Ваагн Карапетян: Немногое из того, что было... Роман (Часть 3)

На балконе, на соломенном круглом столике, покрытом уличной пылью, со вчерашнего вечера остался стоять домашний телефон на длинном проводе. Я осторожно уселся в скрипучее, пересохшее от прямых солнечных лучей, соломенное кресло-качалку и рука сама потянулась к трубке, стал накручивать диск. Уже на последней цифре осознаю, что звоню Лазаревой Наталье. И странно, как я вспомнил этот набор цифр. За все годы ни разу не возникала потребность пообщаться, забылась Наташа, осталась в прошлой жизни.
“Тем более в такую рань?”, - укоряю я сам себя, но продолжаю прижимать к уху трубку, из которой уже льётся привычная мелодия телефонных гудков. Закрадывается сомнение, не ошибся ли я номером, но в эту минуту услышал до боли знакомый и такой же наполненный энергией и задором, как и в студенческие годы, голос Натальи.
- Слушаю.                - Доброе утро, Наташа.                - Доброе?..                - Это Ваагн.                - Что-о-о ?! Ну, здравствуй! Ты в Москве?                - Да, на пару дней заехал.                - А ты меня случайно подловил, я вот-вот на выходе. На дачу еду. Вечером вернусь, Хочешь приезжай в гости.                - Приеду, с удовольствием.                - Наш адрес не забыл?                - Как видишь, номер телефона помню, кстати, никогда его не записывал.                - Странно. А мне казалось, если встретимся случайно на улице, то мимо пройдёшь, сделаешь вид будто и не знакомы вовсе.                - Ох, прости ты меня, - вырвалось у меня в сердцах, - какой глупой была ты, такой и осталась.               
- Вот-вот, теперь узнаю тебя, - рассмеялась Наталья.                Но, а я уже завелся:                - Я разве такое впечатление оставлял когда-нибудь, зачем ты так обо мне?..                - Нет, но люди меняются.                - Понимаю.                - Ну, мне пора, после семи вечера я дома. Если точно приедешь, то я приготовлю пирожки с рисом. Помню, как ты их поглощал.                - Приеду, тем более, если пирожки будут. Тётя Вероника на даче?                - Её уже нет...                - О! Печально… соболезную... очень жаль… А Владимир Георгиевич?..                - Он на даче с внуком, всё командует.                - Передай от меня привет.                - Хорошо. Ну так я жду тебя вечером.

121.
Что ни говори, а особое чувство охватывает, когда подходишь к давно забытому подъезду, когда седая женщина у подъезда обращается к тебе со словами:
- Вы к Лазаревым? Так Наташенька дома, поднимайтесь.
И не дожидаясь ответа продолжает:
- Вы должны помнить меня, я этажом ниже живу. В молочном работала, вы часто у меня мороженое покупали.
- Да конечно помню, - охотно отвечаю я, хотя не помню ни мороженое, которое я покупал, ни молочный магазин, в который, как утверждает эта пенсионерка, я часто заходил.
- Конечно должны помнить, я в те годы видная была, и вы, молодой студентик заглядывались на меня, я замечала это. - Затем, глубоко вздохнув добавила:
- Ну идите, идите, не буду задерживать вас.
Открывая дверь подъезда, я краем глаза увидел как к “моей старой знакомой” подсела такая же старушка, и до меня донеслось:
- Он к Лазаревым идет, сам из Туркмении, Мансуром зовут.
Дверь открыла полная женщина с чертами лица отдаленно напоминающими ту, мою студенческую знакомую. Она открыла дверь и, не пропуская в квартиру, стала всматриваться, также пытаясь найти те, знакомые, оставшиеся в прошлом, черты. Пауза затянулась.
- Можно войти? - встревоженно улыбнувшись, спросил я, подсознательно напрягаясь от необычного приёма.
И вдруг я услышал:
- Как долго я тебя ждала.
Продолжая изучать меня произнесла эта женщина. Я не нашёлся, что ответить и снова повторил вопрос:
- Так войти-то можно?
- В моё сердце? - Упавшим голосом чуть слышно выдавила из себя она.
- Нет, в квартиру, в твоё сердце уже поздно. Твоё сердечко давно занято! - ответил я шутливо - игривым тоном.
Наташа же, а это была она, судорожно схватила меня за грудки, притянула к себе и осыпала поцелуями. Я, чтобы скрыть более чем горячую сцену нашей встречи от посторонних любопытных глаз, неуклюже обнял её за талию, оторвал от земли и, неловко ступая, перевалил за порог квартиры. Ногою захлопнул за собой дверь.
- Ну, ты меня и убила! - очухавшись от столь бурного проявления чувств, пробормотал я, расстегивая плащ.
- Если бы я знал, что так встретишь, я сто лет тому назад бы примчался. - продолжал ворчать я в полголоса.
Но Наташа, не обращая на моё ворчание, уткнулась мне в грудь головой и повторила:
- Как долго я тебя ждала.
Затем отстранилась, поправила на себе платье и уже спокойнее, без надрыва, добавила: - ты прав, какой я была глупой.
- Да будет тебе, все ОК, - отделался я дежурной фразой, и сделал попытку увести разговор в спокойное русло:
- Подумать только! - воскликнул я:
- Никогда бы не поверил, что мне посчастливится ещё раз у вас в гостях оказаться. А ты такая же уверенная в себе, жизнерадостная. Я рад за тебя.
Наташа с сомнением закивала головой и не ответив провела в гостиную.
С щемящим душу чувством ностальгии я рассматривал интерьер полузабытого убранства, потерявшего лоск и прежнее величие, некогда элитной квартиры бывшего советника Министра обороны СССР.
Вроде как совсем недавно меня изумляли книжные полки с тяжелыми, толстыми книгами в золочёном переплете и с непривычным для советского студенческого глаза твердым знаком в заголовках, изданные ещё в царской России. А также современные многотомные собрания сочинений с обложками тёмно-коричневого цвета, претендующие своей окраской на многовековую значимость, с тиснеными золотом именами Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, и авторов пониже рангом, но таких же ревностных блюстителей коммунистического порядка. Стены, покрытые ещё в мои студенческие годы импортными виниловыми обоями, но потускневшие от времени, и лоснящиеся пятна в наиболее ”людных” местах излучали тепло и запах сохранившийся в уголках моей памяти.
