принесет в Башню свою жертву... Это все написано здесь.
РИК. Ой, не верю я, что ты вот так сразу выучил арабский. Я думаю, ты здорово темнишь, красавчик... И еще я скажу тебе, Филли… Мне, конечно, далеко до тебя, беленького, чистого...
ФИЛ. Давай выпьем. 
РИК. Что-то не хочется. Так вот, Филли...
ФИЛ. Все-таки, хочешь, я тебе почитаю, нет, точнее переведу, что здесь написано?..
РИК (вдруг взрывается). А пошел ты со своей тетрадкой!..

Обрыв записи.

ФИЛ. Ричард, мы – американцы...
РИК. Вспомнил, ага. И мы все умрем. Как в кино. 
ФИЛ. Не смешно. (Молчание, слышно как кто-то пьет.)
РИК. Ну и что будем делать, начальник? Ждать младенца-маньяка? Прикинь, люлька, а из нее автомат Калашникова? Так что там об этом в твоей тетрадке?
ФИЛ. Дай выпить. 
РИК. Не дам. (Вкрадчиво.) Ты ведешь журналистское расследование, тебе нельзя. А нам с Бобби можно. Я без камеры, Боб все равно скоро откинется, правда, Бобби? Мы тут все, прямо скажем... (Злобная, звенящая пауза.) А ты сидишь и думаешь, что Б. Гейтс специально для тебя сочиняет премию с новым, неизобретенным количеством нулей. Да? И отдельная премия за сохранность машины. Вонючей машины Компании. 
ФИЛ. Ричи...
РИК. А я спокоен. И немножечко под градусом. Дай-ка сюда тетрадку.
ФИЛ. Зачем?
РИК. Открою тебе секрет. Я тоже умею по-арабски. 
ФИЛ. Ты серьезно?
РИК. Еще бы. Слушай: Аль-батрос. Эль-Кувейт. Ал-ладин. Шах-разада. Еще? Бен Ладен, ну, чему нас там учат еще в нашей Аме... Нет, куда?.. Этот виски я покупал в нашем американском Нью-Йорке и тебе не дам. Я, пьяный грязный Нигер, не дам тебе, белому, толстому чистоплюю ни капельки. (Пауза, шум быстрой борьбы.)
ФИЛ. Отдай!!!
РИК. Это тебе за все дерьмо, что ты тут читал... (Характерный звук – удар в челюсть.)
ФИЛ. Ублюдок... 
РИК (очень внимательно). Та-ак... Найди мне тут слово «ста-ру-ха». Или «Баш-ня». Нет, я сам, сам, а то ты хитрый...
ФИЛ. Пожалуйста, только не рви...
БОБ. Пить...
РИК (заботливо). Бобби, ты больше не заикаешься... Конечно, ты умрешь, извини уж... Так сказал старина Филли, и так написано в этой драной тетрадочке. Вот, я разобрал: «Старина Бобби сдохнет, убитый старушкой ста лет, и голова его...»
ФИЛ. Ричи, пожалуйста...
РИК. ...войдет в эту, ну, как ее... Боб! Эй... (Пауза.) Не спать, Бобби, заика чертов, не спать!!! (Звук звонких пощечин.) Не спать, подонок, не спать!.. (Громко, отвратительно рыдает.)
ФИЛ. Погоди, я посмотрю...
РИК. Ты уже посмотрел... (Молчание.) Да, Фил, этот диктофон, может, ты отдашь его мне? Он не работает, я надеюсь, этот долбаный диктофон?.. 
ФИЛ. Работает. И фиксирует каждое...
РИК. Да? Отдашь? (Шум драки.)
ФИЛ (пыхтя). Нет, нет!..
РИК (вдруг успокоившись). Тогда выключи. Чтобы я видел. Не бойся, я знаю, как работает эта штука. Выключи и запомни: если ты включишь его еще раз, я порву тетрадь. И ты ее съешь. Ну, три, че... 

Обрыв записи.

