Зимним утром немолодая женщина, но яркой впечатляющей внешности, шла в католический храм на воскресную мессу. Под ногами хрустел чистый снег, морозец слегка покусывал щеки и нос, солнце игриво слепило ей глаза. Чудесная погода поднимала настроение прихожанки, но душа ее томилась в противоречивых чувствах. В храме она села на последнюю скамейку, уединенно от всех верующих, так как молилась самозабвенно, до слез, а иногда до глубоких рыданий, отрешенная от происходящего в церкви. Рядом могучего телосложения седовласый ксендз, лет сорока пяти, принимал исповедь в исповедальне, сооруженной из дерева в виде трона, по бокам которого выступали невысокие перегородки с окошечками для кающихся на коленях грешников.Когда у исповедальни не оказалось людей, женщина, испытывая потребность поделиться сокровенным и о смятении и тревоге души, встала на колени и, наклонившись к окошечку, прошептала:
- Я прошу у Господа прощение, - с грустью в голосе она начала раскрывать тайну своих тяжелых переживаний, но как-то быстро непристойно радостно сообщила:
- В министерстве разбирали мою жалобу на нашего мэра. Мне не удалось его снять, но репутацию ему подпортила. Даже сказали, зачем такого выбирали. Но у нас больше некого выбирать.
- Вы несете зло и ненависть, - загремел бас по ту сторону окошечка. Находящиеся рядом прихожане этой церкви вздрогнули: обратили внимание на исповедальню.
Женщина была ошарашена так, что ее прошиб холодный пот. Священник хорошо знал историю ее жизни за последние восемь лет, выражал поддержку, сочувствие и даже одобрял ее поступки.
В храме она чувствовала себя защищенной от отравляющих ее жизнь вероломных наговоров и злобных унижений. Служитель храма излучал доброжелательность, проявлял терпимость и понимание, выслушивая чужую беду.
Ему она открывала душу даже в том, в чем трудно было признаться самой себе. Она испытывала огромное облегчение, когда ксендз отпускал ей грехи, освобождая от чувства вины. Терзалась муками раскаяния и стыда, когда он деликатно не допускал к Причастию. Женщина считала его прогрессивным священником, интеллигентным и высокообразованным человеком. В его проповедях находила подтверждение своему пониманию Бога. Она принимала его за Бога на земле и относилась к нему с благоговением, как к величайшей святыне.
“Я преклонялась перед фальшивкой, - мелькнуло в голове у исповедальщицы.
- Он попал в сети плетущихся вокруг меня интриг. Им овладели подлые сплетни обо мне. Собирать сплетни отвратительно для любого человека, а для священника тем более. Он должен быть выше и чище этой мерзости. Я принимала его за психотерапевта, который тщательно анализирует психическое состояние своих пациентов, то есть прихожан, лечит их душу”. И она жестко ему ответила:
- Я не несу зло. Я очень коммуникабельный и дружелюбный человек. Но везде, где я появляюсь, проявляется по отношению ко мне зло и ненависть. Вокруг меня склоки, зависть, меня обливают грязной клеветой, доходящей до тупой глупости. Мне везде приходится себя защищать, а защищая себя, раскрываю лживость даже таких всеми уважаемых людей, как наш сельский мэр, что от меня не зависит. Я, сама того не желая, вмешиваюсь в судьбы подлых и хитрых людей, с кем мне приходится сталкиваться на жизненном пути.
Вот оно где зло. Восемь лет назад я продала свой городской дом и на эти деньги открыла на селе предпринимательское дело, но из-за черной зависти через два месяца бессердечное руководство закрыло мой честный бизнес, и кто закрыл? Нашу власть представляют учителя и медики, которые по своей профессии должны сеять добро и милосердие, проявлять сострадание, то есть быть самыми человечными людьми, а они, смеясь, пустили меня с детьми по миру.
Мою семью разбили, судьбы детей сломали, искалечив неокрепшую психику молодых людей. От обрушившегося удара старший сын – это комок нервов, стал психически неуравновешенным человеком с изнуряющим чувством неполноценности. Его камнем давит бедность. Бывшая спортивная гордость города заглушает свою закомплексованность вином. Младший сын легкоранимый. Он, как хрупкий сосуд, от прикосновения грубых рук треснул и получил смертельную болезнь.
От этих слов у священника дрогнули мышцы лица. А женщина продолжала выплескивать свою боль:
- Я молчу о себе, я сильная, другая бы на моем месте умерла от шока или бы потеряла разум и, конечно, спилась бы и сгулялась. А я держусь, веду чистую жизнь, нахожу силы с ними бороться, защищая себя и детей. И молодею, а мои враги у меня на глазах стареют. Вот это больше всего их и злит, и они смакуют мои унижения.
Вы можете себе хотя бы мысленно представить, что с нами сделали и продолжают делать. Восемь лет нас подвергали гонениям, унижениям, прикрывают кислород, не давая заниматься любимым делом, открыто заявляя: “Богатой стать не дадим”. Ведут политику выживания. Дети отсюда уже уехали. Они психологически не могут здесь находиться.
От тяжелых воспоминаний у женщины больно сжалось сердце и сдавило дыхание. Она замолчала, но подумала: “Если вы не можете прочувствовать чужую боль, то вы сами далеки от Бога”.
- Господь учит смирению, непротивлению злу насилием. “Если бьют по одной щеке – подставь другую”, - назидательным тоном произнес священник. Но прихожанка сурово ответила:
- Если меня бьют, я даю сдачи. А может быть, Господь пересмотрел эту свою позицию. “Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, то они сами преткнутся и падут”, - так сказано в псалме Давида. Не сам же Господь валит, а вкладывает силы в человека. Во время войны враг бы не получал отпор, а тихо и мирно брал города, но жители, не щадя своего живота, геройски сопротивлялись и побеждали его. Бог на стороне обиженных и дает им силы для справедливого возмездия, - грешница каялась воодушевленно.
- Я думаю, вы одержимы азартным состоянием мести и испытываете наслаждение от стремления ощутить борьбу, - зло прозвучал голос в окошечке, а женщина стала горячо защищаться:
- Я очень мирный человек. Люблю тишину и покой. Нервничаю и теряюсь из-за маленькой недоброжелательности. Но кто-то должен бороться со злом. Вы думаете, я счастлива, жить в постоянной борьбе, находиться в постоянном нервном напряжении? Нервы натянуты, как струны, и готовы лопнуть в любой момент. Душа нестерпимо стонет, а тело кричит болью всех органов. Борьба – это страдание. А кому нравится страдать? Но мне за все в жизни приходится бороться. Даже за то, что для других под ногами валяется. Может, Господь меня избрал для этого. Когда я еще была неопытной девочкой, только-только начинала познавать мир со всеми его пороками и недостатками, радостью и бедой, умудренная жизненным опытом старушка мне сказала: “Деточка, ты избрана Богом. Все в жизни проходит сквозь тебя. Только своих любимых детей Господь пропускает через страдания.
