Поступление в институт
Как, наверняка, помнят мои ровесники, которые имели желание получить высшее образование, как знают некоторые наши дети по рассказам или как не могут даже взять в соображение наши внуки поколения Пепси, – в 60-х годах Никита Сергеевич Хрущев придумал, чтобы в институты, в основном, принимали абитуриентов, имеющих минимум два года стажа работы «стажников». А десятиклассников – только в проценте, отражающем общий процент гениальности в человеческой популяции или процент высокопоставленных родителей, хотя это не одно и то же. В год, когда я поступала на лечебный факультет Киевского медицинского института, было принято 200 стажников, из них 190 фельдшеров, десять достаточно именитых спортсменов, для которых поступление тоже было облегчено, и семь десятиклассников.
Десятиклассники были подобраны с большим вкусом: дочь одного из самых первых лиц правительства Украины; дочь большого начальника в кадрах Совета Министров; дочь министра одного из ведущих министерств; дочь директора киевского клинического института; дочь такого знаменитого украинского программного поэта-писателя, что я всегда думала, что он умер одновременно с Григорием Сковородой и Иваном Франко; и мальчик, о родителях которого мы ничего конкретно не знали, но, по его собственным намекам и нашим подозрениям, был он тайный незаконорожденный принц; и я.
Наверно Вы думаете, – а как же я-то попала в такой институт? А очень просто.
В те советские годы каждая республика имела в Москве так называемое «Представительство». Это как теперь дипломатически консулаты дружественных стран в Нью-Йорке или посольства в Вашингтоне. Представительства республик были больше похожи на консулаты, но только жили еще лучше. В связи с братской и одновременно руководящей интернациональной политикой, никакой ответственности нести было невозможно, полагалось только ходить на банкеты и представительствовать.
Шикарное представительство Казахстана было пядью родной земли и домом для казахов, живших или приезжавших в Москву. Ну, конечно, не для всех, но для некоторых. Надобно вам знать, что у казахов яблочко от своей генеалогической яблони никогда далеко не падает. Как раз в это время главой представительства был казах хорошего рода, из джуза моих предков, то есть получается – очень близкий родственник.
Мой родной старший дядя, Муслим Амирханович Ермеков, влиятельный человек по своим личным качествам и по должности ректора Зооветеринарной Академии Казахстана, позвонил главе предствительства. После звонка мой папа Мухсин Амирханович поехал в Москву и вернулся с письмом из канцелярии Хрущева лично к директору Киевского медицинского института.
Общий смысл письма был в том, что директора чувствительно просят поучаствовать в дружбе между двумя великими народами. А так как я есть единственная казашка на Украине, то просят даже персонально проследить за выполнением доброй воли ко мне, как к этому самому символу дружбы. Моя смешливая мама потом называла меня «великая дочь казахского народа», но папа не имел юмора такого сорта.
Папа рассказывал, что в представительстве Казахстана и в канцелярии Хрущева, в связи с трудностями по медицинским институтам, его очень уговаривали, чтобы я поступала в Киеве или Москве в другой институт или университет на любой факультет. Предлагали даже только что открывшийся факультет математической лингвистики, где был первый набор 25 человек и шикарные перспективы. Но папа был человек упрямый и сказал, что у его дочери призвание быть врачом (которого, кстати, у меня к тому времени не было, а было это только папино желание).
Потом папа встретился с директором Киевского института. Они были похожи: коренастые, черноглазые, одного возраста и очень друг другу понравились. Во всяком случае, папе директор очень понравился. Директор папу хорошо запомнил, о чем я узнала три года спустя во время моего особого личного разговора с директором, но это другая история.
Директор прочел письмо и предложил подать документы на факультеты по нарастающей сложности поступления: санитарно-гигиенический, стоматологический, педиатрический, лечебный. Был директор человеком проницательным и с юмором (работа была такая, иначе не выживешь), потому, посмотрев на папу, сам отмел два первых факультета, как негодящиеся для поддержания международной дружбы, а на престижном педиатрическом задержался, посетовав, что там тоже нет ни одной казашки.
В конце переговоров, проведенных в лучших традициях восточной дипломатии, директор вздохнул и согласился – ладно, пусть подает документы на лечебный. Если по экзаменационным баллам не дотянет до лечебного, то с этими баллами будет вполне успешно участвовать в конкурсе педиатрического факультета.
Я хорошо сдала экзамены и поступила на лечебный факультет Киевского медицинского института.
Попасть десятиклассникам в столичные институты, как вы уже поняли, было почти невозможно, но в периферийных институтах конкурсы были значительно меньше, стажников на все институты не хватало. Хитрованские выпускники школ разъезжались по областным и районным просторам нашей великой Родины и поступали там. Упущением Никиты Сергеевича Хрущева (за всем не уследишь), было то, что введя очень маленькую квоту для абитуриетов школьников, он не издал никакого специального указа, запрещающего перевод бывших десятиклассников из других институтов на второй курс.