ФИЛ. Бобби умер. Все кончено. Как в кино. Я думаю, эта чертова Башня уже стоит. (Пауза.) Последняя жертва! (Смешок.) Американский череп в арабской сказке. (Истерический смех.) Я придушил черномазого, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! И оставил гребанную машину вашей Компании! (Молчание, шаги.) Старуха конечно не умерла. Я не нашел ее там, где она осталась. Но от нее остался великолепный кровавый след длиною, наверное, на весь Израиль. Как она могла уползти так далеко и как у нее не кончилась кровь? Интересно... Я прошел, наверное, миль пять, пока не вспомнил о диктофоне. Надо будет все же  надиктовать из этой тетрадки. (Пауза.) Рик после смерти Бобби тоже вдруг заговорил на каком-то местном диалекте, возможно на иврите, но я еще слабо понимаю, хотя некоторые слова все же разобрал. (Пауза.) По моим подсчетам батарейки давно уже сели. Но они работают несмотря ни на что. Значит так должно быть. (Пауза.) Сегодня прохладно. Солнце стоит в зените, хотя должно бы уже сесть, полный штиль, а все-таки очень зябко. Все, как и написано. (Пауза.) Вокруг ни души. (Пауза.) Вот и я слышу выстрелы. (Шаги по чему-то хрустящему.) Канонада. Или показалось? (Пауза.) Нет, слышу. Значит там люди... Вон разрушенное здание. Господи, сколько же я прошел?! Ведь это... граница... или нет... Показалось. Странно, я думал, что иду на север... Стоп. Черт, указатель содран. Что это за местность? Судя по разрушениям – Дженин. О, машина! Наши! (Видимо бежит.) Ребята! Ребята... Джералд мертв. Оператор, не помню... ах, Стив – тоже, из чего я делаю вывод, что американцев здесь не любят. Вот вам изучение общественного мнения... Камера еще работает. Ку-ку! (Пауза.) У них тоже сбились часы. По моим подсчетам, по кровавому арабскому следу я шел около часа. Получается, что на деле я прошел около ста километров! Итак. Бригада Джералда мертва. Солнце остановилось и ни черта не греет. И это не Дженин. Это – еврейское поселение. Пустое и разрушенное. Впереди видны тела людей. Может, там моя старуха?.. Нужно не дать ей доползти, она несет душу Бобби. Бобби умер, и она ожила. Да как рванула!.. Израильские солдаты. Гражданские. Все вперемежку. Евреи, арабы... Арабы все в белом. Так. Полоса старушки пересекает... Ого, даже танк! Хе, а дом она тоже вот так проползет? Труп раввина. Или хасида? А, плевать, они все на одно... Вижу человека. Живого! Нет, показалось. Нет, вижу! Стой, стой, пацан! Иди сюда... (чуть не плача) мальчик, мальчик! Вижу парня лет двенадцати. Он идет ко мне. (Слышен тихий детский голос, говорящий по-арабски.) Нет, я не отдам тетрадь, нет, нет! (Бежит.) Господи, это он, автор этой бредятины... Оторвался, кажется. (Торопливо.) Он сказал, что это ошибка, чтобы я отдал тетрадь, черта с два я ее отдам... боже, он опять здесь!.. (Бежит минуты две, затем видимо спотыкается и падает – слышится характерный шум, треск и характерное для таких случаев выражение. Видимо, диктофон отлетел и обо что-то стукнулся, так как слышимость резко ухудшилась. Появился громкий треск помех, кое-где запись явно замедляется и тянет.) ...мать!.. Господи, моя машина... Что за черт! Господи, Бобби, Ричи, вон они виднеются... (Слышно, как открывается дверь машины.) Ошибки нет. Я – внутри нашей машины и я никуда не ушел. (Слышится шум – пальба и взрывы.) Что происходит? Это Иерусалим?! Я ничему не удивлен. Рик, может, ты оживешь, а? Бобби, нам все это снится... Мальчик приближается... ой, пропал... нет, это была... Ай, ну их. Солнышко светит, небо ясное... Холодно, как на Аляске... Ой, вертолет! Еврейский! Люди-и-и!!! Ой, упал, упал! Ой, самолет, иорданский что ли? Ага... Ну и чего... Господи, Господи!!! (Шум падения, где-то бьется стекло.) Он сбрасывает трупы в белом, я думаю – палестинцев. (Канонада усиливается. Сквозь шум.) Еще один самолет! И такой же груз! Мертвецы валятся как град, и я лезу в машину! Извини, Рик, ты уже мертвый, а ты Бобби, побудь со мной... (Дверь машины захлопывается, шум несколько утих.) Смотри, Боб, мальчишка стоит перед лобовым стеклом. Глазки черные, грустные, на него мертвецы не валятся, ну как же, он же свой! А вот машину твою, американец, почти засыпало. Ой, какое страшное лицо... усатый, небритый, похож на дохлого Саддама... повернусь-ка я назад. Девочка, тебя тоже выбросили из самолета, вот видишь, никому то вы, палестинцы не нужны живыми, а давайте познакомимся! Вот, у меня есть друг, тоже мертвый, как и вы, я тоже скоро умру, уже не видно мне ничего кроме вас... Включу-ка я свет... Вот. Вы знаете, я американец, вы уж извините меня за это. Кстати! Я придумал прекрасное... то есть великолепный финал для моего кино. Общий план сверху: гора трупов, почти закрывшая машину с американским флажком на лобовом стекле и надписью «CNN» на кузове. Камера все выше и кружится, кружится... Банально, правда? И появляется Баш... Мамочка... (Пауза секунды три.) Я ее вижу. (Неожиданно спокойно.) Боб исчезает... Со всеми что ли? Не уходи, я-то живой человек, так куда же меня-то, и откуда у меня в ручках этот ножик старухин, судя по... ясно, ясно... вот, да знаю...