Ты будешь в жизни много страдать”. – Прихожанка в нервном возбуждении продолжала изливать свою душу, - я написала книгу.
- Слышал я о вашей книге, - зло перебил ее ксендз.
Его неприязнь остро кольнула сердце женщины, и она, с дрожью в голосе, стала говорить дальше:
- В писательском кругу, когда представляли мою книгу, известный прозаик обратился ко мне со словами:
“Я хочу прочитать вашу книгу. Вы улыбаетесь, но в ваших глазах столько страданий”.
Почему люди, представляющие нашу власть, самой гуманной профессии, равнодушны к моим страданиям? Грош цена такой власти и таким учителям!
Я иду ко всем с открытой душой и чистым сердцем, но в общении со мной люди выворачиваются наизнанку. На мне все спотыкаются. Порядочный в глазах окружающих со мной поступает подло. Может, Господь дает им понять, чтобы заглянули во внутрь себя, в глубину своей совести и подумали бы, на своем ли они месте.
- У вас мания величия, - сурово прогремел бас в окошечке. Недоброжелательность священника терзала женщине душу. Она почувствовала себя затравленным зверем.
“Грош цена и пастырю, который не хочет видеть мои страдания. Выходит, для него божий человек, а все мы люди Бога, сам по себе ничего не значит. Вы должны быть еще человечнее человека. Наш Всемогущий Бог милосерден. Он все понимает и прощает”, - она подумала о священнике, которому доверяла свою совесть, стоя на коленях перед окошечком исповедальни, а вслух сказала:
- Меня учителя оставили без дома, без всяких средств существования, с долгами, превышающими стоимость всего моего имущества.
Когда я жила в заброшенном доме в лесу, одна, без света, без хлеба, без единого гроша за душой, ко мне приехал рэкет выбивать долги. Но они ужаснулись того положения, в каком я находилась. А я им сказала: “Если вашим нанимателям будет легче от того, что вы меня изувечите, пожалуйста, делайте. Только у меня ничего нет. Пусть не волнуются, ждут. Фортуна переменчива. Придет время – отдам”. И меня все оставили в покое. Бандиты и их наниматели оказались человечнее наших учителей. Гнать их из школы надо, - зло проговорила верующая. Священник промолчал. И, воодушевленная его молчанием, женщина продолжала рассказ о превратностях своей судьбы:
- Вот где зло и ненависть! Когда я в очередной раз осталась на улице без крыши над головой, к власти пришла женщина с сердечным отношением к людям. Она сострадательно ко мне отнеслась и отправила меня жить в старинный дом, с заверениями, что я больше не буду скитаться по миру и найду здесь покой. В благодарность я пошла навстречу нашей мэрии (у них были финансовые трудности) и не подала иск на возмещение нанесенных мне убытков. Сработала моя святая жертвенность, я всегда беру удар на себя.
Весь наш семейный доход шел на погашение долгов, мы голодали, но заботились о здании, не давая ему разрушаться. Но когда я обратилась с просьбой продать мне дом, лицемерное сострадание исчезло, и открылась истинная личина руководства: отсутствие смелости в принятии ответственных решений, а сердечное отношение сменили унижения и насмешка. Подстрекаемые властью, люди надо мной потешались и даже избивали. А нынешний мэр прямо так сказал:
“Вы дура, что отказались от возмещения убытков, и дура, что потратили свои деньги на сохранение дома. Пусть лучше бы он разрушился, и у нас бы не болела голова, что с ним делать”.
Они не знают, что с домом делать, но точно знают, что мне отдать не хотят.
Теперь я поумнела. Срабатывает моя греховность. Я не откажусь от того, что мне полагается по праву. Теперь я не откажусь от своей компенсации. Но с другой стороны, причем тут моя грешность? Может быть, Господь им на моем примере дает понять, чтобы не вытирали о человека ноги, а выполняли заповедь: “Люби ближнего своего, как себя самого”. Мэрия со мной затеяла опасную игру, решив посмеяться.
Мне все-таки предложили выкупить дом и назначили цену, но не ожидали, что я соглашусь:
- Я выплачу большую часть суммы сейчас, а остальные прошу подождать.
- Мы имеем право, действовать только по закону, определенному для государственных учреждений. Принесите нам закон, по которому мы можем вам так оформить, - любезно предложил мне заместитель мэра.
Сами обстоятельства показывают их некомпетентность. Для меня существует такой закон. Когда я появилась в назначенное время с этим законом, их лживая маска любезности свалилась и показала их истинное лицо “нечисти”.
- Нельзя так говорить, - сделал строгий выговор священник, а женщина с повышенными нотками в голосе продолжала свою исповедь:
- Они начали с того, что продержали меня под дверьми почти два часа, и я опоздала на последний автобус. Я впала в ужас от предстоящего долгого пути домой в гололед через лес в зимнюю ночь. Мое уязвленное самолюбие застонало, нервы напряглись, сердце сжалось от боли в предчувствии невыносимых унижений. Я молила Бога дать мне силы выдержать эти муки.
Когда я подала листок с законом, директор школы швырнула его так, что он упал на пол, и грубо сказала:
- Мы на ваших условиях продавать не будем.
- Вам предоставили квартиру. Если вы в нее добровольно не переберетесь, то вывезем вас насильно, - зло добавил кругленький мэр.
- Я в квартиру не пойду. Когда столичный миллионер хотел купить этот дом, я ему рассказала все, что со мной произошло. У меня больше нет сил куда-нибудь переезжать. Я хочу жить здесь.
“Я по головам людей не хожу”, - ответил он.
- Почему же вы, власть, которая должна обо мне заботиться, ходите по моей голове? – со страданием я обратилась к ним.
- А вы для нас никто, ничто, пустое место,- с ехидством ответил пухленький зам. мэра, по-царски развалившись в кресле.
- Вот вы, - я подошла к директору школы, - лично вы восемь лет назад, смеясь, пустили меня по миру с детьми, которые были в возрасте ваших школьников.
- А я снова так сделаю и опять посмеюсь, - самодовольно ответила кузнец подрастающих душ.
Они издевались надо мной так, что мне самой было страшно смотреть на двух порядочных женщин, которые были черны от стыда за нашу власть, наших учителей и, страдая со мной, прятали свои слезы за спины присутствующих. А вся аудитория надо мной смеялась, поставив клеймо, как человека ни на что неспособного и у которого “не все в порядке с головой”.
Эти же люди с приходом к власти этого мэра меня поздравляли с тем, что пришли к концу мои мытарства и выражали сочувствие моим невзгодам. А теперь смеялись над моими же мытарствами. Они, как хамелеоны, - надевают ту шкуру, какую нужно мэру. – В глубоком волнении женщина замолчала.