Бегло выискивая знакомые предметы в общем интерьере элитной квартиры, я не забывал одаривать подружку юности безмятежной, простой, лучезарной улыбкой, навеянной грустными, но теплыми воспоминаниями и мне это удавалось легко, потому что мои попытки воскресить в себе прежние чувства были непосредственными и искренними.
Усевшись в кресло у журнального столика я, желая продолжать разговор в веселом, игривом тоне, нарочито громко вздыхая, произнёс:
- Только моложе стала, вот это плохо. От прежней солидности и следа не осталось, совсем в пацанку превратилась.
Наташа хмыкнула и опять же смолчала не стала возражать, хотя, судя по мимике лица, была совершенно не согласна со мной.
Как и в былые времена, поверхность журнального стола оказалась заваленной, неизвестными рабочему классу, журналами советского времени: “ЮНЕСКО”, “Америка”, “ Англия”. И среди них, к моему изумлению, я обнаружил старые номера, с почерневшими углами, из тех, которые ещё я листал.
- Представляешь, как отца отправили на пенсию, пятый год уже, так и присылать перестали, - с нескрываемым раздражением прокомментировала, заметив мой взгляд, Наташа и добавила:
- В “Англии” рассказ печатали с продолжением, так и не дочитала.
Затем небрежным движением руки откинула салфетку с глубокой фарфоровой тарелки. А на тарелке самое оно! Исходили запахом сочные аккуратно уложенные пирожки.
- С рисом?- со знанием дела осведомился я.
- Они самые, но с начала руки мыть, - довольная собой, ответила Наташа.
Я достал из портфеля коньяк, установил его среди журналов и отправился в ванную комнату.
После второй рюмки стало тепло и на душе и в комнате, пришлось расстегнуть верхние пуговицы сорочки и узел галстука опустить пониже.
А Наташа повела неторопливый разговор о перипетиях своей, не совсем радостной жизни. Понуро опустив голову, рассказывала, как долго искала Альваро, нашла его. Узнала о том, что Альваро так и не получил высшего образования, живёт на Кубе городе Сан-Кристобаль из провинции Пинар-дель-Рио, работает в бакалейной лавке, имеет средний достаток, который полностью устраивает его.
К тому времени он, к тому времени, обзавелся семьёй, нарожал семерых детишек, как говорится, мал мала меньше. Она дозвонилась до него, но Альваро, когда понял с кем имеет честь говорить, пришел в ярость, о сыне и слушать не захотел. Принялся обвинять её в том, что она сломала ему карьеру. Пришлось, не дав ему выговориться, бросить трубку. Воспитывала сына одна, замуж не вышла. Встречалась, но парни узнав, о ребенке с нетрадиционной окраской, тут же порывали общение. Помирилась с родителями.
Рассказывая о себе, ежеминутно восхищалась сыночком, цокая языком всякий раз повторяла, какой красавчик у неё растет, со смехом рассказывала, как долгое время он интересовался, когда же его кожа станет такой же белой, как у дедушки с бабушкой, как у друзей по подъезду и вдруг резко обернулась ко мне:
- Ваагн, признайся, я часто тебя обижала?
- О чём это ты? - растерялся я, - ни одного случая не помню.
Признаться, Наташа застала меня врасплох этим вопросом, да и действительно не сохранились в моей памяти случаи её недоброжелательного или откровенно грубого отношения. Запомнилось только полное безразличие, коим она одаривала мою персону, глубоко ранящее моё глубоко ранимое самолюбие.
- Нет, это не так. Я хорошо помню и корю себя за это. Как-то ты разбросал книги с этажерки на диване, я и налетела на тебя, мол, чего разбросал, собирай давай.
А однажды ты неплотно положил трубку и к нам никто не мог дозвониться и тебе опять досталось от меня. И ещё вот случай был ...
Я пытался отвлечь Наташу от грустных воспоминаний, успокаивал её, но понимал, боль, которую она пронесла сквозь годы, не исцелить простыми словами. И, спустя двадцать лет, я наконец-то осознал всю нелепость сложившихся обстоятельств тех дней, в которых я, по причине отсутствия в голове достаточных извилин, не смог разобраться, понять, что Наташино безразличие являлось лишь плотной завесой, за которой она стремилась скрыть свои истинные чувства ко мне...

122. Глава о том, как порою опасно совать нос не в свои дела или Гимн России.
В один из предновогодних зимних вечеров я, разомлевший от жаркого, полного беготни и суеты дня, уселся у телевизора. В кои веки решил провести вечер дома, в кругу семьи. Устраиваясь поудобнее, я неудачно закинул ногу на ногу и задел коленом  пульт, тот тихо похрапывал  на краю журнального столика. Встревоженный мои неловким движением пульт совершил в воздухе удивительное по сложности и красоте сальто и стремительно понёсся вниз, но я решительно воспротивиться его намерению упасть на пол  и ловко перехватил сию безделицу на пути к месту приземления. Пальцы судорожно уцепившись за шероховатую поверхность,  напоминающую по форме шоколадную плитку “Аленка” ,  машинально побежали по кнопкам. На экране замелькали футбольные баталии, титры, известные герои из мультфильмов.
Появились российские новости и я отложил  пульт  в сторону , потому как вальяжный диктор стал перечислять  наиболее важные международные события за прошедший день по версии Первого канала. Он сообщил и о запланированном обсуждении нового Гимна России на очередной сессии вечернего заседания Государственной Думы.  Затем следовали подробности, из коих я узнал о том, что в папку каждого депутата организаторы сего шоу вложили пять проектов, пять вариантов, среди них и текст, написанный автором бестселлера “Похождения Ивана Чонкина” Владимиром Войновичем, и неофициального гимна советских космонавтов. Помните?.. “На пыльных дорогах далеких планет останутся наши следы….”, впоследствии диссидента, отщепенца, ярого противника советского строя.                А также, набившим руку на написании текстов ко всевозможным гимнам, соавтора двух вариантов гимна СССР Сергея Михалкова.
Как ни удивительно, но в СССР, среди многих лишенных здравого смысла положений, особняком стоял тот факт, что союзные республики имели свой герб и гимн, кроме, почему-то, России, которая довольствовалась одним гербом, а как известно гербом только любоваться можно, спеть не получится. И теперь после распада СССР, если у остальных республик имелся какой-никакой гимн, хотя и те поспешили откреститься и вместо решения глобальных, в первую очередь экономических задач, погнались за искоренением советской внешней атрибутики, то для России сложилась и вовсе парадоксальная ситуация.                Если при СССР исполнение российскими спортсменами гимна СССР ещё куда ни шло, со скрипом принималось, то после распада, самая большая по территории, если не во всей галактике, то, во всяком случае, на нашем глобусе, страна и вовсе без гимна осталась, негоже ведь, исполнять гимн несуществующего государства.
