Глава 1
Повезло мне в той жизни. Красиво жил, красиво погиб. Я падал в снег, став очередной жертвой политического и, конечно же, нераскрываемого 
преступления. Хотя про смерть говорить, что она красива, глупо. Ведь в лицо её видели только мы. Мы - это те кто пересёк порог трёхмерного пространства и находится теперь за его пределами. Много нас тут собралось за последнее время. Мы так же, как и вы в жизни, в чём-то похожи друг на друга, а в чём-то нет.
Я не знаю от чьей руки погиб. Известно лишь, что мой замёрзший труп был обнаружен в пять утра дворниками, убиравшими снег на улице около дома, где проживает и сейчас моя жена и двое моих уже взрослых сыновей.
Меня убили. Но разглядеть, выстрелившего мне в затылок из оружия с глушителем даже не успел. А тех, кто был заинтересован в моей смерти, помню и знаю в лицо многих.
Эти они до сих пор думают, что красивая жизнь именно та, что принадлежит им.
Сейчас в высотах, где я обитаю, понятно, что дискуссия о жизни пустое дело. Каждый выбрал свой путь, у всех в жизни своя конституция, своё понимание красоты и ужасного. По этим принципам и признакам люди объединяются или наоборот.
Есть же вещи, которые являются основополагающими для большинства в их бренной и столь скоротечной жизни. И сейчас мне смешно смотреть на то, как оставшиеся в живых, готовы совершить любую мерзость, если та посулит им деньги и власть.
В моём новом мире все равны. Не то, что у вас внизу, где равноправие лишь декларация на бумаге. Сейчас то мне известно, что детский лепет о равноправии перед любым законом, произносимый самыми видными государственными деятелями всех времён, предназначен для слаборазвитых, внимающих эту жалкую ложь. Нет! Но здесь они, голубчики, все голенькие. Здесь вся их истина наружу. Здесь и врать то им ни к чему. Денег не дадут, власти не поимеют.
Здесь можно встретить всех тех, перед кем когда-то трепетал мир. Здесь собрались бывшие дирижёры большой политики, о которых до сих пор многие не знают настоящей правды. Может быть и легче от этого никому не станет, узнай он правду. Но как нелепо вы выглядите, граждане живые, когда рукоплещете чьей-то болтовне и голосуете за собственные проблемы?
История, как круговорот воды в природе; cделает полный виток, и всё начинается сначала. Люди сжигают собственные жизни в погоне за звонкой монетой и властью, независимо от масштабов и того и другого, а на закате лет обернувшись на пролетевшие годы оказывается, что вся их жизнь была сплошным страхом за то, что прийдёт другой, сильнее его, и всё отнимет также как сделали они, поступая с другими. Хотя и это трудно себе представить, потому что экземпляры, о которых я говорю, уверены в своей безнаказанности и непогрешимости до самого конца, до точки.
Кто не помнит легендарного Александра Меньшикова - пройдоху и вора всероссийского масштаба? Он запускал свои шаловливые ручёнки в государственную казну так глубоко, что простым смертным было трудно себе представить масштабы его воровства. Подлец прикидывался простачком и воровал даже у ребёнка его личные деньги. Речь идёт об императоре Петре II, которому в день двенадцатилетия от его рождения петербургское купечество приподнесло в подарок несколько сот червонцев. Их то и спёр Меньшиков самым наглым образом.
А прапрадед Льва Николаевича Толстого, видный дипломат Российской империи Пётр Толстой? Здесь он нам порассказывал, как умервщлял пачками сограждан, которые становились невольно носителями его тайн. Причём тайны были именно частными тайнами графа, а вовсе не государственными. Несчастные: отравленные или зарезанные, просто напросто знали о его воровстве казённых денег. А вор - хоть и дипломат, остаётся обычным вором, и свидетели ему ни к чему.
Тираны и диктаторы Сулла, Чингиз -Хан, Наполеон, Ленин, Сталин, Гитлер, Полпот.... Отряд этих господ из семейства властолюбивых бесконечен.
Полистав страницы истории назад и заглянув 193 год нашей эры, можно понаблюдать, как жители Рима стали свидетелями жажды власти стоимостью в тридцать миллионов динариев. Сенатор Дидий Юлиан отвалил эту сумму преторианцам за императорский трон. Этот глупец и сейчас тут где-то болтается. Он поведал не только мне, что просидел на троне лишь шестьдесят дней, после чего был зарезан собственной стражей.
Что говорить о стоимости жизни посторонних для властолюбивцев людей, если они переступают через родную кровь, пролитую их же собственной алчностью?
Bся история Власти в России опутана дворцовыми переворотами и интригами, замешанными на крови и деньгах, подкупах и предательстве.