- Люди слабы. Господь учит прощать, - промолвил ксендз.
- А я не держу на них зла. Бог им судья. Все в его власти. Я их понимаю – им надо кормить семью и учить детей. О нашем мэре идет слава как о мстительном и злобном человеке. Но если они заглянут в глубину своей совести, то укор совести страшнее мести какого-то человечка, наделенного временной властью. Сегодня он, а завтра – другой, а укор совести всегда с тобой, гложет до конца жизни. Я уже переживаю третье руководство.
- Руководство надо понять. Оно хочет стабильно пополнить бюджет села, и о вас позаботились. Вы артачитесь, не переезжая в квартиру. Вы одержимы злобой, - продолжал строго выговаривать порицания священник. От его непонимания состояния своей души женщина ощутила, как ей не хватает воздуха, и с затрудненным дыханием стала защищаться:
- Не ради забавы я борюсь за этот дом. А раз борюсь, то страдаю. Я вижу в нем возможность жить полноценной и интенсивной жизнью. Я не могу психологически жить в квартире. В ней я ощущаю себя дискомфортно. Теснота и замкнутое пространство меня давят, а близкое присутствие людей забирает силы.
У меня была квартира. Я там постоянно находилась в угнетенном подавленном состоянии и в полном безразличии к окружающему миру. Поэтому, несмотря на то, что внесла за нее хозяину половину суммы, я ее оставила. В этом доме я ощущаю комфорт и не впадаю в прострацию. Здесь я полна сил, энергии и жизнелюбия. Но они опять пускают меня по миру. Я понимаю, что мэрия хочет заработать. Я же согласилась на их условия, я патриотка села. За то время, что длится наша конфронтация, я бы уже рассчиталась. А теперь решает правосудие, и они могут остаться в проигрыше. Холодная расчетливость нынешнего руководства на мне споткнулась. А их лживость, хитрость, жестокие унижения не совместимы с высоким званием учителя и верующего человека. – Взволнованная женщина замолчала. Молчал и ксендз.
Приняв его молчание за одобрение своих взглядов, она, нервно возбуждаясь, продолжала исповедь:
- Я ведь возвращалась домой пешком. В небе чернела пустота, ночное светило укрылось черным облаком, в черном пространстве слегка искрилась маленькая мигающая звездочка. Не видя дороги, я шла по скользкому льду, падала, спотыкаясь о колдобины. Поднималась и снова падала. Мои с детства разбитые коленные чашечки принимали удары падения. Но эту острую боль заглушали жестокие слова: “Вы никто, ничто, пустое место”. Они сверлили мне мозг, гулко стучали в висках и ехидно звучали в ушах. Обида жгла сердце. Разочарование терзало душу. Я хотела выть, как загнанный волк, но онемел язык.
Дорога шла через лес. И вместе с душевной раной, нанесенной людской низостью, у меня сковало все мускулы тела от мучительного чувства страха перед чернотой леса. Меня охватывала тревога из-за каждого шороха. Мое тело кричало сильнее, чем душа. Скрутило икроножные мышцы, когда я увидала два сверкающих огонька из-за куста. Я пыталась бежать, но ноги окаменели. От ужаса почувствовала острую боль в глазах: мои зрачки были на выкате.
С трудом преодолевая ломоту в ногах, я добралась домой с кровавым от напряжения глазом. Горечь перенесенных унижений сделала меня больной. А когда они продали дом, в который я вложила душу и так необходимые мне для сытой жизни деньги, постороннему человеку, я стала передвигаться с палочкой. И когда продали? Во время судебных разбирательств, чтобы подвергнуть меня еще большим унижениям.
У грешницы на глаза навернулись слезы.
- Вы сами возжелали ближнему зло и радуетесь. А это тяжкий грех, - произнес мягким сочувствующим голосом, но с нотками упрека, священнослужитель храма,
У женщины потеплело на сердце, она довольная ответила:
- Да! Как это ни парадоксально, но я радуюсь. Я прошу отпустить мне грех этого зла, но я радуюсь этому греху. Я не умею грешить против истины. Это не постыдная радость. Я защитила свое здоровье и сохранила себе и детям жизнь. Надев на мэра свою шкуру униженной, я почувствовала, что у меня перестали болеть ноги и стонать душа.
Меня не мучают угрызения совести. Мою плоть хотели “пожрать, но сами преткнулись и пали”. Саул хотел пожрать плоть Давида…. Но сейчас не времена Давида, когда все решал меч.
Современные способы борьбы – суд или разбирательство вышестоящей организации. Кто кого “пожрет”. Они честные и открытые. “Не суди, и судим не будешь”. Меня судят, сужу и я. У них для суда хитрость и ложь, а у меня – правда и Бог. Мне не стыдно смотреть людям в глаза. Мое воспаленное тело напоминало, что надо наказать врага, поставить его на место, иначе я стану инвалидом. До тех пор, пока меня будут унижать люди, наделенные властью, будут унижать и население. Если я не поставлю всех на место, мне тогда остается уходить отсюда. А мне некуда идти. Мне здесь нравится, я черпаю силы в окружающей меня природе, а в этом доме чувствую себя эмоционально здоровой. Поэтому не позволю подлым и лживым людям нарушать мое стабильное равновесие и буду гнать из дома прочь всякую “нечисть”.
Вот оно где зло! Вот где ненависть!
Сосед, нанесенный вьюгой сугроб, расчищает техникой, делая себе дорогу, но тянет скопившиеся глыбы снега на мой проход к дому, преграждая мне путь. Мне приходится лопатой разбирать эти снежные завалы и ровнять рытвины от колес, чтобы не было препятствий для проезда ко мне автомобиля. Когда мое терпение иссякло, я сделала строгий выговор ему: “Что ты делаешь мне колдобины и закрываешь дорогу к дому. Как мне ходить?”
- А твоей дороги здесь нет. Дом уже купили. Ты здесь никто, - нагло ответил всеми уважаемый человек.
- Я здесь живу, и мне надо ходить по дороге. Ко мне приезжают дети. Ну и что, что купили! Пока идет суд, он здесь не хозяин. А с вашей наглостью я как-нибудь справлюсь, - зло ответила я.
Алчные хозяева рядом с моим дровяником организовали пасеку. Я летом не могла заняться дровами, меня атаковали пчелы. Как-то раз, получив сразу пять укусов, я напомнила владельцам, что существуют определенные правила содержания пчел, чтобы никто не пострадал, а для моего сына укус пчелы смертелен. И глубоко верующая католичка ответила:
- А нас это не касается. Ты здесь никто.