Какое-то время при Ельцине довольствовались лирической песней русского композитора Глинки, хотя  и эта песня в новом амплуа особого энтузиазма не вызывала. А потому вопрос принятия нового гимна назревал, и окончательно созрел уже при Путине. Среди многих нерешенных вопросов Ельцин передал своему избраннику и этот.
Утром в киоске я, заинтересовавшись, предстоящим в Государственной думе России обсуждением, купил  свежие российские газеты. Но только одна “Парламентская газета” сочла возможным уделить должное внимание этому событию, оценила столь важный шаг сделанный сердобольными членами самого главного Российского собрания и опубликовала для всеобщего обозрения все варианты гимнов. Остальные газеты ограничились небольшой репликой, видимо посчитали многолетнее расследование убийства Тольяттинского криминального авторитета Дмитрия Рузляева, по кличке Дима Большой, более важным событием в жизни народов России.
И российское народонаселение принялось читать, размышлять, хвалить и ругать, то есть обсуждать опубликованные стихотворения, и я, не будучи россиянином, в порядке исключения, присоединился к ним. Проявляя излишнее любопытство, пробежался по текстам , не особо вчитываясь, так, чтобы получить общее представление и … наткнулся у одного из конкурсантов, самого опытного "гимнописателя" Сергея Михалкова. В его тексте я прочитал  хорошо известные нам строчки из гимна распавшейся страны. В его тексте я прочитал  хорошо известные нам строчки из Гимна распавшейся страны. Припев, практически повторял припев того Гимна.
“А разве можно так”? - подумал я. Ведь гимн СССР написан в соавторстве с Габриэлем Эль-Регистаном, хотя, насколько мне известно, весь текст написан последним. Михалков всего лишь оказался в нужное время, в нужном месте и вызвался продвинуть этот текст, а заодно приписал и свою фамилию.
По поводу гимна СССР в народе в те годы имела хождение вот такая байка.
После того как по Всесоюзному радио в новогоднюю ночь 1 января 1944 года прозвучал гимн, авторов сего произведения (А.Александрова, Г.Эль-Регистана и С.Михалкова) пригласил к себе на чай в Кремль Отец всех народов, товарищ Сталин. Усадил гостей за стол с огромным медным самоваром и ослепительно белым, кусковым свекольным сахаром на блюдце с голубой каёмочкой, да свежеиспеченными тульскими пряниками и сказал:
- Спасыбо вам за гимн.
Затем он, как и положено вождю мирового пролетариата, уселся, приняв любимую позу великих мудрецов, скрестив ноги перед собой, набил толстыми пальцами курительную трубку табаком, и не обращая внимания на гостей, прихлебывающих чай вприкуску, закурил. Лишь выкурив трубку до конца, он решил еще раз обратить внимание на гостей:
- И музыка хорошая и стыхи, - сказал он, одобрительно помахивая головой и трубкой:
- Что вы хотыте взамэн получит, чем ми вас отблагодарит можем? - медленно выговорил великий вождь сложносочиненное предложение.
И кряхтя поднялся с кресла , размеренно зашагал вокруг стола. Нашей тройке пришлось постоянно вертеть головой и быть начеку, опасаясь, как бы не получить увесистой трубкой по голове. Были наслышаны, как великий вождь проделывает эту процедуру, когда под руку попадается лысая голова Никиты Хрущева.
- Я готов выслушат ваши просбы, - Иосиф Виссарионович вернулся на свое место, отложил трубку к удовольствию гостей и выстукивая пальцами о стол ритм искрометного танца “Лезгинка”, уставился на собеседников.
Делать нечего надо излагать свои пожелания товарищу Сталину. Авторы переглянулись, мысленно перекрестились, мол, авось пронесёт, и заговорили:
Композитор Александр Александров, автор музыки попросил дачу, Сергей Михалков оказался скромнее - попросил автомашину “Победа”, а дальновидный Габриэль Эль-Регистан и вовсе удивил своей скромностью, прищурив правый глаз и, непонятно чему улыбаясь, он попросил… карандаш, которым расписался под гимном товарищ Сталин.
Однако, хозяин кабинета никак не отреагировал на озвученные просьбы и, согласно устоявшейся традиции, молча выпроводил вконец растерявшихся гостей.
Но через несколько дней авторов гимна вновь пригласили, на сей раз только в приемную великого вождя и торжественно вручили: Александрову - ключи от дачи, Михалкову - ключи от машины, Эль-Регистану же, - достался черный карандаш с дополнительным набором цветных карандашей в специальной коробке из ярко окрашенного аляповатого картона и в отдельном бумажном конверте ещё и два ключа в придачу: от дачи и машины.
В этой байке рассказчики часто меняют местами фамилии, но это не столь важно.
И я опять отвлекся.
Хорошо, допустим написали вдвоем, так значит, если Михалков использует в своем новом опусе строчки из старого гимна, то он просто обязан добавить соавтором Габриэля Эль-Регистана.
Моя мать постоянно упрекала меня в том, что я слишком несдержанный. Вот и в данном случае, я недолго думая, написал письмо Сергею Михалкову, напомнил ему о его соавторе и предложил восстановить справедливость, упомянуть и имя собрата по перу. Ответа, как и предполагалось, не последовало, и я продолжая “недолго думать” подал на Сергея Михалкова в суд, заплатил пошлину, все как полагается и стал ждать приглашения.
Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление, чтобы читателю было понятно, почему я так легко погнался за новыми приключениями.
Читатель, конечно, знает, помнит, песню военных лет «Моя Москва». Так вот, копаясь в архивных материалах, я обнаружил, что Марк Лисянский вовсе не является автором текста, вернее является автором лишь первого куплета остальные куплеты написаны другим автором, и не кем нибудь, а моим соотечественником Сергеем Аграняном. Дальнейшее изучение этой необычной истории внесло ясность. В 1941 году перед уходом на фронт Марк Лисянский оставляет в журнале “Новый мир” подборку стихотворений, среди которых и оказалось это небольшое пятистишие. Повторюсь, первый куплет известной нам песни.
Композитору Исааку Дунаевскому приглянулись эти строчки и он написал на них музыку, поделился своим творением с коллективом, с сожалением отмечая, что один куплет это ещё не песня.