Но оставим в покое историю. Жалко, что вы не можете видеть того, что видно мне и моим соседям отсюда и сейчас. Все ваши современники, ныне находящиеся при власти и чинах: все эти пресловутые мэры и не только Москвы, всяческие президентские команды и их лидеры, министры и их товарищи, депутаты самой думающей Думы - достойные последователи своих исторических предшественников.
А теперь моя история.
Я родился в 1955 году. Bырос в Москве. Мама назвала меня Сергеем. Мой папа Алексей Николаевич Усов был фотокорреспондентом газеты «Известия».
Всякий люд бывал у нас в гостях. Я слышал Плятта и Марецкую, к нам захаживал Владимир Высоцкий, я любил слушать голос Фаины Раневской. Я был 
знаком с поэтами и художниками, известными журналистами. А жили мы на улице Воровского, совсем рядышком от того места, где она сливается с Калининским проспектом. Наш дом раньше (до революции) принадлежал какой то дворянской фамилии. Но большевики поделили его на квартиры, а квартиры превратили в коммуналки. В одной из них наша семья занимала две приличные комнаты. Длинным коридором пользовались ещё пять квартиросъёмщиков. Общий телефон, общая кухня, туалет и ванна. Споры о выключателях и путаница с крышками унитаза, ругань по поводу не выключенной воды и чрезмерного расхода газа, «натоптали именно в день моего дежурства в коридoре и кухне». Все прелести коммунальной жизни.
Детство я описывать не стану. Только скажу, что, как уже заметил, с ранних лет мне посчастливилось общаться с теми людьми, которые и по сей день заслуживают самого глубокого уважения. Они оставили след в моей душе и вместе с вопитательным процессом со стороны родителей повлияли на мои взгляды на жизнь и человека в ней.
Отец меня обучал фотоделу, как и младшего брата Валерку. Наша мама Анна Кириловна работала в фотолаборатории того же газетного комплекса «Известия». Получалась у нас фотосемья.
Но вот при выборе жизненного пути я подался в журналистику. Слово и живое общение с людьми, путешествия по стране: вся эта романтика журналистской профессии взяла меня в плен. А владение фотокамерой было только наруку.
Я объездил страну, много чего повидал. Печатался. Тематика материалов, на которые меня направляли редакторы, если честно, не столько не удовлетворяла, сколько раздражала.
Противно-растущее день ото дня благосостояние советского народа, ведомого мудростью Коммунмстической Партии Советского Союза - вот та красная линия, заступать которую было опасно. Но я пытался это делать, а плоды попыток создавали больше головных болей и проблем .
Хотя история, о кторой я хочу поведать, началась совсем не зи-за журнализма, и не co мной.
Глава 2
На кануне известной Павловской реформы денег, ещё до развала Советского Союза, когда прессе разрешили разговаривать, но шёпотом и не обо всём, мой отец работал по заданию редакции в Алмазном Фонде и Гохране. Ему было очень интересно там бывать, потому что в закромах этих скромных учреждений находились несметные сокровища, скрытые от всех. В процессе работы совершенно случайным образом попали ему в руки документы, обнаруженные отцом только дома по возвращении из Гохрана, когда он копался в своей сумке вынимая камеры, снимки, плёнки, бумаги. Три листика обычной писчей бумаги без опознавательных знаков своим содержанием привлекли внимание папы. Это был список алмазов, подлежащих вывозу в Швейцарию. Список содержал информацию о чистоте, цвете, размере и весе уже гранённых камней, а так же необработанных редких размеров алмазов. Стоимость списка не указывалась, но объем драгоценностей даже на вскидку составлял девяти значные цифры в долларах. Список сам по себе не указывал на организаторов акции по вывозу госценностей на чужбину в неизвестные запасники. Но резолюция от руки в верхнем левом углу первого листа давала самый прямой выход на того в чьи руки перетекали с лёгкостью эти капиталы и чьё окружение, несомненно, являлось исполнителем.
Наверное, спокойнее было бы незаметно подбросить эти бумаги в свой следующий визит в Гохран. Но отец вдруг решил заняться частным расследованием, или дать ход этим бумагам. Глупо, конечно, всё выглядело и завершилось трагично. Разумеется это сейчас я такой умный и знаю, как надлежало поступить. Лучше всего было бы передать эти бумажки любому знакомому западному журналисту и попытаться сохранить при этом своё инкогнито, выведя на чистую воду любимых лидеров страны Советов. Хотя и это не предотвратило бы трагедию. А посему – она была неизбежна.
Мой папа в то время дружил с начальником ОБХСС Фрунзенского района Москвы. Лично мне эта дружба не импонировала и даже была странной. Этот милицейский чиновник даже будучи другом, оставался тем что мы имеем в виду, когда говорим «мент».