Вот оно вам зло! Их не касается, что я страдаю, а мой сын может лишиться жизни. Я человек. Плохой или хороший, нравлюсь или не нравлюсь, но я человек. Мы люди. “Не желай ближнему своему того, чего не желаешь себе” – заповедь господа нашего Иисуса Христа. Эти хозяева входят в церковный совет. Выражаясь вашим языком, являются праведными христианами. А я таких называю “святоша” в кавычках, - выдавила из себя кающаяся с нотками презрения в голосе, а недовольный священник жестко упрекнул:
- Вы ходите и по углам обливаете людей грязью.
Его упрек прогремел как гром с ясного неба. Из глаз женщины покатились по щекам соленые капли. Она ощутила спазмы в горле. С трудом преодолевая боль, возразила:
- Вас ввели в заблуждение. Обливать грязью – это лгать, наводить напраслину на ближнего своего и выносить наружу их тайное, подглядывая в замочную скважину. А я не лгу и ни за кем не подглядываю. Я всего лишь рассказываю правду о своей жизни, и не все в этой правде выглядят с хорошей стороны. У меня мучительная потребность и радостью, и бедой с кем-то поделиться. Когда душа моя стонет, а сердце плачет, я бы приходила к вам, но двери церкви всегда закрыты, - от чувства, что священником прочно завладели клеветнические наговоры в ее адрес, от обиды у женщины готово было разорваться сердце. Сконфуженный замечанием, священник ответил:
- У меня много приходов. Мне тоже нужен отдых, иначе я заболею.
- Вот видите, вы заботитесь о своем здоровье. И я забочусь. Незаслуженная обида терзает мозг, изнуряет душу до безумия, тело стонет, зажим под ложечкой, боли в пищеводе. Я освобождаюсь от боли и прихожу в себя, когда делюсь с кем-нибудь своей бедой, - и, войдя в нервное возбуждение, исповедальщица стала делиться очередной бедой:
- Мое справедливое замечание по содержанию пчел вызвало бурю гнева у хозяйки, и скверный язык стал выбрасывать поносные слова:
- Ты проститутка с большой буквы, - и связала мое имя с мужиком, который пропил уже последнюю свою рубашку.
- Что же я могла у него заработать, ведь кроме проказы у него ничего нет, - раскрыла я ей глаза. И молодая женщина залаяла, как шавка:
- Он сам нам хвастался.
- Болтать можно что угодно, я ведь живу у вас на глазах, - заметила я и продолжила: - а Соня, умная женщина, сказала: “Только дураки могут связывать мое имя с местными мужиками”.
- А к тебе все время приезжает, - и назвала моего бывшего гражданского мужа.
- А он мне не чужой, он был моим мужем. Для вас это дико. Мы расстались, но не врагами, и помогаем друг другу.
- Какой он тебе муж? Ты не венчанная. Ты жила с ним в грехе, - еще пуще залаяла “шавка”.
- Да полмира живет в таком грехе.
И “шавка” стала кусать.
- А твой сын насильник. Изнасиловал хорошую девочку, и она родила. Нам об этом одна учительница рассказала.
- А учительница эта рассказала, что мама этой хорошей девочки принесла в школу список на семьдесят возможных отцов? И даже сын из нашего руководства дал ей денег на аборт. Девочка только тем и хороша, что ничего от мамы не скрывала, - огрызнулась я.
- Ну и что. Люди говорят, что ребенок вылитый твой сын. Чем он виноват? Ему уже столько лет, а ты его не знаешь, - еще пуще кусала “шавка”? А я оправдывалась:
- Мой сын не виноват, что его сперма оказалась сильнее семидесяти мальчиков. А вообще-то это нужно доказать. Глаза видят то, что люди хотят увидеть. Это внушение. Просто мы объект всех злобных языков, а мой сын в то время был самым завидным женихом. Но знаешь, что я тебе скажу, - проговорила я твердым голосом, - это уголовное обвинение. За это можно тебя и к суду привлечь. Но я на дураков и больных не обижаюсь, а кто ты, решай сама. Но ты побойся такими словами бросаться, ведь у тебя растут дети. “Не суди, и судим не будешь”. Смотри, как бы ни оказались твоя дочь – проституткой с большой буквы, а сын – насильником.
- Нет, не боюсь. Они у меня хорошие, - гордо проговорила молодая мать.
- Ну, ну! “Пути Господни неисповедимы”. Ты не знаешь, что тебя ждет завтра. Я не думала, что со мной такое в жизни случится, - ответила спокойно я.
- Это Бог тебя за грехи наказал, - пришла к выводу праведная христианка.
- Родители несут ответственность за своих детей. Гражданский брак – это тяжкий грех прелюбодеяния. Вы дурным примером толкнули сына на грех и за ребенка в ответе, - гневно произнес ксендз.
- Да, я знаю. Но я не могу бесцеремонно вмешиваться в судьбу своего сына даже ради облегчения чужих мучений или в угоду мнению людей. Это был первый сексуальный опыт у неоперившегося птенца. Заиграл огонь в крови от соблазнительной возможности изведать легкодоступные наслаждения. Хотя девочка, исходя из ваших проповедей, и совершила тяжкое преступление, соблазнив на прелюбодеяние, я ее уважаю, потому что родила. Материнство не может быть позором. Ребенок неплохо живет, а мы бедствуем. Нам ему помочь нечем. Но если судьба будет ко мне благосклонна, и я заживу в достатке, то займусь им. Если окажется моя кровиночка, то возьму под свое покровительство. Но ломать жизнь сыну не могу. Союз без любви порождает зло и ненависть. Он как червь грызет душу.
Давно уже гражданский брак не является грехом. В этом браке тоже чистота и верность. Прелюбодействуют супруги, изменяя друг другу, а не два любящих сердца, которые живут в любви и согласии, заботятся друг о друге и жертвуют собой, - говорила женщина с силой чувств.
- По церковным догмам верующие, живущие в гражданском браке, не допускаются даже до исповеди, - продолжал гневаться священник, а католичка горячо защищала свои убеждения:
- Ваши догмы устарели. Да и не Бог их создал, а церковники – люди для укрепления своей власти. Мир изменился, давно уже сексуальной нормой стали гомосексуализм и лесбиянство.
- Разнузданные нравы и норма? – загремел голос в окошечке.
- Это их болезнь, врожденная особенность. Может, они избраны Богом для страданий, - из глубины сердца вырвалось у грешницы.
- Гражданский брак – это такой же брак. Пусть не скреплены узы Гименея церковью или государственным учреждением. Так уж складываются у человека обстоятельства, но они скреплены любовью. А любовь не может быть грехом! Но если все-таки мы грешим, то наносим вред перед Богом только себе, а злословие ранит людей. Ведь недаром говорят, что, словом можно и убить. Вот что страшно….
Откуда столько агрессии, столько злобы у молодой жены, матери? Откуда у верующих людей такая ядовитая душа и гнилой язык? Откуда?