Режиссер ансамбля Сергей Агранян вызвался дописать остальную часть. Как вспоминает сам Марк Лисянский, он, будучи на фронте только в 1943 году услышал песню и узнал в первых строчках свое стихотворение.
Через год после окончания войны умирает Сергей Агранян, а Марк Лисянский поступает непорядочно, присваивает себе весь текст песни. При желании любой может в этом убедиться. Если в послевоенные годы в книгах Марка Лисянского над текстом этой песни значились две фамилии, причем в первые годы первой стояла (по алфавиту) фамилия Аграняна, то затем происходит рокировка и фамилия моего соотечественника, по воле соавтора, переходит на вторую позицию, а уже в брежневские времена и вовсе исчезает, и автором этого текста остается лишь один Марк Лисянский. Сразу отмечу, что эта песня, как одно из лучших творений, фигурирует во всех его сборниках, так что хронологию проследить не сложно.
Я решил что произошло обыкновенное воровство и обратился за помощью в “Литературную газету”. Сразу оговорюсь, там попытались мне помочь и даже не мне, а рано ушедшему из жизни Сергею Аграняну, но в то время, а это происходило во времена Брежневского застоя, истину восстановить не удалось. В конечном итоге я все же добился своего, уже при Юрии Лужкове в 1995 году, когда стало известно , что эту песню московская власть планирует использовать в качестве Гимна столицы. Я, в то время проживая в Москве, стал бомбардировать письмами всевозможные отделы Московского правительства, и даже угрожать судом.
После долгих препирательств меня пригласили в отдел культуры мэрии. Заверили, что отныне авторами этой песни будут считаться двое. А когда при открытии на Красной площади конной статуи полководцу Жукову мэр Москвы Юрий Лужков в присутствии Президента России Бориса Ельцина в микрофон прокричал, что теперь у города есть свой гимн на слова Марка Лисянского, затем заглянув в бумажку, добавил и Сергея Аграняна, я пару дней ходил в приподнятом, хорошем настроении.
И теперь, спустя пять лет, мне подумалось, а почему бы ещё раз не “войти в одну и ту же реку”.
Однако, эта история приняла совершенно иной оборот. Через неделю ко мне в кабинет нагрянули тележурналисты НТВ, (На то время телекомпания НТВ принадлежала, Борису Березовскому и всё ещё являлась про оппозиционной). Телевизионщики долго записывали на пленку все перипетии моего демарша. Запечатлели меня на кинопленке в библиотеке за изучением “манускриптов”, дома, за чаем с семьёй, на встрече с известными писателями, с которыми я якобы консультируюсь, как дальше поступать.
Я им на камеру добросовестно рассказывал всю предысторию, наглядно демонстрировал два текста, и выделенные повторяющиеся строчки и т.д. Объяснял, почему я решил подать в суд.
В день обсуждения гимна в Государственной Думе по НТВ, каждые полчаса в новостях показывали меня и мои умозаключения. Сначала шёл рассказ, затем следовали вопросы-ответы в разной последовательности.
Чтобы не быть голословным я предложу вашему вниманию очерк Информационного агентства InterMedia от 07.03.2001
“Эль-Регистан - еще один автор нового гимна.
Не утихает полемика вокруг недавно утвержденного нового гимна Российской Федерации на музыку Александрова. Очередной иск против автора новых слов Сергея Михалкова направлен в Мосгорсуд, сообщило ntv.ru. На сей раз в качестве истца выступил лидер независимой федерации профсоюзов Армении Ваагн Карапетян. Он считает, что Михалков должен был взять в соавторы своего нового текста Эль-Регистана, с которым они совместно написали текст предыдущего советского гимна. Это мнение основано на том, что в новой версии используются и строчки старого гимна, чье авторство в равной степени принадлежит и Михалкову, и Эль-Регистану.
Иск против Сергея Михалкова был послан по почте в середине января. Ответа на него не последовало. Но лидер независимой федерации профсоюзов тщательно готовится к процессу, посещает национальную библиотеку Армении, где он ищет печатные доказательства своей правоты. "Я думаю, Сергей Михалков должен найти мужество и быть благородным в этом вопросе. Оставил несколько строк из старого, из гимна СССР - оставь еще одну строчку с именем соавтора Габриэля Эль-Регистана", - считает Ваагн Карапетян.
Кстати, 7 марта депутаты Государственной Думы, скорее всего, законодательно утвердят текст Сергея Михалкова в качестве слов государственного гимна Российской Федерации (на сегодняшний момент текст утвержден президентским указом). Правда, депутатам придется обсудить и пять предложенных альтернативных текстов, в том числе «похабный», по мнению спикера Геннадия Селезнёва, вариант Юшенкова-Войновича”.

123.
И в Думе начались бурные дебаты, несколько депутатов от оппозиционных партий неоднократно прорывались к трибуне требуя отложить обсуждение текста Михалкова до завершения судебного процесса, поскольку неизвестно какое решение вынесет суд.
Вслед за ними потянулся на трибуну депутат Сергей Юшенков после короткого вступительного слова он с горечью воскликнул (Через несколько лет его убьют, мотивы убийства до сих пор не выяснены). Цитирую дословно его слова. “Стихи ворованные, музыка ворованная, что за страна такая!” (В то время ходили слухи, будто композитор Александр Александров списал мелодию с увертюры “Былина” композитора Василия Калинникова). Но за спиной михалковского текста стоял, как поговаривали, влиятельный человек из Кремля, имя которого так и осталось неизвестным, это и предопределило победу просоветского гимна.
Нужно отметить, что и армянская пресса принялась дружно, учитывая виртуальное появление в Государственной Думе субъекта с армянской фамилией смаковать на своих страницах вышесказанное. Причем журналисты изгалялись по-всякому, статьи носили как серьезный характер, так и шутливо насмешливый.

124. И последствия
Дней через десять мне позвонил из Москвы мой бывший коллега по профсоюзной работе, а на время звонка сотрудник одного из отделов в Государственной Думе Василий Алексеевич Воротников.               
- Ваагн, куда ты полез?! - завозмущался он, - Зачем это тебе нужно?! Ты знаешь сколько денег в это дело вбухано?! И пяти тысяч долларов достаточно, чтобы тебя убрать. Да что там пять тысяч! Грохнут кирпичом по голове, как Костю Богатырёва в подъезде, и поминай как звали. Когда собираешься в Москву?                - Да, вот получил приглашение, внеочередная конференция намечена, - придумал я с ходу, потому как страх мгновенно обуял меня, почувствовал, что на этот раз я по серьёзному влип. 