К нему и потянулся отец за советом.
- Здравствуй, Коля! - сказал папа в трубку, когда услышал «Говорите!»
- А, Алексей! Вечер добрый! Как в субботу - в баньку?- чеканил бодро и весело милиционер.
- В баньку, в баньку... Коля! Ты мог бы сегодня со мной встретиться? Это важно!
- Подъезжай! Как раз на блины попадёшь! Поля уже конструирует на кухне.
- Нет! Лучше ты приедь, - категорично просил отец, - Очень надо.
- Да, что ты такой серьёзный? Стряслось что? - заговорил Николай без веселья в голосе, -Ну…. Хорошо ! Я через полтора часа буду.
Он приехал.
Николай просматривал опасные бумаги. Разговор с моим родителем происходил наедине.
- Алексей! Что ты хочешь? Что я могу посоветовать? - передвинул Николай список ближе к отцу.
- Как надо действовать ? Надо же как то дать ход делу. Это же преступление.
- Смешно, Алексей, - очень серьёзно объяснялся Коля. - Власть не может совершать преступлений. Власть в законе. Ей решать, что и куда складывать.
- Но это же достояние государства. Это же мы доверили им хранение наших ценностей.
- Каких ваших ценностей? - раздражался Коля, -Лёша! Не будь наивен. Это всё ваша газетная болтовня про высокое доверие и так далее. Это всё сказки для народа. Что ты не знаешь кто в стране хозяин? Ты не знаешь, что даже тявкнуть не успеешь, как тебя на муку смелят?
- Хорошо, Коля ! Если ты не хочешь даже посоветовать, может быть знаешь кто может заинтересоваться этим материалом? Может в комитете?
- Знаешь, что я тебе скажу? Иди ты с этими бумагами.... Я не хочу подставляться. У меня одна шея. И семья. А ты как знаешь? - отрезал друг, - И давай договоримся: я этого не видел.
На том и расстались.
А через два дня, тоже вечером, соседка Ниночка позвала отца к телефону.
- Алексей Николаевич! - кричала она через дверь, - это вас приятный мужской голос.
- Здравствуйте Алексей Николаевич, - говорила трубка незнакомым тембром.
- Здрасте! - ответил он.
- Номер телефонa мне дал ваш друг.
- Какой друг? - интересовался папа.
- Я бы хотел с вами где-нибудь встретиться, - не обращал внимания голос на вопрос, - по поводу интересных материалов. Вы меня понимаете? Меня очень заинтересовала тема.
- А кто вы ? С кем имею честь, так сказать?
- При встрече я вам представлюсь. Вы же понимаете?.. Мы всё обсудим. Сегодня в 22.00 в Александровском парке. Я сам к вам подойду. Ждите меня около вечного огня.
- Хорошо, - растерянно произнёс отец.
Голос сменили гудки, трубка легла на аппарат.
Глава 3
Ещё не было десяти, когда мой папа смотрел на газовую горелку монумента неизвестному солдату в Александровском парке. Погода была не из лучших. Октябрьский дождь сыпал с неба какую-то водяную пыль, и в лучах парковых фонарей она висела густым туманом, из которого вырастали фигуры прохожих.
- Добрый вечер,- улышал отец от подошедшего к нему молодого человека в светлом плаще.
Он протянул руку и представился:
- Игорь! Ваш друг Николай попросил меня встретиться с вами.
Рукопожатие было принято, и свидание началось с небольшой прогулки по парку в облаках холодной водяной пыли.
- Я капитан Госбезопасности, - начал вступление инициатор свидания.
- Игорь! Простите, как вас по отчеству?
- Не стоит, Алексей Николаевич! - масленно располагал к себе собеседника офицер, - Просто Игорь!
- Хорошо ! Простите, Игорь! А почему же он мне не сообщил?
- К чему? Вы прекрасно догадываетесь, как опасны эти бумаги. Он меня просил заняться этим делом. Я хотел бы взглянуть на них.
- У меня их нет.
- Как? - удивился Игорь и остановился.
Отец сделал ещё два шага и тоже остановился. Он почувствовал, что эта встреча - начало чего то очень плохого. Он уже жалел, что Николай узнал о документах. Но ход был сделан и партию надо было продолжать.
- Где бумаги? - в интонации Игоря слышался требовательный тон и ноты раздражения.
- Мне, кажется, что разговор у нас с вами не получиться, Игорь!