Их церковный союз сложился не на любви, а на рождении ребенка у несовершеннолетней девочки. Отсутствие любви желчью разливается по телу, мутит разум, ослепляет глаза, терзает сердце, язык выбрасывает из глубины горла гнусные слова, облегчая душевную боль. Выплескивая свою злобу, они наслаждаются страданиями ближнего своего.
А когда любишь и любим, душа поет, хочется весь мир объять. Ты не можешь никому боль причинить. Любовь творит только благородные поступки и несет сострадание, доброту, отзывчивость, самопожертвование. На любви держится мир. Она вершит судьбы всех людей. Какая разница, от кого получит деньги наше руководство за дом, в котором я живу. Деньги пахнут одинаково. Но мне не дают, даже идут на грех, нарушая божьи заповеди. Может, прав был мой покойный друг, когда я ему передала наш разговор с мэром, и он мне сказал: “Ты не получишь здание, смотри, как он тебя унижает. Наш голова злой. Он в молодости был влюблен в одну учительницу, но она не отвечала ему взаимностью. Он зло ее преследовал. Она вышла замуж за другого и из-за него они уехали. Он до сих пор не женат, да еще болен сахарным диабетом. Ты в центре всеобщего внимания и зависишь от него, поэтому он будет вымещать на тебе свои неудачи с женщинами”. А я ему ответила:
- Да, только я появляюсь, он выходит из себя, краснеет, кричит так, что пена брызжет изо рта, но при этом я заметила, что жадно пожирает глазами.
Католичка вошла в эмоциональное возбуждение и воодушевленно высказывала свое понимание мира:
- Любовь дает нам жизнь и может у нас ее отнять. Физическая сторона любви обладает созидательной или разрушающей силой. Неудовлетворенная страсть как яд разлагает душу. Она делает умного глупцом, а великого ничтожным. Невозможность любить заглушает теплое прекрасное в человеке, выворачивая наружу мерзкое, порочное. Сексуальная неудовлетворенность порождает злобу и ненависть.
- Чушь, - молнией прозвучал голос в окошечке. Но женщина не сдавалась и продолжала страстно аргументировать свои убеждения:
- У меня был замечательный песик, исключительного ума, радость моей мучительной жизни. Он скрашивал мое одиночество и успокаивал плачущую душу. Был моим преданным другом, любимым ребенком и, как маленький ангел-хранитель, отводил от меня желание порвать с жизнью. Но праведные христиане, вымещая на нем свою злобу, избивали его палкой, когда он украдкой голодный заходил на их территорию, избивали так, что ему отказали почки. Между прочим, их пес бегает свободно и меня пугает. Вот вам пример наглости, порождения ненависти. У нас ветеринаром служит человек не по зову сердца и велению души, а по зову звонкой монеты. Равнодушно отнесся к больному пациенту.
Я обратилась за помощью к нашему мэру. Ведь это его обязанность контролировать работу всех служб. Но натолкнулась на холодную расчетливость и жестокие унижения. Он у вас является примером как глубоко верующего человека. И этот праведный христианин, одержимый ненавистью, забыл заповедь “не убий”.
Я сказала местному вершителю человеческих судеб, что если мой песик умрет, то лишу лицензии ветеринара, а он мне в ответ, что я только это и умею делать.
- Но ведь он, же не захотел помочь. Надо гнать от животных таких людей, - возмутилась я. Но мэр возразил:
- Значит, вы не вызываете доверия.
- Ну и что? Он же врач. Он же обязан помочь. Это его долг.
- Это всего лишь демагогия.
- Так сказал всеми уважаемый учитель, ваятель душ у подрастающего поколения. – Нахлынувшие ужасные воспоминания сдавили грудь христианки и к горлу подступили рыдания. В исповедальне глубоко вздохнули, видно, священника грызли сомнения. Со слезами на глазах при судорожном подергивании мышц лица женщина промолвила:
- Не все понимали моего горя и твердили, что это всего лишь пес. Да, это всего лишь пес, но я его глубоко оплакиваю и мои страдания невыносимы, - и дрожащим голосом спросила:
- Может быть, вы тоже относитесь к этим людям. Церковь отрицает наличие души у животных, а я видела на следующий день после его смерти душу своего четвероногого друга.
- Какие еще грехи вас тяготят? – нетерпеливо перебил ее священник.
- Я прошу у Господа прощения. Я написала книгу, - начала грешница каяться дальше в своих тяжких грехах.
- Ваша книга несет зло, – грубо перебил ее опять ксендз.
- Вы не знаете, о чем она, - возмутилась исповедальщица.
- Я читал ее, - произнес священник.
- Вы не могли ее читать. Она еще не издана. Ее только готовят к изданию, - удивилась женщина.
- А я читал. Вы приносили в библиотеку, - твердым голосом сказал пастырь, у которого паства просила отпустить ей грех лжесвидетельства.
“Вот и вы на мне споткнулись, - подумала женщина, - нарушаете заповедь “не лги”. Значит, не всегда искренни в вере”. – А вслух произнесла:
- Моя книга о любви. Любовь является родником жизненных сил. Только из чудотворного источника человек берет энергию молодости, красоту и бодрость юности. Любовь не может быть грехом!
- Да вы святая! – с ехидством подковырнул ее служитель священного храма.
- А в моем гороскопе сказано, что я и святая и грешница. Я услышала, как по радио сказали: “Не бойтесь говорить о себе хорошее. Как правило, люди хорошее не замечают”. Поэтому я выставляю смело свои достоинства, а недостатки сглаживаю или обращаю в милые слабости. Я не боюсь сказать о себе, что как святая никого не осуждаю, потому что убеждена, что наши пороки и достоинства от Бога.
Не умею лгать и кривить душой, говорю только правду, даже если она для меня горькая, потому что держу ответ перед своей совестью, а это, я слышала, говорит о присутствии Бога в человеке.
Голодного накормлю, голого одену, жертвую собой ради блага дела. И, как моя покойная подруга подметила, сниму с себя последнюю рубашку и отдам последний кусок хлеба, чтобы спасти ближнего своего.
Как святая, не соблазнила еще ни одного мужчину, я просто не умею это делать. Это они меня стараются соблазнить. Но, как грешница, легко поддаюсь соблазну, если мне мужчина нравится (надо, же поддерживать в себе здоровье). Без комплексов, самоуверенная в себе женщина, а как грешница агрессивна, никому не позволю себя унижать, а за детей любому глотку перегрызу, - с гордостью говорила грешница о себе.
- Если женщина соблазнила хотя бы одного мужчину, то она несет смертный грех. А вы соблазняете самой книгой, - жестко звучал голос в окошечке.
- А как святая Мария-Магдалена?
- Она раскаялась и перестала грешить.
- Но моя героиня тоже говорит о себе: “Любовь для меня – это святое и я отношусь к ней с благоговением, а интимная близость – это чаша со святой водой. И если я погружаюсь в нее, то только тогда, когда люблю”.
