Украденная родина болит
и кровоточит ранами убитых.
Как призрак, память бродит между плит
иных эпох – любовь идёт в убыток.
Атаками охотничьих ракет
не только уничтожен Мариуполь –
зачёркнута Москва – в её руке
осколки детства: жизнь идёт на убыль.
Мир непригляден, как сгоревший дом,
где выбиты все розовые стёкла.
Расстрелянная девочка крестом
худые руки-крылья распростёрла.
Над ней чужая родина в огне
склоняется в невысказанной скорби.
А родина моя болит во мне –
я из неё выдёргиваю корни.
Невесело и невесомо мне
без прошлого – один лишь в утешенье
язык остался: НЕТ сказать войне
и родине, в безумие ушедшей.
Украшенная родина блестит –
как яблоко червивое, румяна.
Ей чья-то ложь пилюлю подсластит,
что я её на правду променяла.
Укройте Украину небеса
и девочку убитую лелейте.
Ей Родине моей смотреть в глаза
придётся не одно ещё столетье.
* * *
Война – как когда-то в книжках.
Страшнее – вот здесь, под боком –
в кругах преисподней нижних,
где, кажется, нету Бога.
Ну что же, давай прощаться
былое моё благое,
где было так много счастья,
теперь – времена для горя.
Забыта весны палитра –
иди и смотри обречённо
на холст бытия, политый
слезами и краской чёрной.
Сменился любовный трепет
ознобом остывшей крови.
Иллюзий моих отрепья
висят на сожжённых кровлях.
Я думала – жизнь для неги,
мечты, красоты, искусства.
Я думала – жизнь длиннее,
но в детских темно и пусто.
И гробики, словно лодки,
качаясь, вплывают в землю.
Сирены срывают глотки.
Седеет под пеплом зелень.
Ещё не начавшись, лето
сгорело – ракет и танков
растёт на дорогах лего.
Останки надежд, останки…
Как страшная быль сложилась,
где боли не счесть отметин?
Я думала – жизнь для жизни.
Для смерти она – для смерти.
* * *
Сверим верования – говоришь
убивать всё живое можно?
Мир лазоревый – грязно рыж
от пожаров и грубо сморщен
рвами, рытвинами могил
без надгробий и обелисков.
Кто-то Господа зря молил
уберечь от снарядов близких.
Уверяешь – нельзя без жертв:
Составляют исконно войны
для планеты смертей бюджет –
исполнители подневольны.
Вновь истории свёрнут руль,
прорвались бытия нарывы.
Сверим: Герника-Мариуполь –
в муке адовой неразрывны.
Ну а мы разошлись с тобой,
наше прошлое расплескали.
Ты смешался с чужой толпой,
где не лица – одни оскалы.
* * *
Ты пошёл, малыш, в палачи –
вольно или невольно.
А давно ли «мам, полечи –
падать больно» –
говорил, кудрявый, как ангелок,
утыкаясь
в тёплый бок любви.
Дни в песок
утекают.
Мать прогнал вчера и отцу соврал –
вот напасть-то.
А сегодня чью-то легко сорвал
жизнь – на Пасху.
Ты – убийца, выродок, дикий зверь.
На что уповаешь?
Ты палач навсегда теперь.
Убивая – сам убываешь.