- Ну, ну ! Не глупите , - голос сделался опять мягким , - мы же не в игрушки играем. Я понимаю ваше опасение и мне импонируют ваши гражданские чувства. Могу заверить вас, что вы обратились по адресу. И давайте договоримся , - Игорь протянул отцу карточку, - на завтра я выпишу вам пропуск. Жду вас в восемь утра. Лубянскую площадь, надеюсь, знаете? Будьте, пожалуйста, с бумагами.
Отец взял карточку, пожал руку Игоря, и тот скрылся в тумане осенней воды, висящей как занавес, а парковые фонари снопами своего света словно закрыли за ним дверь.
Этой же ночью, в начале первого, папа приехал ко мне. В период, происходящих событий я был уже женат. И у нас с Надей ( моей женой ) росли два сына двух и четырёх лет. Жили в Медведково, где приобрели с помощью родителей с обеих сторон кооператив. Обычное дело.
- Привет! - сказал я, увидя родное лицо.
- Зравствуй, Сергей, - по его голосу я понял, что есть проблемы.
Именно в эту ночь, сидя на нашей кухне, он рассказал мне всё.
- Ну что ты думаешь, сынок? - дымил папа моей сигаретой, хотя привычки курить за ним не водилось.
- Пап! Это трудно предположить, что там у них на уме? Но ты держишь в руках мину, которая может взорваться от любого твоего неловкого движения. Я даже не знаю, что нужно или можно сделать. Хочешь, я завтра с тобой пойду?
- Ты с ума сошёл. Зачем этот детский сад?
- Тогда скажи, что ты намерен делать?
- А что, если сказать, что бумаги я отдал уже представителям их же учреждения и дал подписку о неразглашении.
- Не-а! Не сработает ! Слишком наивно.
- Ну я не знаю... Николаю позвонить хочу, но сейчас поздно, а утром могу не застать.
- Я, думаю, что случай тебя извинит за поздний звонок. Давай набирай, - я поставил перед отцом аппарат.
Уже был третий час. Ответил Николай.
- Коля! Прости, что поздно...
- Ну что у тебя?
- Ты мне привет передавал с Игорем, который со мной должен был встретиться? - шифрованно изъяснялся папа.
- Ты, что, пьян? На часы посмотри...
- Коля я очень серьёзно. Это касается списка.
- Это не телефонный разговор. Давай завтра....
- Мне надо сегодня.
- Ничем помочь не могу.
Отец продолжал держать трубку, а из неё шли короткие гудки.
Глава 4
Утром папа был в кабинете молодого капитана безопасности на Лубянке. Разговор не получался. Причина была проста. Бумаг действительно не было у отца. Он понял, что здесь в этих кабинетах самая прямая связь с тем, что подлежало к вывозу. И это понять нужно было с самого начала. Тем более наша работа 
позволяла знать её исполнителям несколько больше, чем расчитывала власть.
- Алексей Николаевич! Я чувствую, что вы не представляете себе, чем всё может для вас обернуться? Мы вас можем обвинить в соучастии преступления с громким названием «Государственные хищения в особо крупных размерах» и ещё букет статей. Не боитесь?
- Я повторяю, что бумаг у меня нет и не было. Мы друг друга не поняли… Это просто недоразумение….
- Недоразумение…Значит ваши друзья всё придумали и списка вы им не показывали? Ну что ж ? - Игорь был очень спокоен. Он что то начёркал в пропуске и протянул его отцу, - вы свободны, Алексей Николаевич. Пока свободны… Мне очень жаль...
- Прощайте, - сказал отец, взял пропуск из руки офицера и направился к выходу.
- Всего доброго, - оставаясь сидеть в кресле, покачивал головой КГБэшник, провожая моего отца ежёвым взглядом.
Пару минут капитан о чём-то поразмышлял и отправился на доклад в большущий кабинет высокого начальника.
Генерал - лейтенант Пасечник любил приходить в свой кабинет рано утром, пить горячий чай из тонкого стакана в именном мельхиоровом (удивительно скромно) подстаканнике и через окно наблюдать за просыпающейся Москвой.
Он начал свою карьеру в Армии, а по окончании высшего командного политического училища стал замполитом. Будучи майором Советской Армии ему удавалось лихо вербовать стукачков среди солдат и офицеров. Его докладные в штаб политодела 23 Воздушной Армии на командира части, где он служил, на начштаба и зампотеха (зам.командира по технике) этой же части вдохновили командывание на рекоменацию великолепного служаки великой идее в органы Госбезопасности. Мечта человека, для которого Железный Феликс и по сей день оставался кумиром, сбылась.
Пасечник уверенно сдавал нормативы по продвижению вверх в стенах Лубянки. Сотрудники этой организации, которым с помоцью Павла Михайловича Пасечника, приходилось в последствии покидать её стены навсегда, в сердцах называли героя своего горя Павликом Морозовым. Но эти мелочи генералу уже не были интересны.