- Зайдешь ко мне, я еще… пару слов, не по телефону. Обязательно! - уже мягче проворчал он.
- Хорошо, зайду.
- Когда билет приобретешь, сообщи день прилета. Я освобожусь пораньше, посидим.
- Согласен, с удовольствием, коньяк за мной, - по привычке добавил я.
- Вот и договорились.
- Снизу вам позвонить?
- Да, я пропуск спущу.
Но уже в самолете я засомневался в искреннем намерении Воротникова мне помочь, необъяснимое волнение охватило меня. Еще и передо мной дама расселась как у себя дома, опустила спинку своего кресла прямо мне на колени, что, согласитесь, не может не нервировать, но это ещё не всё - сосед справа разулся и … ну вы поняли. Настроение упало до критической отметки, стало неуютно в кресле. Я, поднатужившись, выбрался из-под спинки соседки, прошелся по проходу, встал подальше от вони, распространившейся по салону. Скорее по инерции, чем из необходимости принялся ноги разминать, но и это не помогло, по мере приближения к Москве тревожное состояние усиливалось.
И вдруг, как обухом по голове ударили, в глазах потемнело и запульсировала кровь в висках: “Что же это я делаю, куда еду и зачем. Мало ли мне одной гостиницы, шрам ещё толком зажить не успел, туда я тоже мчался сломя голову.”
Задрожал как осиновый лист на ветру, вознамерился сразу в аэропорту купить обратный билет и вернуться, от греха подальше. Но все же, правда, с большими сомнениями в верности своих действий, покинул аэропорт, сел в автобус следующий  в центр Москвы. Добрался до профсоюзной гостиницы “Мир”, оставил вещи в номере. У входа в метро купил пару аппетитных, пахнущих пережаренным подсолнечным маслом чебуреков, и на ходу поглощая их, отправился в Государственную Думу России.
Кто бывал в Думе, тот подтвердит - на первом этаже фойе огромных размеров и потеряться можно. Отыскал глазами телефоны-автоматы внутреннего пользования и тут же обратил внимание на трёх мужчин у противоположного окна. Они, энергично размахивая руками, спорили.  Обратил я на них внимание, потому как эти бритоголовые мужланы в черных, кожаных заношенных куртках никак не гармонировали с общим интерьером, с представительными, степенно расхаживающими посетителями этого элитного учреждения.
Набрал короткий четырехзначный номер Василия Алексеевича, тот сразу ответил:
- Слушаю.
- Этот Ваагн
- Приехал!? Поднимайся ко мне, пропуск спускаю. Давай. И положил трубку.
Не спеша, как при замедленной съемке, кладу  трубку на рычаг и поворачиваюсь.
Три мужика в кожаных  засаленных куртках уже рядом, с распростертыми руками и вовсю улыбаясь, ко мне подходят. И разом тараторят, перебивая друг друга:
- А мы вас ждем, Ваагн Самсонович. Там шашлыки стынут. И Василий Алексеевич нервничает. Поехали.
Хватают меня за локти, я слабо сопротивляюсь, пытаюсь освободиться, отвечаю им:
- Куда поехали, я только что говорил с Василием Алексеевичем, он у себя в кабинете, я должен к нему подняться.
Но они с тем же напором продолжают:
- Ну-у-у, Алексеич уже готов значит, принял больше нормы, поехали, поехали, - и уже грубо проталкивают меня к выходу
- Подождите! Я не совсем понимаю что происходит?! - Я повышаю голос.
- Здесь недалеко, лужайка там у нас, персональная, с утра вас ждем. Алексеич весь издергался в ожидании, - опять разом загалдели мужики.
Мелькнула мысль, может спутали меня с кем-то, может есть еще один “Ваагн Самсонович”. Хотя нереально это - и имя редкое и отчество такое не часто встретишь, а уж сочетание, тем более. Вместе с тем еще и знают Василия Алексеевича, который к тому же ещё и меня ждет. И это знают. Сомнений никаких нет, им я нужен. А то что Василий Алексеевич одно говорит, а они твердят другое, в этом еще разобраться надо. Смотри какие рожи! Решили сымпровизировать, да невпопад вышло, вот и рванули нахрапом взять. Тот, крайний, казалось бы нежно взялся за мой локоть, своими железными клешнями, так побаливает теперь рука.
- Ладно, - вроде как успокоившись, соглашаюсь я, - вот только в туалет зайду.
- Добро ! А мы вас в машине подождем, во-о-он с той стороны,- обрадовались молодцы и показывают рукой на ту сторону улицы, на припаркованный у автобусной остановки лимузин черного цвета, вроде бы похожий на “Волга - ГАЗ 31”.
- Хорошо, - отвечаю я, - я мигом, - и решительно поворачиваюсь в сторону туалетных комнат.
У входа в туалет осторожно оборачиваюсь  вслед бритоголовым мужикам, в черных куртках, а они уже суетятся у машины, определяют, кто куда сесть должен.
Я тот час же поспешил  к парадной двери и притаился, изучая обстановку. Как только слева на горизонте замаячил троллейбус, я определился в своих действиях. Затаив дыхание, приготовился к марш-броску; застегнулся на все пуговицы, проверил шнурки на ботинках, нахлобучил поглубже на глаза кепку. А когда троллейбус подъехав, оказался между мной и чёрным лимузином с противоположной стороны, выскочил на улицу и прикрываясь троллейбусом, развивая приличную скорость, помчался к остановке. Уже на остановке догнал троллейбус и ловко, в последнюю минуту,  запрыгнул в него. Устроился  у заднего окна и, тяжело дыша, пребывая в неописуемом волнении, стал  рассматривать следом идущий транспорт. Был уверен, что вот-вот появится черный лимузин. Но через несколько остановок облегченно вздохнул, понял, опасность миновала. Добрался до гостиницы и сразу к дежурной, сделал над собой усилие не пререкаться с администратором, сослался на непредвиденные обстоятельства и попросил как можно скорее расчитать меня. Чтобы не терять время, согласился с условием расплатиться  за два дня проживания, забрал паспорт и айда на улицу.
В те годы ереванское направление обслуживал аэропорт Домодедово, а я отправился на другой конец Подмосковья, в аэропорт Внуково, откуда самолеты летали в Тбилиси. Решил, во избежание возможных неприятностей в Домодедово, вернуться в Ереван через грузинскую столицу.