Сильный шум помех, сквозь которые едва слышно пробивается голос Филиппа, читающего по-арабски отрывок Откровения Мусы Навруса «О Суде». Голос довольно быстро стихает, заглушаемый странным гулом, напоминающим не то хор басов, не то ветер, не то песню «Атиква» в плохо тянущем магнитофоне. Слышно так же детское всхлипывание. Мы предполагаем, что плакал сам Муса Наврус, хотя  полной уверенности, что это вообще был плач именно человека, у нас нет.

КАМЕННЫЙ ХОР

(Краткая экскурсия)

ГОЛОС ЭКСКУРСОВОДА. ... В наш Золотой век развития науки, техники и умственных способностей мы наконец-то можем с уверенностью сказать, о чем говорят Камни. 
... Любой человеческий голос, как и любой звук, есть вибрация, воздействующая на окружающую среду: то есть на машины, окна, велосипеды, дома, канализацию, мух и т.д. и т.п. Все вышеперечисленное, как доказали ученые есть тлен. В век, когда корабли бороздят Вселенную, когда язык усилиями наций объединен, упрощен, сокращен и уничтожен, когда мысль человеческая возобладала, камни остаются единственными слушателями голосов, остающихся в свою очередь единственными свидетелями существования, единственным его доказательством. 
... Учеными был сконструирован прибор, позволяющий по микротрещинам в камнях расшифровывать и считывать звуковую информацию, содержащуюся в них. Прошу следовать в следующий зал, уважаемые Мысли посетителей. Тела же пока развлекутся аттракционом «Восхождение на Башню, реконструкция Легенды». Уважаемые Мысли, просьба не задерживаться, данный аттракцион предназначен специально для тех, кто свободен от переживаний, рассуждений и восприятия чужого. 
Следующая экспозиция – специально для «Субстанций Бестелесного». Экспозиция называется «Каменный хор». Это как раз то, о чем я говорил вам в Тленном Зале. Здесь вы можете чувствовать (а наиболее одаренные и наблюдать) уникальную коллекцию камней, собранных со всего мира. Уникальность коллекции состоит, прежде всего, в натуральности материала. Это – настоящие камни. Некоторые имеют песочно-глинистую основу и обработаны до состояния «кирпичей». На таких «кирпичах» долгое время зид... зиждился уют первобытных людей. Вообще, любой из этих камешков (простите за вольность, с Историей я на «ты»!) был частью здания, дороги, стены, а так же горного ландшафта. И любой, буквально любой сохранил на себе отпечаток голосов, событий, и даже мыслей находившегося поблизости человека или события. 
Вот группа камней. Легенда приписывала эти камни знаменитой Стене Плача (справки – в Базе Данных), а эти – находившейся рядом мечети Омара. (Справки – там же.) Расшифровка данных привела к поразительным результатам. Легенда стала явью! Слой за слоем снимались с этих реликвий голоса, плач, молитвы. Каждое слово, каждый звук сортировался и заносился в Базу Данных. К сожалению, у нас нет возможности продемонстрировать действие Вибролингвы (то есть аппарата по расшифровке данных вибрации человеческой речи на нетленном) на этих конкретных камнях. Любое снятие наслоений предполагает постепенное очищение поверхности, то есть эти камни отныне немы. Все в Базе Данных. Зато у нас есть возможность продемонстрировать проекцию информации, полученной на остатках вышеупомянутой Стены и Мечети. Для большей ясности из миллионов голосов и звуков дыхания, как с той, так и с другой сторон я выбрал по одному голосу и одному дыханию. Голоса относятся к последней эпохе варварской электроники, натурального сырья, органической зелени. 
Для полноты же эффекта, уважаемые Мысли, прошу обратить ваши ощущения, (а наиболее одаренных и внутреннее зрение на точную копию ясного голубого неба, освещенного точной виртуальной копией Солнца, состоящего из двух составляющих: арабской и еврейской (по названиям проживавших на этой земле народностей).
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Во избежание излишней остроты восприятия, учитывая прошлый опыт растворения личности и тела в событиях минувших так сказать дней, настоятельно рекомендую особо чувствительным «Субстанциям Бестелесного» остаться за границей зоны демонстрации действия музейных экспонатов, так как аттракцион «Восхождение...» в самом разгаре, и эти особо чувствительные «Субстанции» могут передать своему материальному носителю, то есть телу ложную информацию о реальности происходящего. Реакция же тела на происходящее вокруг него до сих пор не изучена и остается непредсказуемой. Мы уже понесли некоторые потери, когда «Субстанция Бестелесного», окончательно объединившись со своим материальным носителем, (что само по себе недопустимо в этих условиях!) бесследно исчезала, по-видимому, путем реинкарнирующей телепортации в один из циклов вращения данного Аттракциона. 
Сейчас Помощник Гида включит один из моих ретрансляционных центров. Вы услышите непривычный шум – это гул толпы эпохи звуковой речи.