- Но вы сами просите прощения у Бога за книгу, - возразил священник.
- Я не прошу у Господа прощения за то, что написала книгу. Я написала по его велению. Я прошу у Господа прощения за то, что, создавая художественный образ своей героини, я раздела себя и прототипами взяла реальных людей. Я создала произведение по велению Бога и с его помощью, - оправдывалась грешница.
- Вас дьявол спровоцировал, - не унимался ксендз.
- Я на глазах у нашей заботливой мэрии, более того, с содействия власти, на глазах у праведных христиан и даже церкви, умирала от холода и голода, а мне не протянули руку помощи, а толкали в могилу унижениями и грязной клеветой. Мой разум помутился. Я в отчаянии мутными глазами искала способ уйти из жизни, но Господь вложил мне в руку ручку, а в голову яркие мысли, и книга создавалась как по волшебству, уникальные события появлялись, а попадая в книгу, исчезали. Там, где я не могла найти нужного слова, оно само мне попадалось на глаза. На страницах нет вымысла.
Все было со мной на самом деле: мистика, колдовство, привидения, души умерших, чудо, волшебные видения. Я создала страдальческий образ героини, ее судьбу на примерах из своей жизни. В моем произведении описано и доказано, если только доказательства убедительны, что моя героиня все проходит по велению Бога. Я не думаю, что Господу было угодно мое безумие или самоубийство, а дьяволу здравый ум и жизнелюбие. Все во власти Господа. И наша святость и наши грехи, и даже болезни, и в его власти их лечение. Если моя книга поможет мне избавиться от голода, то разве это не Благость Господа? Это и есть его ниспосланное Чудо! Все в жизни предопределено. Нет случайности. Во всем воля Всевышнего!
Когда я обратилась к правосудию, то впала в ужас от того, что процесс займет несколько лет. А это значит, что я еще долго буду прозябать и решение Фемиды непредсказуемо. Мне ожидание невыносимо. Энергия льется через край, душа жаждет активной деятельности, живая мысль рвется наружу, бездействие томит и угнетает, а меня загнали в тупик и выхода я не вижу. Меня может спасти только чудо, а чудес на свете не бывает. И глубокая апатия охватила меня, я на долгое время впала в транс. Моя истощенная нервная система была на грани срыва.
Истерзанная душа не просто стонала, а истошно кричала, нет, даже выла. Я с исполинской силой вопила и рвала на себе волосы, то, беснуясь, тряслась и стучала ногами, а то впадала в полную депрессию. В изнеможении падала на пол и тут же на полу, как безумная, всем своим телом начинала биться в истерике, а из глубины горла вырывался бессвязный вопль. И подавленная нравственно, то кидалась к иконе и неистово целовала Христа, то, богохульствуя, била кулаком и в припадке умопомрачения рвала в клочья изображения Бога.
Я теряла разум, а моего маленького ангела-хранителя не было со мной. Вымученная до потери чувственности, не ощущая уже никакой боли, на грани безумия, я вдруг увидела красное пятнышко. О, чудо! За окном снег, а по стене ползет крохотное создание – божья коровка. Я осторожно взяла ее в руки и отнесла на комнатный цветок, а с него вспорхнули две прелестные коричневые бабочки, на хрупких темно-пурпурных крылышках, которых переливались желто-синие круги.
В умилении от такого волшебного видения, когда на дворе холод и грязь и все прекрасное в природе уснуло, я опустилась на колени и, прочитав молитву, обратилась к Богу:
- Прости меня, Господи, что я усомнилась в тебе. Меня может спасти только чудо, но если я избранная тобой, то ты дашь мне его, - твердо уверовав, я перекрестилась. А наш Всемогущий, Всепрощающий Бог меня понимает.
- Уже придя в себя, я прочитала 26-й псалом Давида и умиротворенная сказала себе: - “Бог терпел и нам велел”.
- А ночью при тусклом свете от слабого огня мерцающей свечи я написала первую главу, - торжественно поведала женщина о божественном переломе в своей судьбе.
- Ваша книга о прелюбодеянии. А к этому греху склоняет дьявол, - не сдавал свою негативную позицию священник.
- Для чего наш Творец создал мужчину и женщину? – не сдавалась и грешница.
- Для продолжения рода, - твердо произнес ксендз.
- Но почему тогда при естественной близости для продолжения рода мы ощущаем небесные наслаждения? Да потому, что за терпение во всех превратностях судьбы Господь одарил Адама и Еву любовью, чтобы, погружаясь в божественный дар, они черпали его чудодейственную силу. У меня книга о любви, а секс, неотъемлемая часть любви. Я думаю, Бог пересмотрел свое отношение к физической стороне любви. Вы сами говорили, что все науки от Бога, так появилась наука о сексе. Она учит гармонии любви, показывает, какое благотворное влияние оказывают любовные наслаждения на здоровье человека, дают ему энергию и силу, повышают жизненный тонус и доказывают, что воздержание способствует заболеванию внутренних органов. Но только надо соблюдать чистоту в этих отношениях. Хранить любовь как святую реликвию.
Вы впали в ересь, - произнес голос в окошечке, а женщина возразила:
- А я слышала, что прогрессивные священники выступают за отмену запрета вам жениться. Читала в газете о том, что десять католических священников проходят курс науки о сексе.
- Я хочу прочитать вашу книгу, - заинтересованно прошептал взволнованный человек, приговоривший себя к аскетизму. Прихожанка улыбнулась и довольная произнесла:
- Вам нельзя ее читать. Любовные сцены у меня откровенные и возбуждающие. В этом, может быть, меня дьявол и искусил, но Бог ему позволил, он сильнее его. “Не вводи нас в искушение, но избавь нас от лукавого” – молимся мы. Значит, мне это нужно пройти. Но я и не умею по-другому писать. Я реалист, говорю откровенно и пишу откровенно. При создании книги я обращалась к пособию по сексу, но старалась интимным утехам придать индивидуальную изюминку и пикантные подробности из своей жизни. Я хочу, чтобы для возбуждения супруги читали мою книгу в постели.
Я восхищаюсь поступком одного миллионера, который раздавал беднякам презервативы, говоря, что в их тяжелой жизни только одна радость, которая дается им даром – это естественные наслаждения. Грех – грязь в этих отношениях, а не чистота. Любовь не может быть грехом!
- Блядство не может быть грехом? – рявкнул басом наместник Бога на земле. Женщина промолчала, но ехидно подумала: “Блядством занимаетесь вы, священники, которым пока еще нельзя любить, а мы, миряне, занимаемся любовью”.
Углубленные в свои молитвы прихожане вздрогнули и, подняв головы, бросили заинтересованный взгляд на исповедальню.
- Вашу книгу надо изъять. Она несет зло. А вы мелете ересь, - яростно выговорил ксендз.