А во Внуково столпотворение. Народу-у-у! К кассам не протиснуться, билет купить, тем более. Ошалело верчу головой в ожидании чуда и чудо явилось предо мной в облике жулика-профессионала.
- Тэбэ в Тбилиси?
- Да, хотелось бы, - настороженно отвечаю  я.
- Триста рублей и клянус мамина магила сегодня вэчэром в Тбилиси будэш шашлык кушат!
“Опять шашлык” - вспомнил я и горько усмехнулся. А после определенной паузы, которую жулик спокойно выдержал, я кивнул головой в знак согласия, но для убедительности ещё и добавил:
- Спасибо, помоги, пожалуйста.
Подумал, может сжалится и действительно поможет:
- Стой здэс, ныкуда нэ уходи.
И мой “спасатель” исчез. Минут через десять за руку подвёл ко мне молодого человека.
- Вы здес оба мэнэ ждите.
И опять исчез. Ровно через десять минут снова замаячил, но тащил к нам теперь уже пару, очевидно мужа и жену 40-45 лет.
- Ждите мэнэ !
И опять пропал. Следующий раз появился уже через полчаса, но один, весь взмыленный и раздраженный. Махнул нам рукой, мол давайте за мной, и ускоренным шагом направился в сторону служебной двери, ведущей на взлётное поле. Дверь открыл мужчина в униформе и, увидев жулика, учтиво улыбнулся, это вселило надежду, может быть не так всё уж и плохо. Вышли на продуваемое с четырёх сторон холодным пронзительным ветром открытое пространство, а там, рядом с дверью электротележка для чемоданов и прочего груза простаивает.
- Нас дожидается, - подмигнул я молодому человеку.
И действительно, подвел нас жулик именно к этой тележке:
- Садытес, - скомандовал он и ловко перепрыгнул через низкую металлическую решетку.
Кряхтя и проклиная все на свете еще и подшучивая друг над другом мы забрались в самое комфортабельное средство передвижения коим мне удалось в своей жизни воспользоваться.
Наш жулик-профессионал легко управляя тележкой тронул её с места и лихо подкатил к трапу самолета Ил - 62 с грузинским гербом на борту. Помог выгрузиться и подбадривая и подталкивая потащил по трапу на борт самолета, в дверях пропустил всю поёживающуюся от страха и холода команду во внутрь, где царила неестественная интригующая тишина, потому как никогда не доводилась мне бывать в пустом самолете. Немного поразмыслив, рассадил нас во втором салоне, и сказал:
- Давайтэ дэньги.
Мы принялись тут же, и, главное, охотно вытряхивать карманы. Жулик-профессионал спокойно пересчитал каждую стопку денег, затем соединил их, спрятал во внутренний карман.
- Всо, до свидания. Сидытэ. Слэдущий раз сразу ко мнэ, я всегда здэс.
И мы остались в самолёте окутанном тишиной и некоей тайной, с тревогой  посматривая друг на друга . Вскоре появился служебный автобус с пассажирами, а вместе с ними и разгадка нашего необычного статуса. Первыми поднялись на борт стюардессы. Одна из стюардесс, очевидно старшая, с удивлением посмотрела на нас и подошла:
- Ваши билеты, пожалуйста.
Тотчас же молодой человек из нашей группы встревоженный подобным, хотя и ожидаемым развитием событий, вскочил с места и принялся горячо на грузинском объяснять ей, как мы попали на борт самолета. Она, услышав необычную историю, переволновалась не менее нашего напарника и с трудом выслушав его до конца, поспешила в переднюю часть самолета, достала из бокового настенного ящика телефонную трубку на длинном вьющемся проводе и стала кому-то докладывать. Стоим каменные от возмущения и обиды, а  невозмутимые пассажиры в это время продолжают напирать на нас: рассаживаются и постепенно вытесняют нашу четверку из занятых мест. Мы уже в проходе пристроились,  и обреченно вздыхая ждем своей участи. Стюардесса, ещё немного покивав головой своему собеседнику в трубке, подошла к нам.
- Я сожалею, но вам придётся покинуть борт самолёта. У вас могли бы быть ещё большие неприятности, но командир решил проявить великодушие и спокойно отпустить вас.
Мы, одураченные своей излишней доверчивостью, потянулись к выходу. Я плёлся последним. Уже у выхода я с тоскою бросил взгляд на  самодовольных пассажиров, обернулся к стюардессе и, показывая в ладони смятую стодолларовую купюру, не питая при этом особых иллюзий, сказал:
- Мне позарез нужно сегодня попасть в Тбилиси.
К моему удивлению, она не растерялась, выскребла из моей ладони американскую бумажку и, проталкивая меня в салон, чуть слышно произнесла:
- Идите в туалет и ждите, я постучу и усажу на свободное место.

125.
Неделю я ждал звонка от Василия Алексеевича, желал услышать от него неловкое объяснение либо искреннее недоумение, неожиданный всплеск эмоций, от известного своей сдержанностью товарища, мол:
- Где же ты? Куда пропал? Я так и не понял… я спустил тебе пропуск, а ты так и не поднялся? Что произошло?
Ждал, хотя жуткая встреча с бритоголовыми и не требовала разъяснений, а потому и не сомневался, что звонка не последует. Звонка так я и не дождался.
К моему счастью, всё сложилось наилучшим образом; из-за несогласованных действий неизвестных мне лиц, с которыми оказался в сговоре и мой знакомый, я вовремя заподозрил неладное и решил не играть с огнём и ретировался, с необычными злоключениями добрался до Еревана. На сей раз смог избежать большой беды, а возможно и смерти. Ведь, как позже выяснилось Ованеса Абрамяна хотели всего лишь запугать, но неудачные удары коваными сапогами оказались для него роковыми. Он погиб в результате обильного кровоизлияния в мозг.
Утром вышел на работу, прохожу по коридору. Мои коллеги: одни улыбаются, другие удивляются и не поймешь, что у них за душой, который из них первым помчится к Мартину Карповичу со  сногсшибающей новостью о том, что я объявился.
А Сергей Маркосович, мой заместитель места себе не находит, в день по несколько раз заглядывает ко мне  в кабинет, пристально всматривается в меня, пытаясь понять, что происходит со мной.