СТЕНА ПЛАЧА (на иврите). Спина устала кланяться. Сегодня жарко. (Пауза.) Камень, дай мне ребенка. У Бога я уже просил... (Пауза.) Наше Солнце...
МЕЧЕТЬ (на арабском). Всевышний, пошли на ту сторону град. Прости, Всевышний, что прошу тебя о плохом, еще не в храме я, еще только иду, потерпи, как мы тут терпим. Пошли им огонь, пошли им чуму, пошли им бестолочь вроде главы нашей Автономии...
(Общая пауза. Слышно лишь дыхание двух и гомон многих.)
СТЕНА. Прости меня, Господи, что обратился я к камню. Мне пятьдесят. Я чту Закон. Но не могу побороть я ненависти, не в силах бороться. Спина затекла от поклонов, голова кружится, в глазах рябит, устал я. Пот заливает очки. Или это слезы? Скажи мне, Господи, мой ли ты Бог?.. Трое детей у меня, но все равно бездетен я, ибо нет в семье моей воинов... (Пауза.) Ненавижу арабов, ненавижу ту сторону. Несправедливость! (Шепотом.) Твое Солнце им светит, их согревает. Твоя земля им служит, их кормит. Греются, едят и убивают... нас... рабов твоих... Забери у них Солнце!..
(Пауза, два дыхания: глубокое ровное и частое мелкое. Кто-то чихнул.)
МЕЧЕТЬ. Пошли на них... Разулся я, Всевышний, не могу больше о плохом... Прохладен пол, он остужает мой горячий лоб. Ладони мои высохли, спина моя знает теперь истину. Глаза мои ложь. Уши мои – ложь. Спина видит, спина слышит. Не могу я больше о плохом. Но должен...
(Пауза. Долгий вдох Стены, долгий выдох Мечети. Тихое урчание чьей-то утробы.)
СТЕНА. Господи, продолжи мой род...
МЕЧЕТЬ (перебивая). Всевышний, сократи дни врагов моих...
СТЕНА (перебивая). Господи, сократи дни врагов моих...
МЕЧЕТЬ (перебивая). Всевышний, продолжи мой род...
(Дуэт учащенного дыхания. Так же синхронно дыхания прерываются, как будто молящиеся набираются сил или чего-то ждут. Долгая пауза и синхронный выдох. На виртуальном небе Солнце постепенно делится, как будто у Кого-то двоится в глазах...)
СТЕНА и МЕЧЕТЬ (хором, очень громко). Услышь меня!!!