- Моя книга о фанатичной вере в Бога, но не монашки, а грешницы. Она осуждает блуд и воспевает чистую искреннюю любовь. Если мое произведение приведет к Богу хотя бы одного грешника или отведет от желания порвать с жизнью хотя бы одного мученика, то значит, я не зря его создала. Лучше заниматься любовью, чем совершать суицид, - католичка восторженно защищала свой шедевр, видно, она им гордилась.
- Да, я приносила в библиотеку макет книги, но только для библиотекаря. Мнение этого интеллектуально развитого человека, разбирающегося в литературе, очень важно для меня. И знаете, книга на нее произвела тяжелое впечатление. Значит, я сумела выразить страдания своей героини, смогла разобраться в психологии человеческой души. И если она вызывает смех и слезы, хотя бы у одного читателя, значит, я талантливо написала. Почему я свой талант должна прятать от людей? Эта книга мой хлеб. Вы не знаете, как отваливаются ногти от голода. Вы не знаете страдания матери за боль своих детей. Я за спасение детей готова отдать душу дьяволу, - в нервном возбуждении выплеснула из глубины души кающаяся грешница.
- Не богохульствуйте, - с ненавистью в голосе проговорил священник, - вот ваши соседи держат большое хозяйство и не голодают. Живут в достатке. Лень – это тоже тяжкий грех.
- Я не ленюсь. Работаю по силе своих возможностей и даже через силу, но каждому в жизни свое, кому коров доить, кому книги писать, а кому литургию служить, - возмущенно ответила женщина. В исповедальне нервно закашляли.
- Не только вы одна голодаете. Многие в этом мире еще хуже вас живут. Подумайте о них. Господь учит терпению. Надо больше заботиться о своей душе, чем о желудке, - продолжал делать нарицания священник.
“Но сами-то вы не голодаете, живете в достатке”, - подумала про себя христианка, а вслух сказала:
- Я думаю о том, что является ли секс вообще грехом? По церковным догмам прелюбодеяние тяжкий грех, но Давид и Соломон прелюбодействовали, а Господь им послал богатство и славу. И Святая Мария из рода Давидова. Значит, сам Всевышний дает понять, что не такой уж это и смертный грех. Моя героиня говорит о себе:
- В эти мучительные для меня годы, годы холода, голода, побоев и унижений наш Всемогущий Бог посылал в утешение сладчайшие мгновения от естественных наслаждений, когда мы, побуждаемые неодолимой силой, предавались всевозможным любовным утехам. Сливаясь воедино в объятиях, упиваясь сладкими ласками и очарованием интимного поцелуя, замирая в блаженном изнеможении, я забывала все печали и торжествовала над бедой, и в моих глазах светился неописуемый блеск молодости.
Восторг любви наполнял опустошенную душу солнечной радостью, безмятежным счастьем. В испытаниях, уготованных Богом, я теряла не только надежду на светлую жизнь, но и саму жизнь, постепенно лишаясь разума. И Господь меня вознаграждал любовными соками, которые, вливаясь, давали мне духовные силы, энергию тела и просветляли ум.
Я пою хвалу Господу за эти посланные утешения. Секс снимает нервное напряжение, выводит из стресса, значит, благотворно влияет на организм человека. Сейчас почетно быть секс символом. Много прелюбодействуют артистические личности, но ведут на этой земле богемную жизнь. Живут в роскоши, а я доедаю собачьи объедки. А в аду мы все равны, - женщина защищалась, как затравленный зверь.
- Вы само зло. Вас надо отлучить от церкви, - гремел бас в окошечке, а “затравленный зверь” стал огрызаться:
- Много на себя берете. Такую ношу, как судить, не брал на себя и Господь. “Не суди, и судим не будешь”, - сказал Иисус. А вы не Бог.
- Вы еретичка, - выдавил из себя покрасневший ксендз. “Затравленный зверь” стал кусаться:
- Ну, так введите инквизицию. Вам придется сжечь половину населения земного шара, а некоторые страны вообще стереть с лица земли. А начнете с меня, как самой грешной в этом мире. Не забудьте еще сжечь книги, как сжигали при Сталине и Гитлере. И опять начните с моей книги как с самой зловредной.
Но вы сами признаете, что она возбуждает. Ее нельзя издавать. Изымите книгу, - взволнованно попросил священник.
- Не подумаю, - твердо ответила католичка. – Сама возможность создать книгу доказывает, что я не ничтожество, за которое меня все принимают, а личность. Пусть грешная, но личность, уникальная и неповторимая, с индивидуальным восприятием бытия в этом мире, - восторженно произнесла грешница.
Ксендз побагровел. Непреклонность верующей христианки вывела его из себя, и он гневно сказал:
- Ваша книга совращает. А если ее прочитает молодежь? Вы развращаете молодежь.
- Таких книг сотни тысяч. Молодежь о сексе знает больше, чем я в свои годы.
Нарушение божьего наставления “не укради”, “не убий”, “не лги”, “люби ближнего своего как себя самого” – вот что страшно, а не удовлетворение естественных потребностей. Моего песика убили злоба и ненависть праведных христиан, и равнодушие самых человечных людей. Вот что развращает молодежь. – Женщина говорила страстно, у нее теплилась надежда вызвать одобрение своим поступкам у человека, которого уважала.
У нас равнодушное население, потому что злые и жестокие учителя. Дети праведных христиан со мной не здороваются, над больной и голодной потешаются, а я им в бабушки гожусь. Они видят, как учителя игнорируют золотое правило: “И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними” (Евангелие от Матфея 7:13). Вот что страшно!
Наша сельская власть открыто поощряет несоблюдение государственных законов. У нее на глазах местные дельцы торгуют контрабандным горючим, незаконно обслуживают население частные мельницы, пилорамы и существуют даже магазины. У меня было совместное дело по деревообработке с моим родственником, но он не хотел соблюдать законы, обкрадывал меня и государство, подставляя компаньона по бизнесу под юридическую и материальную ответственность. Я закрыла дело, так мне наш мэр прямо и сказал: “Что вы за деловой человек, хотите налоги платить?” Да, хочу платить, я по-другому не умею жить. Господь сурово наказал моего родственника за несоблюдение заповеди “не укради”. Но это предупреждение Бога местная власть так и не поняла. У нас высшей предприимчивостью считаются поджоги ради получения выгодной страховки.
Вот что губит подрастающее поколение. На каждом углу торгуют запрещенными алкогольными напитками, даже в том доме, где живет само сельское руководство. И самое страшное – в квартире учителя продают водку и сигареты, дурманящие разум и отравляющие организм детям.