Наконец он не выдержал, в очередной раз зашёл, плотно прикрыл за собой дверь:
- Ваагн Самсонович, я чувствую, что-то случилось с тобой. Но ты молчишь, не делишься. Ты ведь знаешь, что я тебя как сына люблю. Ты всегда со мной советовался, а теперь в себя ушёл, вот уже три дня сам не свой ходишь. Скажи, что произошло? Если нужны деньги, скажи, я дам тебе?
Я усмехнулся и замотал головой.
- Тогда, что тебя мучает? Расскажи!.
- Сергей Маркосович, пригласите меня сегодня к себе в гости... Вы правы… я не знаю как поступить… Вечером я вам все расскажу.

126. И последнее...
Мы устроились на кухне и за бутылкой водки вели долгую тёплую беседу. Я подробно рассказал, о встрече в гостинице, о происхождении шрама, о поездке в Москву.
- Дорогой мой, они от тебя не отстанут, - Сергей Маркосович долил водку в полные рюмки, - И не знаю, что и посоветовать, - обреченно глядя на  меня, горестно вздохнул он:
-  Ты поперёк горла встал Мартину Карповичу, а он  хитрая лиса, и  жестокий человек. И в Москве и здесь в гостинице, это его рук дело. Значит, за твою голову заплачено, раз в Москве этот спектакль устроили. А деньги нужно отрабатывать, поэтому будут ждать удобного случая. Конечно, чтобы отвести подозрение от себя, они и попытались с тобой в Москве расправиться, хотя могут и здесь… Так что тебе нужно на время исчезнуть, пока не спадет напряжение. Они хотели, там, в гостинице, припугнуть тебя и заставить отказаться от попыток вывести эту криминальную группировку на чистую воду, да не вышло, теперь же....
Сергей Маркосович собираясь с мыслями задумался и, отложив рюмку в сторону, поднял указательный палец и поседевшие брови вверх, и глубокомысленно заключил:
 - Ты поставил их в сложное положение и поэтому эти мерзавцы ни перед чем не постоят!
Слово “мерзавцы”, он произнес с особым отвращением и с нескрываемой злостью, подчеркивая этим свою жгучую ненависть, накопленную годами совместной работы с  лидером  армянских профсоюзов.
Я в ответ невесело усмехнулся, поднял рюмку и молча осушил её. Водка ереванского производства, прозрачная как слезинка в то же время, как рашпилем по горлу прошлась, дерет ужасно.  И Сергей Маркосович вслед за мной взял рюмку, двумя пальцами, затем широко открыл рот, показывая безупречный ряд керамических зубов, и, выплеснул содержимое рюмки глубоко в  горло. Но даже не сморщился, полюбовался только  порожней рюмкой и разлил по новой.
- Хотя, Ваагн, дорогой мой, - уже мягче заговорил он, отламывая ломтик ржаного хлеба и подтягивая к себе поближе тарелки с бастурмой  и с зеленью, - если ты готов оставить их в покое, то я могу  поговорить с ним   и всё уладить. А там заедем к тебе на дачу, посидим, пообщаемся и забудется эта история...
Я прервал его.
- А  как потом мне людям в глаза смотреть? Как жить после этого среди этих волков? Осознавать, что рядом под боком такой произвол  и ничего не предпринимать?  Как терпеть это наглое воровство? Молчать, когда на глазах у всех разбазариваются миллионные средства!
- Ты думаешь, что только ты один это видишь, - стал возражать мой сердобольный друг, - все видят. И возмущаются, я слышал и не раз. Как-то на базаре встретил Рафаэла Багратовича, так он такое наговорил!
- Вот именно !  Инакомыслящих много, Сергей Маркосович, а инакодействующих по пальцам пересчитать можно!
- Ну, - он осекся, - не знаю… тебе решать.  Хотя с другой стороны,  рано или поздно они подловят тебя.  А рассчитывать на то что Мартин Карпич даст отбой не стоит. Зачем ему это делать? Где гарантия, что ты навсегда оставишь его в покое? Если, конечно, это он заказал. Ведь на тебя и в Москве зуб имеют...
Сергей Маркосович  тяжело вздохнул и потянулся за бутылкой, долил водку в обе рюмки.
- Давай за тебя. Дай Бог, чтобы всё обошлось. Удачи тебе, дорогой.
Я выпил рюмку до дна и встал из-за стола. Шел уже первый час ночи. Вышел из подъезда, подошел к  своей "Ниве", проверил сигнализацию  и  слегка покачиваясь отправился  домой пешком.  Не хотелось лишний  раз пререкаться с гаишниками, а в это полуночное время они останавливают всех без разбору. Добрался  лишь  во втором часу ночи и поэтому откровенный разговор с женой состоялся утром, на кухне, во время завтрака.                - Жены декабристов отправились за мужьями в Сибирь, я приглашаю тебя в Лондон, - сказал я ей.               
- Я не декабристка, - ответила она, - и в Лондон не поеду.                - Ты считаешь, что это нападение подготовлено семейством Михалковых? - В свою очередь спросила она.                - Не думаю… в России практически открыто действуют более восьмидесяти профашистских организаций и все они ищут куда бы руки приложить, хотя никакую версию исключать нельзя. Сергей Маркосович считает, что  сорвался хитроумный план Мартина Карпича.
Эти болваны выполняли заказ в этом нет никаких сомнений, то есть получили конкретную сумму, которую должны отработать. А потому сроки исполнения не играют роли. Им нужно отчитаться о проделанной работе. Скорее всего станут дожидаться удобного случая, изучат мои маршруты, и подловят на каком-нибудь перекрестке.                - И сколько стоит твоя голова, может есть смысл и мне подключиться? - усмехаясь и подкладывая мне салат из морской капусты, полюбопытствовала жена.                Я не отреагировал на ее усмешку, уже привык за долгие годы совместной жизни к подобному отношению ко мне и вполне серьезно ответил:
- Тысяч пятьдесят… за меньшую сумму они не стали бы браться. Так что у тебя есть шанс подзаработать. Могу даже подсказать как это сделать. На подоконнике в спальной комнате визитка Василия Алексеевича валяется. Звонишь ему, договариваешься. Приводишь приговор в исполнение. Получаешь деньги. Всё очень просто. Действуй! Но торопись, я не собираюсь здесь долго засиживаться.
- Хорошо, подумаю, - посерьезнев ответила жена и поднялась за чайником, который уже вовсю свистел, требуя прекратить наш непонятный для постороннего уха разговор.