- Павел Михайлович ! Разрешите? - спрашивал капитан, стоя в кабинете Пасечника навытяжку.
- Заходи Ефимов!Заходи! - не отрывал своего взгляда от окна генерал. - Есть успехи?
- Никак нет, Павел Михайлович...
- Да ты садись, Игорь! Может чаю?
- Спасибо не буду, - отвечал капитан присаживаясь за стол.
Генерал опустил себя в кресло.
- Значит наш герой играть решил? Или, может, твоя недоработка?
- Товарищ генерал! Я прощупал его со всех сторон. Потом наблюдение за ним ... - капитан немного дал волю чувствам, но собрался и продолжал доклад, -После встречи со мной вчера уже в ноль пятнадцать он был в Медведково на квартире у сына. Оттуда звонил Тарасову. Разговор не получился, Тарасов не стал его поддерживать и повесил трубку.
- Поругались? - поинтересовался генерал.
- Не совсем. Но Тарасов отказался говорить с Усовым. Усов же хотел выяснить, как мы вышли на него. Около четырёх утра вернулся в квартиру на Воровского. С утра был у меня, только расстались. Отказывается от всего. Бумаг нет и не было, а больше говорить ничего не желает.
Докладчик замолчал. Генерал поднял глаза к потолку, достал из внутреннего кармана кителя футляр с очками. Oдел очки. Открыл папку, принесённую капитаном, просмотрел бумаги, закрыл.
- Ну что сынок? Ты знаешь, что делать... Действуй. Информировать меня о каждом шаге и подопечных и своих, - генерал выглядел очень спокойным, внутри же злость раздувала огонь ненависти. Ведь на повестке дня не алмазы, а его голова. И мысль, что какой-то фотограф, ничтожество, может стать угрозой для его жизни рождала ту злость. Старый волк, ломавший хребты телятам и быкам, вдруг спотыкался на дохленькой овечке. Что скажет стая?
Глава 5
Следили не только за отцом. Под наблюдением была вся наша семья. Но самое удивительное было то, что, буквально, через несколько дней громкая новость повергла отца в состояния страха и отчаяния.
Тарасов, начальник ОБХСС Фрунзенского УВД, был убит поздно вечером 29 октября 1989 года при выходе из здания УВД. Один снайперский выстрел - мнгновенная смерть. Пуля поразила сердце. Выстрела никто не слышал, убийца использовал глушитель. Специалисты по балистике установили, что выстрел произведён из автоматического оружия зарубежного производства с крыши дома напротив управления. Там на крыше его и нашли, брошенным преступником. Больше никаких следов.
Сухая информация. Убийство стало в один ряд преступлений, о которых официальная пресса говорит, как о политических.
Об убийстве поговорили лишь несколько дней. Истиных причин преступления не просочилось ни в одной газете. Но мой папа догадывался, что самым прямым образом смерть Тарасова связана со списком. В голове смешались догадки с фактами и рассыпали всю стройную теорию, которая была рождена отцом. Ведь он считал, что именно Тарасов доложил куда следует о списке. Но гибель последнего не вписывается в эту версию.
- Хотя, может быть, как раз то, что он доложил, напугало преступников и они убрали свидетеля, - размышлял он на Ваганьковском кладбище в день похорон своего друга, - Тогда я должен быть первым. Но если так - они не найдут список. Нет. Я им нужен живой до тех пор пока известно, что список в моих руках.
С неба срывался снег редкими снежинками. Лёгкий морозец подсушил землю от осенней влаги. Почётный караул у гроба. Люди окружали могилу, где кто-то произносил напутствие в новый мир. Море живых цветов, венки.
- Алексей Николаевич! - отец оторвал свой взгляд от толпы, провожающей погибшего, и развернулся на голос. Перед ним стоял капитан Ефимов, - Примите моё сочуствие. Я знаю - он был вам другом.
- Да .
- Простите. Я отлично понимаю, что здесь не место и не время, но как раз время мы с вами можем упустить. Вы же догадываетесь, что это убийство не случайное совпадение. Мы должны остановить преступников. И подумайте о семье. Вы в большой опасности.
Он говорил правильные слова. Но цели... Цели были, конечно, не спасти папу или его семью. Офицер выполнял задание стаи. Он был простой пешкой в грандиозной игре, где неправильный шаг - смерть, малейшее подозрение - и жизнь становится кошмаром. И эту пешку властная рука двинула в авангард.
Внутреннее чувство заставляло отца не верить капитану.
- Я не понимаю зачем этот разговор ? Я вам всё сказал и ничего добавить не могу. Это просто недоразумение. Ничего я никому не показывал. А ваши сведения похожи на чей то пьяный бред.