Поэтому уже через год, демография нашего курса изменилась. Наша маленькая номенклатурная шайка получила подкрепление примерно в 50 человек, состоящее из детей профессоров, артистов, просто способных ребят, разных полуевреев с паспортной национальностью нееврейского родителя и даже совсем евреев – без всякого прикрытия.
Единственно, что сглаживало их разношерстность, было то, что все они были детьми инвалидов. По существовашим тогда правилам, главным основанием для перевода в другой институт было наличие родителей-инвалидов, нуждающихся в уходе детей, даже с таким незначительным медицинским образованием, как первый курс периферийного вуза.
50 потомственных инвалидов оказались людьми с неотягощенной наследственностью, исключительного здоровья, мальчики умницы и стиляги, а девочки, создавшие нашему курсу репутацию «курс красоток».
Колхоз
Первого Сентября все осчастливленные первокурсники собрались в аудитории, как мы полагали, для того, чтобы узнать расписание занятий, а также прослушать первую лекцию. Однако, нам сообщили, что еще до ознакомления с основами медицины, мы отправляемся на два месяца в колхоз собирать кукурузу, оказывая таким способом шефскую помощь крестьянам.Старшекурсники уезжали в колхоз на следующий день, а нам, как новобранцам, дали на сборы три дня. Декан произнес тронную речь, поясняя близкую связь медицины и сбора кукурузы. Кроме того, порекомендовал купить вещи нужные для колхозной жизни: кирзовые сапоги, телогрейки, рюкзаки и отечески посоветовал научиться наматывать портянки – умение, необходимое при ношении кирзовых сапог.
Когда через три дня мы подошли к институту, где нас уже поджидали открытые грузовики, вся наша номенклатурная шайка, за исключением дочери директора клинического института (которая не поехала в колхоз в этот раз и никогда не ездила потом), блистала в кирзовых сапогах, новых телогрейках и с трудом удерживала на плечах альпинисткие рюкзаки, доверху набитые домашними продуктами и кружевным бельем. Опытные стажники были в старых стоптанных туфлях, кое-каких поношенных куртках, а запасная майка, рубашка и драный свитер умещались в стареньком портфельчике.
Кукуруза в тот год уродилась выше человеческого роста. Для ее сбора нужно было тащиться по длинному кукурузному лану, забрасывая в заплечный мешок початки кукурузы, а потом вываливать мешок в общую кучу. На этой работе стажники проявили себя с самой лучшей стороны. Наша шайка-лейка бывших десятиклассников с непривычки сильно изнурялась, не говоря уже о мучениях, доставляемых кирзовыми сапогами, надетыми на капроновые носки. Совет декана о портянках пропал втуне, потому что у нас дома никто не знал как с ними обращаться.
Но вообще-то в колхозе была вполне даже неплохая жизнь. Наш курс, известный вкраплениями детей больших начальников, повезли в показательный колхоз-миллионер и расселили по домам колхозников. Завтраком и обедом сытно кормили в столовой на полевом стане, а на ужин выдавали вкуснейший свежевыпеченный хлеб и по кринке парного молока, охлажденного в погребе после утренней дойки.
К вечеру усталость проходила, мы шли на полянку утоптанной земли и под гармошку, поднимая пыль столбом, допоздна плясали с местными трактористами, у которых пользовались большим успехом, они даже катали нас на тракторе.
К концу нашего пребывания отпраздновать успех шефской помощи в колхоз приехал «Сам» (отец одной из наших). По этому поводу председатель колхоза велел приготовить для дорогих гостей и всех студентов особое деревенское блюдо.
А блюдо это такое. Забивается годовалый кабанчик (ни за что не пожилая свинья или хряк-пенсионер, а только годовалый кабанчик). Большим специалистом по этому делу правильно спускается кровь, чтобы сало и мясо были абсолютно белые, никакого розоватого оттенка. Шкурка просмаливается смесью тлеющих веток (в каждом селе своя смесь веток, которая держится в секрете). Туша освежевывается и, не тратя времени на ее полную разделку, сразу вырезается вся мыщца спины вдоль позвоночника, крупные куски которой на 15-20 минут раскладываются на раскаленную чугунную сковороду. Каждому дают по два толстых куска хлеба, которые сначала макают в сок на сковороде, а потом между ломтями хлеба прокладывают мясо. Никогда до этого, никогда после этого не ела я ничего более вкусного и знаю, что уже никогда не поем.
После прощального обеда мы загрузились в открытые грузовики и переевшиеся и довольные отправились домой в Киев.
Фрагменты книги Ванадии Ермековой
«Золотые сечения»
Киевский Медицинский Институт
(продолжение следует)