- Вы несете зло и ненависть. Я вас отлучаю от церкви, прошептал священник. А отлученная католичка из-за обманутых ожиданий безжалостно заявила:
- И это все у вас на глазах. Я получила рождественскую облатку в доме, в котором торгуют контрабандным спиртным. А поименно вам перечислить ваших “святош”, которые в праздники носят в костеле святые мощи, даже входят в церковный совет. Но прелюбодействуют, воруют, пьянствуют, злословят, клевещут на людей, нанося им душевную боль, скряжничают, насмехаясь над голодным, наживаются на слабости человека из-за пристрастия к зеленому змию, доводя его чуть ли не до могилы. По-моему, он даже ваш друг. Такое зло вы не замечаете, “свой своего не обидит”. Для меня это кощунство. Я такое святотатство никогда себе не позволю. Или вы считаете, что, участвуя в святом ходе, они искупляют свой грех? Это их крест. Я сомневаюсь, что эти христиане считают себя грешными и каются вам в подобных грехах.
Я сомневаюсь, что прихожанка преклонного возраста с большой родинкой на щеке кается в своих греховных помыслах, а может даже и поступках. Еще когда ее муж стонал на смертном одре, а праведная христианка уже в мечтах строила планы своей новой жизни, бросая пылкие взоры на одного мужика, но на горизонте появилась я, а ревность глупа….
Эта верующая входит в церковный совет. В библиотеке она при мне рассматривала макет книги, а я ей комментировала иллюстрации. Только ограниченный человек, не разбирающийся в литературе, не понимает, где реальное, а где художественный вымысел и прием для привлечения читателей. Старая женщина увидела только то, что хотела, а хотела сделать мне неприятность….
Не моя книга развращает молодежь, а нарушение учителями, входящими в наше сельское руководство, и прихожанами, составляющими церковный совет, божьих заповедей. Это зло идет даже отсюда. Вы как-то прочитали в проповеди притчу о воре-управляющем. А как заповедь “не укради”? – спросила женщина.
- Вы неправильно интерпретируете эту притчу. Господь похвалил управляющего за то, что он позаботился о себе, – разъяснил ксендз.
- Ну, так и я о себе позаботилась. Взаимоотношения между мужчиной и женщиной вызывают интерес у читателей. А где интерес, там и спрос, а где спрос, там и деньги. Я устала голодать и быть униженной. Я мечтаю о том, чтобы по моей книге поставили художественный фильм. Ах, если бы меня пригласили на роль моей героини, то с удовольствием бы натурально разделась. Да только я для одаренных натур уже стара, но “пути Господни неисповедимы”, - зло проговорила верующая католичка. Возле второго окошечка исповедальни встал на колени прихожанин, и ксендз переключился на него. У женщины не было ни физических, ни моральных сил подняться. Находясь в эмоциональном напряжении, она не обращала внимания на острую боль в коленях. А сейчас почувствовала не только эту боль, но и боль сильно сжатой мускулатуры тела. Она еще что-то выжидала, стоя на коленях перед окошечком. Но, восседая на священном троне, одержимый злобой и ненавистью спаситель грешных душ простер вперед руку и на весь храм громовым голосом властно прогремел: “Идите!”.
Грешница с трудом поднялась на окаменевшие ноги и потрясенная до глубины души села на свое место. Нравственно опустошенная неприязнью человека, которого высоко ценила, прихожанка не могла даже молиться. Она сидела отрешенная от происходящего в храме, не участвуя в мессе, но до нее доходили обрывки проповеди взволнованного священника:
- Женщина, соблазнившая хотя бы одного мужчину, совершила смертный грех….
- Почему он все время говорит о грехе женщин. Но ведь соблазняют в основном мужчины. Это мы, слабый пол, не можем устоять перед их натиском. Или опять “свой своего не обидит” А вообще-то прелюбодеяние обоюдно, - рассуждала про себя женщина.
И внезапно ее пронзила мысль: “Я опять страдаю от веры. Когда-то меня исключили из школы за религиозные убеждения, а теперь отлучают от церкви за мирское мировоззрение”.
И она стала вспоминать эпизод детства. В стране действовала яростная пропаганда атеизма. Особенно жесткая борьба шла за молодое поколение. А душа христианки с ранних лет тянулась к Богу и, вопреки всеобщей травле, девочка под школьной формой носила серебряный крестик, полученный при крещении. Учителя зло сорвали с юной шеи святой крест. В протест проведенному над ее душой насилию уязвленная школьница отравилась, еле спасли. Этим поставила карателей ее веры на место.
“Сейчас то же самое, но наоборот. Власть кружит голову”, - глядя на ксендза, подумала она, - “легко справиться с маленьким человеком, не то, что со всем миром. Не получится. Раз вы принимаете издевательства над ближним, равнодушны к его страданиям, поощряете существующее зло, я сама ходить к вам не буду. Мне в вашем храме неприятно находиться. А Бог Святым духом в каждом человеке. И во мне его, может, больше, чем в вас, Господь в моем сердце. Его вам из моей души не выгнать. Сил не хватит!”
Прихожанка обвела прощальным взором помещение костела, задержала взгляд на картинах, повествующих о восхождении Христа на Голгофу, и долго пристально влажными глазами смотрела на распятие. Она хотела перекреститься, но из-за сильного мышечного напряжения правая рука не поднималась. И внезапно женщина почувствовала, как на задней поверхности шеи отвердели идущие к затылку мышцы.
“У меня заболели органы тела, что были задействованы при написании книги. Удастся ли мне справиться с этой очередной жизненной бедой?” – тревожно думала она, пугаясь взвалившихся на нее психологических проблем.
Перед выходом из храма верующая, преодолевая острую боль в локте и плече, с трудом в последний раз опустила пальцы отяжелевшей руки в чашу со святой водой и намочила ею гулко пульсирующие жилки в висках, в последний раз при одеревеневшей шее приложилась пересохшими губами к ногам распятого Христа.
По дороге домой непрощенная грешница повстречала свою приятельницу и поделилась с ней своей новой трудностью:
- Меня отлучают от церкви. Я должна сделать выбор: или церковь, или книга.
- Ну, скоро им разрешат жениться, - ответила молодая женщина. И от этого мгновенного вывода отлученная католичка почувствовала, как немного ослабло ее мышечное напряжение тела.
- Я выбираю книгу. Церковь меня не прокормит. У них тоже круговая порука. Я собственными глазами видела, как привезли от церкви гуманитарную помощь. Но не мне голодной, а сытым хозяевам, входящим в церковный совет.
Я его принимала за прогрессивного священника с высоким интеллектом и многогранной натурой, а он оказался инквизитором средневековья и легко поднесет к костру спичку.
Я его считала глубокомыслящим человеком с сострадательной душой, а он меня унизил и опозорил перед всеми, выгнав как блудливую девку, нарушив тайну исповеди, - сказала женщина и, получив возможность выплеснуть невысказанное в храме, ощутила, что избавилась от боли тела.
Гертруда Друсс