- Вы не хотите меня понять. И вы сами себе противорчите. При нашей первой втрече вы сказали, что списка с вами нет. Это говорит о том, что он был. И ваш друг его видел.
- Простите. Это было недоразумение. Я просто неправильно вас понял. Я совсем о другом тогда подумал, - отец ещё раз извинился и направился прочь с кладбища.
Глава 6
Мой брат Валерка в 1989 году поступил в МХТИ имени Менделеева. Он продолжал жить с родителями на Воровского. Увлечение фотографией в его жизни отошло на второй план, а химия заняла значительную часть интересов.
3 Hоября того же года мой брат неожиданно скончался во время лекции в институте. Врачи установили смерть от сердечной недостаточности. Но чтобы мой двадцатилетний брат, отслуживший в Армии, когда нибудь жаловался на сердце – такого не бывало.
В нашей семье никто не верил врачебному заключению. А у однокурсников, друзей Валерки я кое - что выяснил. Хотя это ровным счётом ничего не изменило в дальнейшем ходе нашей жизни.
- На большой перемене в нашей институтской столовой мы обычно с Валерой за один стол садились, - посвящал меня Лёня Денисенко в события последних часов жизни моего брата, - Я, Димка Анисимов и Вероника ( у неё вроде как роман с Валерой намечался ). Короче мы уже зашли в нашу харчевню, а Валеру, ну буквально, перед входом какой-то парень перехватил. Мы его никогда не видели. Мало ли откуда они могли знать друг друга? Может с другого факультета? Вобщем мы и внимания тогда не обратили.
- А как он выглядел - этот перехватчик? - я волновался, хотя и понимал, что это хлопоты впустую.
- Не помню. Ну выше чем Валера на пол-головы. Вроде не худой, не толстый. Да разве разберёшь? Он был в куртке дутой, - Лёня напрягал память, - Нет, совершенно не помню. Я же говорю, мы никто значения не придали этой встрече.
- Дальше, Лёня. Что дальше было?
- Ну, потом, минут через десять он появился. Мне, да и ребятам, показалось, что он взволнован. Да, что там показалось? Он просто был бледен. И почти не говорил. Верка пыталась его растормошить. Но Валера сказал, что ничего, что это пройдёт. Ну пожалуй и всё. А потом уже на лекции, это произошло почти через пол часа после перемены, ему стало плохо. Всё было, как выстрел. Он вдруг резко схватился за левую сторону обеими руками, даже крикнуть не успел. Просто стоном испустил дух и упал лицом на стол.
Димка Анисимов за всё время рассказа не проронил ни слова. Лишь кивал головой в ритме объяснений товарища и угукал. С Вероникой я не беседовал. Всё и так было ясно.
- Сергей! А что, ты думаешь Валерка не умер? Ты думаешь...
- Нет ребята ! Я ничего не думаю. Трудно сказать. Я просто разбираюсь, - не мог же я посвятить мальчишек в происходящее вокруг нас.
Глава 7
И так. Они першли от слов к делу. Я решил тогда, что действовать нужно мне. Во что бы то ни стало необходимо получить от отца этот злополучный документ. А мой план заключался в следующем: знал я кое-кого из журналюг в Останкинском телецентре... Они могли бы организовать мне встречу с Любимовым и Листьевым. А там сообща, думаю, решили бы судьбу бумаг. «Взгляд» в ту пору был популярен, потом - прямой эфир.
Но отец и мне сказал, что бумаг у него нет.
- Нет, сынок. Даже и не думай никуда лезть. Они и тебя убьют.
- Папа! - горячился я, - Они это сделают, если бездействовать. Ну как ты не понимаешь, что эта бомба уже взорвалась? Разве не ясно, что взрывной волной нас может накрыть всех? То что я предлагаю, это шанс удалиться от неё на безопасное расстояние. Дай мне этот документ.
- Нет. И я клянусь, что у меня его нет.
- Но он же существует?
- Да.
- Так где он ?
- Он в надёжном месте. Но тебе, для твоей же пользы, этого знать не нужно.
Мой разговор с отцом был бесплоден.
Глава 8
Не прошло двух недель, как погибли мои родители. Они были задушены в квартире на Воровского. В комнатах было перевёрнуто всё вверх дном. Ничего не украдено. Золото, деньги и другие ценности никто не тронул. Понятно было, что искали?
Соседку Ниночку, которая находилась в квартире во время убийства, постигла та же участь.
Тогда я не мог комментировать эти страшные для меня события. Потеря всех членов семьи меня повергла в депрессию. Жена не знала какими словами меня утешить. Она понимала, что лучше просто молчать и дать мне возможность пережить это самому.