* * *

ГОЛОС ЭКСКУРСОВОДА (грустно, но ободряюще). Следующая экспозиция, уважаемые посетители, прошу, дорогие тела, вы можете теперь объединиться с субстанциями бестелесного, не перепутайтесь, впрочем, в наш Золотой Век универсализма любому шурупу найдется молоток. (Простите за приземленный сленг, с людьми я только на «ты».)
Я уже вижу, что не все последовали моему предупреждению. Поэтому вас и стало меньше. Уважаемая субстанция, вы потеряли тело? Прошу, вот как раз тело, тоже обделенное. Несовпадение пола у нас значения не имеет. Привычка – тоже. Порядок? Мы можем продолжать экскурсию? Помощник Гида! Ах, помощник Гида налаживает Башню. Этот Аттракцион – капризная штука и постоянно требует обновления...
Мне нужен новый помощник Гида. Есть добровольцы? Да, юноша, то есть девушка, да, спасибо. Следующая экспозиция! Венец нашего музея! Нет, не трогайте руками, это не холмик. Да, это Гора, терпение! Это камни. Вы не поверите (ну, как всегда), вы не поверите! (а жаль, самое время...) но эти камни... Это все камни, к которым когда-либо прикасался человек. Этот щебень – египетская пирамида. Эта кокетливая женская ручка – природный мрамор, изувеченный молотком одного безумца, который думал, что высекает Богиню. Это – вышеупомянутый «кирпич», обожженный особым способом, чтобы Китайская Стена стала Великой и не поддавалась вот этому камушку – ядру катапульты, мирно торчавшему в годы юности из плеч какой-нибудь глупой горы. И опять кирпичи. Красный – он был в облицовке крепости. Белый – из Храма. Вот отдельная горка – мостовые всех стран. Эти камни выдирались из дорожных покрытий, созданных вообще-то для удобства передвижения человеческих ступней, лошадиных копыт, кованых колес и резины. Выдрались и взмывали вверх, кружа и круша. Выдирались и взмывали вверх, кружа и круша…
И опять кусочек Храма: остаток мозаики – фрагмент «Всевидящего Ока», поздняя стилизация. Стилизация Всевидящего Ока!!! (Долгая пауза.) Вот коллекция Скрижалей. Можете не смотреть, ни одной целой. А сколько было суеты… Вот рог Золотого Тельца, не понимаю, как он здесь очутился, ах да, ну конечно же, позолота, внутри – песчаник. Вот еще надгробие, поменьше, понятно, пирамиды Хеопса раз наверно в миллион, зато из гранита и с фотографией, может, кто из присутствующих узнает себя, хм… проехали… С той стороны, отсюда не видно, Помощник, возьмите пульт, знаете, где курсор? Да, со стрелкой, повращайте Гору, знаете, и встряхните, да, благодарю. Так вот, с этой стороны – так называемые ценные минералы. Приготовьте защитные очки – перед вами все сокровища мира! Только камни, серебро и золото все-таки подвержены тлену, не столько от времени, сколько от эмоций – так богатый господин издыхает от благоговения рабов своих, родных, близких…
Прошу обратить внимание: я перешел на эмоции. Итак, эмоции. Итак – Вибролингва – Аппарат, считывающий информацию правды, лжи, песнопений, трепа… Итак. Миллионы лет эти Камни молчали. СЕГОДНЯ они заговорят. Сегодня, уважаемые гости, посетители, выходцы, проходимцы, вы услышите, хм, может быть, да нет, я уверен, что… впрочем, как знать, я и сам послушаю… Интересно, что скажет валунишка, свидетель Воскресения? Какую правду поведает первая голова Будды? А вот, тс-с-с… его касались миллиарды мусульман, мы узнаем сегодня, как же они верили… не трожь. Тебе нельзя, по лицу видно…

Долгая пауза. Миллионы посетителей всех возрастов и эпох (что, впрочем, не читается) застыли в ожидании и тревоге. Кто-то стиснул зубы, кто-то плачет, он-то думал, что его пирамида будет вечной. Кто-то улыбается, он заметил булыжник из мостовой, на которой зимой уснул в стельку пьяным, не дойдя до дому. Кто-то растроган красивым н

дгробьем в свою честь. Душа девушки в теле юноши привыкает быть новым Помощником Гида и ничем не интересуется, кроме бриллиантов.

ГОЛОС ЭКСКУРСОВОДА. Помощник Гида! Включите мой аппарат. И громкость пожалуйста на максимум, да, там кнопочка с надписью «макс». И погасите свет.

Помощник включает Вибролингву на всю мощность.

КОНЕЦ СВЕТА.

ЩУЦКИЙ Андрей

Литва
Вильнюс