Утром в первую очередь я заехал в английское посольство.

127.
Через неделю вылетаю ночным рейсом в Лондон. Коллективу об этом сообщил в последний день, уже к концу рабочего дня. Мои сотрудники привыкли к частым и неожиданным отъездам, а потому моя поездка не вызвала  ненужных треволнений.
Отправился в парикмахерскую, постричься в последний раз у своего парикмахера Карена, который вот уже пять лет стрижет меня и, как он сам признавался, настолько хорошо знает мою голову, что может на спор вслепую мне любую прическу сделать.
Решил, пусть сначала пострижёт, а потом и огорчу его своим отъездом. Огорчу, так как потеря каждого клиента, это недоположенные деньги в карман, в бюджет семьи. Что ни говори, а неприятный осадок от такого разговора всегда остается.
Но Карен опередил меня, он, стряхивая с материи остатки волос на пол, виновато улыбаясь, сказал:
- Вынужден вас огорчить, сегодня я вас в последний раз постриг.
- С чего это ? - удивился я.
- Мы с семьёй переезжаем жить в Болгарию, в город Созополь.
Вот тебе и знак, ниспосланный свыше, мысленно восхитился я такому совпадению, и с облегчением вздохнул, потому как Карен избавил меня от нежелательного разговора и возможных огорчительных минут. Пожелал я ему удачного переезда и адаптации на новом месте и вышел из парикмахерской.

128.
Вечером перед отлётом  подремал пару часов в кресле у телевизора и к одиннадцати поднялся, оделся. Дети уже спали. Жена:                - Давай разбудим.                - А зачем? Только сон потревожим.                Но не выдержал, с сомнением потоптавшись в дверях детской комнаты, вошел и поцеловал каждую дочурку в щечку. Они мирно спали, не ведая, что с этой минуты у отца в пятьдесят лет начинается жизнь с чистого листа, со своими волнениями и тревогами, совершенно непохожими на прежние, оставшиеся за спиной, упорно преодолевая которые, он спустя годы, в порыве горьких чувств, не выдержав  воскликнет, повторив слова того старика, Семёна Скворцова, из студенческого прошлого:  “Большая часть жизни прожита, но лучшая часть ещё впереди!”                И покидая детскую, ещё я подумал “Кто его знает, увидимся ли когда-нибудь…” На глаза навернулись слезы.                На прощанье кивнув головой жене,  поторопился вниз к такси.                Разместившись поудобнее на заднем сиденье, приспустил стекло. Машина легко перемещалась по пустынным улицам ночного Еревана. Приятный весенний ветер обдувал мое лицо, как бы приглашая отвлечься от грустных размышлений.                Свою лепту внес и водитель. Он сказал:
- Хочу вас предупредить, ночная поездка в аэропорт стоит не тысячу драм, а три тысячи.
- Как так! - встрепенулся я.
Водитель стушевался и стал мямлить:
- Вы понимаете, как сложно работать ночью, не каждый соглашается и я бы тоже… но понимаю пассажиров, ведь им тяжело добираться в ночное время… исключительно ради клиентов…
И тут я спохватился, а сколько денег у меня с собой есть. Доллары - то я отдельно припрятал, речь идет об армянской валюте, о  драмах, хватит ли, чтобы за дорогу расплатиться. Стал копаться в карманах и выуживать мятые купюры. Когда сумма перевалила за пять тысяч, а в карманах ещё что-то имелось, решил, чтобы окончательно отвлечься от грустных мыслей, поразмышлять вслух о ценообразовании и порядочности частных таксистов, короче, языком почесать, и обратился к водителю:
- Но вы должны об этом предупреждать пассажира, когда заявку принимаете, заранее. А теперь что… а вдруг у меня нет этой суммы или, зная о таком грабеже, я бы на полчаса раньше вышел и на рейсовом автобусе бы добрался. Не хорошо получается...
Водитель с не меньшим упорством стал возражать, но я не слышал его, мои мысли, несмотря на все попытки отвлечься, обуревали другие проблемы, витали где-то далеко, возвращали меня в прошлое, пытались обрисовать мое будущее, и в целом я не мог ни на чём сконцентрироваться. Уже подъезжая к аэропорту я посмотрел на деньги, которые я разложил по стопкам по тысяче в каждой и крепко держал в руке, и подумал: ” А зачем они мне? Что я с ними буду делать, там, в Англии? В лучшем случае разойдутся на сувениры и только. Да и вид у них неприглядный, какие это сувениры…”
Между тем водитель осторожно припарковал машину, услужливо достал тощий чемодан из багажника, и застыл передо мной с вожделением глядя на драмы в моих руках.
Я передал ему первую стопку, сказав, “ раз”, затем вторую. На лице водителя появилась довольная улыбка. Затем положил в его ладонь третью стопку, он замер в ожидании, глядя на оставшиеся стопки денег в моих руках. Я положил ему в руку четвертую, затем пятую, шестую. Водитель теперь уже растерянно следил за моими действиями. После небольшой паузы я положил в его ладонь седьмую стопку , восьмую... У водителя задрожали руки мелкой дрожью и упало настроение, он почувствовал подвох и непонятное завершение всей этой мизансцены. И наконец, я вложил в его ладонь последнюю, девятую, стопку и, похлопав по плечу, сказал:
- Извини, в этой стопке всего семьсот пятьдесят драм.
Забрал чемодан и направился к дверям, оставив за спиной опешившего таксиста, обладателя восьми тысяч семисот пятидесяти драм.
Уже в дверях почувствовал, как стало гадко на душе. Нужно было не ёрничать, мелькнуло в голове, а отдать все драмы сразу. И обернулся к водителю, который  с недоумением рассматривал, веером разложенные на ладони, деньги:
- Уважаемый, без обиды, не держи зла на меня за это шоу, самому тошно. Удачи тебе.
_____
Самолет набирал высоту. С каждым метром все более отдалялась моя Родина, которую я безумно люблю. С каждым метром меня покидало моё прошлое со всеми ошибками, удачными и, не очень, поступками, с каждым метром я уходил из жизни моих близких, друзей и знакомых, чтобы окунуться в новое, доселе мне неизвестное пространство.
И ещё я подумал. Возможно читатель найдёт в себе силы долистать этот роман до конца и решит, что теперь уже знает меня достаточно хорошо, и ошибётся, ведь в романе я описал лишь немногое из того, что было...
2016-2018.

Часть 1

Часть 2

Часть 3