Получалось, что в колоде капитана Ефимова остался я один. Что ставка сделана на меня. И, видимо, по предположению его боссов я должен привести стаю к документу. Они опытные хищники и правильно всё расчитали.
Понятно, что следили за мной день и ночь. Телефон прослушивался. Стукачи в редакции посвящали своих руководителей в мою работу.
Миновал Новый Год. За ним другой. Страх за жену, детей и себя по немногу улёгся. Буря событий пронеслась над Великой страной. Не стало Союза. Жизнь круто изменялась на глазах. Не скажу, что меня всё радовало. Даже большее расстраивало. Ясно было, что страна катится в неизвестность. Что пауки от политики рвут её и народ на части в борьбе за власть.
Многих воздух свободы опьянил и завёл в западню. Других пустил под откос, как поезд. Некоторые взлетели на пене беспредела. А я, оставаясь журналистом, повторял уроки по истории, глядя на всю вакханалию, творимую новой жизнью.
Никак не предполагал я тогда в январе 1993 года, что до развязки истории с алмазами было уже несколько шагов.
Я был откомандирован в Новороссийск. В этом городе мне предстояло подготовить материал для статьи о реконструкции морского порта. Неделя в городе - герое прошла без ярких событий. Обычная работа, встречи, беседы, интервью. А завершив работу над материалoм, я решил посетить город Анапу. Это в сорока километрах от Новороссийска. Там жил мой дядя и брат папы Геннадий Николаевич Усов.
Глава 9
Его дом стоял почти около набережной.
Первые дни февраля. Солнце было совершенно не зимним в этом курортном городе. Тепло природы согревало мне душу. Я спешил с автовокзала в дяде, которого не видел со времени похорон родителей.
Заскрипела калитка, залаяла мелкая собачка. Я прошёл через небольшой двор. Дверь была уже распахнута, а дядя протягивал руки для объятий и сиял своим розовым от домашнего уюта лицом.
- Здравствуй, родной! Ну, заходи, заходи, бродяга.
- Привет! - улыбался я ему и тёте Марине, стоящей за дядькой.
Мы пообнимались.
- Сколько погостишь?- трепал он меня за плечо, проводя в большую комнату, где вкусный стол пленял ароматами.
- Пару дней! Больше не могу. Работа.
- Ну!Ну!.. Давай к столу, и за встречу...
- Гена! Дай мальчику хоть умыться с дороги, - отодвигала дядю его жена, - Пошли, Серёженька, я тебе полотеньчико дам. Может искупаешься?.. Я тебе и постельку уже приготовила. Ты может устал?
- Спасибо, тёть Марин! - улыбался я, - только умоюсь и к столу.
Мы хорошо посидели. Немного всплакнули, поминая погибших. А когда с трапезой было покончено, дядя Гена предложил:
- Пошлика, Серёжка, к морю. Погода нынче - грех не гулять.
- И правда, Серёженька! Ты в своей Москве такого воздуха не попробуешь никогда, - поддерживала дядю его половина.
Мы прошлись по городской набережной. Погода была просто весенней. Цвет моря ласково - голубым , а лёгкие волны несли морскую пену к берегу песчанного пляжа, где по хозяйски прогуливались чайки и альбатросы.
Лестница спуска с набережной вывела нас на пляж.
Мы говорили о разном. А когда присели под скелет пляжного зонтика на лавочки брат моего папы вдруг сделался серьёзным.
- Эх! Серёжка! - вздохнул он, - Я, может быть, тебе сейчас скажу то, чего ты не ожидаешь? Есть у меня последнее письмо от Лёши, отца твоего.
- Какое? - я просто даже немного испугался.
- Само письмо он просил сжечь, что я и сделал, а бумаги, которые он пререслал, велел отдать тому, кто останется в живых, если такое случится.
- А что он писал, как объяснил всё? Как умудрился переслать письмо?
- Обычно! - удивлённо заметил дядя, - запечатал в конверт с маркой и бросил в ящик. А в письме сообщил, что понимает во что влез, но по другому пути уже пойти не может. Он догадывался, что этим бумагам не время тогда было всплывать. Ему просто не к кому было обратиться. Когда умер Валерка я тоже страшно испугался. И, между прочим, сам до сих пор не понимаю, как письмо не перехватили?
- Так ты три с лишним года хранил молчание? - удивлённо смотрел я в лицо дядьки.
- А ты как хотел? Здесь горячность только к смерти привести может. Отец ясно написал, что может случиться и как действовать? Я тебе вечерком отдам этот список. Только прошу тебя, будь осторожен. Один ты остался у нас. Хотя коммунистов уже вроде нет, да и вообще не понятно что кругом творится ? Может это уже и не интересно никому?
- Думаю, дядь Ген, они ничуть не остыли - эти бумаги. И способны сегодня унести в мир иной ни одну голову, - я нервничал и много курил. Ведь мне предстояло увидеть впервые эти бумаги, которые сделали столько зла для меня лично.
Три листа немного помятой, сложенной в четверо бумаги я держал перед собой. Меня наполняла жажда мести. Мне хотелось всему миру крикнуть: Вот они - эти убийцы в парадных костюмах, опирающиеся на головы миллионов в своих походах за властью и деньгами! Узнайте их всех! Это им рукоплещат народы страны!
Когда кровь отошла от головы я прикинул о порядке своих действий.
Конечно я позвонил в Останкино. Но сделал это на следующее утро.
Со мной говорила некая Лена. Сегодня я не могу назвать её настоящее имя. Просто не имею права. Она режиссер на телецентре. И тема бумаг для неё как раз подходящая.
- Серёжа , ты не можешь говорить открытым текстом? - пытала она.
- Нет! Дорогая! И мы, собственно, говорить ни о чём сейчас не будем. Единственное, что прошу cделать: организуй мне встречу с Листьевым. Я хочу, чтобы мы говорили втроём. Я, ты и он. Скажу одно. У меня бомба. Всё остальное при стрече.
- Так! Ну для начала скажи когда тебе удобно ? А с Сашей я отредактирую время.
- Сегодня я буду в Москве около двух. Так, что после двух любое время.
- Прилетаешь во Внуково?
- Да!
- Позвони из Аэропорта, как прилетишь! Я уже всё буду знать.
- Спасибо! Целую, солнце моё! До встречи.
Я торопил время. Я мысленно гнал самолёт быстрее.
Во Внуково по телфону я вновь связался с Леной.
- Привет, Серёжка! Запоминай, только быстро - я спешу. Сегодня на твоё имя пропуск ко мне. В 23.00 я тебя жду в своей студии. Бери свою бомбу. Там, как Листьев освободится, посидим и погадаем на кофе. Целую в лобик.
Она повесила трубку. А я с трепетом стал ждать вечера.
Дома моя Надюха накормила. Переодела. Я набрился и начистился. На 21.30 заказал такси.
Было минут пятнадцать девятого, когда телефонный звонок сообщил, что такси у подъезда. Я одел пальто, взял в руки портфель с бумагами, попращался с женой и вышел из квартиры.
Через минуту был на улице. Шел хороший снег. Машины не было. Я подумал, что она остановилась у другого подъезда. Огляделся. Нет. Тогда решил, что она может стоять с другой стороны дома. Пошел вокруг
Когда я свернул за угол дома, где было совсем темно, услышал за собой шаги. Хотел обернуться, но не успел. В голове что-то щёлкнуло. Я медленно падал лицом в снег. Его белая вата приблжалась к моим глазам, обняла их и всё погасло. Я почувствовал, как убийца нагнулся к портфелю. Пошелестел вынутыми из него бумагами. Он сунул их куда-то, а портфель бросил рядом с моим трупом. Я же стал отрываться от земли, ощутил лёгкость и подлетел над своим телом метров на пять - шесть. Чёрный силуэт убийцы перешагнул через безжизненное тело и скрылся за углом дома.
А я продолжал лететь всё выше и выше.
И вот я здесь, откуда веду свой рассказ. На мне не закончилась гибель людей связанных с документом, который приоткрывал лишь краешек занавеса, за которым oфициальные лидеры и руководители страны живут без масок.
Вскоре за мной к нашим рядам примкнул капитан Ефимов. Были и другие. Но это уже не интересно.
Интересно, что мой папа, предвидя все ужасные события легко избавился от документов так, что они надолго были скрыты от всех.
Всё это мне известно стало уже здесь. А капитан Ефимов рассказал, что папу вычислили буквально, в тот же день, когда бумаги пропали. Что тут же было организовано наблюдение и прослушивание телефона. Что подполковник Тарасов никуда ничего не докладывал. Он стал просто лишним свидетелем и удобной мишенью для оказания психологического давления на отца. Самого Ефимова убрали, потому, что он много знал. Банально и тривиально.
А папа после разговора с Тарасовым у нас дома на Воровского написал письмо брату в Анапу, зепечатал его вместе с документами и попросил соседку Ниночку отправить его с телеграфа, но на следующий день. Комитетчикам такая фантазия и в голову прийдти не могла.
Генерал Пасечник. Вот фигура, которая скрылась в неизвестном направлении. Но мы его увидим здесь рано или поздно, как и тех кто стоял над ним в этой истории, так же как и тех кто алчет нынче на просторах земного шара, даже не подозревая, по собственной ограниченности, что здесь им ничто из награбленного не пригодится.
