Я рождён в природе и воспитан ею – с уважением к ней.
Как меня воспитывали поперёк «лавки» – честно говорю, не помню. А вот, находясь между ног отца – хорошо помню рисунок его ремня. Но когда он спрашивал чуть позднее: понял, я всегда отвечал, что понял. При этом многие говорили, что я похож на отца, суть, его копия. Как это сказалось в дальнейшем, на моём воспитании, не могу связать и нескольких строк. А вот окрестности моего дома воспитывали по настоящему, ведь это был остров Сахалин, с чудесной природой, нечто от субтропиков.
Именно здесь, в районе Южно-Сахалинска, в горах воспитывался я вместе с друзьями: знать и любить природу, верить и помогать им. Всё было просто: это – полбулки хлеба, то – кусочек колбаски и чуть-чуть сахара. Но глаза не могли оторваться от диких тёмно-малиновых пионов с умопомрачительным запахом и от растения ″кислица″, а хлеб съедался тут же – всухомятку, ещё до маленького становища (колбаска, вообще, исчезала за секунды), а вот сахар в котелке растворялся среди пяти-шести видов диких ягод – в микро варенье. Это был по-настоящему сладкий миг вкушения и миг взаимной признательности, такой щипательно-приятный памяти до сих пор.
В советской школе довелось мне быть в чём-то подростком непонятым. То рвение к обучению и знанию вырывалось просто наружу, и было коллегам очевидно это: школа превращалась в какую-то долго тянущуюся череду пресных уроков и заучиваний. Язык литературы и язык природы не очень уживались вместе в одной голове, так и воспитывался я – уже по сложной схеме двойственности: то послушен и внимателен к другому человеку, то мир как бы сжимался в пёстрый мячик – приходилось ко мне достукиваться... Я замыкался в свою «ауру» диаметром в полтора метра.
Если природное во мне – ясно в своей простой очевидности, то нововведения старших классов в виде множества наук – пока что не входили в мир чувств, эмоций и воображений. Науки не воспитывали во мне качество преодоления трудностей в силу малого их восприятия. Абстракции физики, математики, пожалуй, химии тоже, но не прививали мне усидчивость. Однако я много читал, буквально «заглатывал» книги, «выпивал» из них сущности, «питался» мыслями умных и мудрых людей. Публий Овидий, Цицерон, Аврелий, Бунин, Лесков и Цветаева. Моя советская учительница по литературе (имя и фамилию не скажу), но царствие ей небесное, уверяла, что воспитаться можно только на русской классике. Несмотря на то, что литературное веяние запада набирало вес и силу, но она чуть ли не запрещала нам читать Теодора Драйзера и Чарльза Диккенса. И ещё – она любила Иосифа Сталина за его мощное сбывающееся слово.
– Во многих западных авторах сквозит цинизм и ненависть к простому небогатому человеку! – как сейчас помню её слова.
***
Я обучен и воспитан в духе континентального менталитета – быть россом.
Взрослым быть я не готовился, но стал им через месяц после окончания школы. Мой первый начальник электроцеха Иван Васильевич Чепурнаев так и сказал:
– Ну, Володя, лет через десять ты займёшь моё место!
– Прекрасный воспитательный приём, – подумал я и пообещал себе, что буду начальником гораздо раньше.
Я воспитывался в духе рабочего класса – ночными дежурствами на Чеховском бумажном комбинате. И нужно было, «кровь из носу», «держать удар», потому что целый городок мирно посапывал на подушках, а я, как пастух в горах насторожен: не звенит ли где у двигателя сухое масляное кольцо. Сотни деталей машин, десятки электрических приводов огромной бумагоделательной машины – крутились сутками без устали. И так – сама наука «догнала» меня на рабочем месте. Без всякого воспитания было ясно, что проявлять волю и знание специальности – единственное имевшее тогда ценность и смысл. Завтра – в ночь…
Я бегал иногда по выходным. Пробежка – милое дело, «осветляет» ум. После неё хочется отдохнуть и почитать. Но заниматься собой, воспитываясь чтением, было толком некогда, до времени прихода повестки... Ответственность возросла неизмеримо. Теперь предстояло проявлять волю не столько по месту жительства, а воспитывать в себе самую большую ответственность для мужчины – быть защитником родины. Мир изменился от реального ближнедействия личности – до континентальных просторов земли российской. Тем более служить пришлось на краю земли, на полуострове Камчатка. Команда: «В – ружьё» – стала много ближе, чем далёкий Сахалин. Воспитание в армии шло по Уставу и программе подготовки к несению воинской службы. Не хотелось служить, но пришлось. Так и воспитывается любовь к отечеству. Так она и воспитывается, повторюсь!
Служа народу, деятельному и родному, невольно понимаешь ситуацию «очеловечивания», в меру воспитания лучших человеческих чувств не в совсем близких уставных отношениях. Для меня стала воспитателем полковая библиотека, начиная с книги «Госпожа Бовари″… Но солдатская воинская дружба осталась между взрослыми мужчинами, порой вопреки методам воспитания до армии. Только строем здесь можно пережить потерю своей разорванной ауры «одиночки», перевоспитываясь в суровом мужском коллективе – в воина своей страны Российской Федерации. Мирная служба – лучше, чем война. Так всегда было, так будет!
Я получил для воспитания огромный заряд солдатской выдержки. Есть в службе приятное – её конец, ДМБ… Ура, мы – дома. Крутой кусок мужской жизни прожит не напрасно. Вот она – свобода от воинского влияния. Душа готова воспринять новые порции «воспитания» – теперь для себя лично. Но уже – как самовоспитание.
Я возрос, не без интеллектуальных усилий ума. Хаббарт, Сорос, Бунин и Толстой… не забыл и Цветаеву с Ахматовой.
Ничто и ничего не требует от человекаего личная свобода. Ей попросту нет дела до ваших воспитательных обязанностей перед обществом, роднёй или девушкой. Вы честно отнесли в мирное время службу, меняя воззрения на строевой устав. Сдерживая свою сущность в узде.
– Я свободен стать образованным, – как помню, повторял я, сделавшись студентом ВУЗа. Какое тут воспитание – теперь свобода от него ожидала меня в аудитории, как и девушка в соседнем общежитии. Ура. Мы – свободны.
– «Поучайте ваших «паучат»» – сказал за нас Буратино.
Мы выросли. Сегодня – достаточно.
Но именно на сегодня, потому что завтра на лекции нужно с воспитанным уважением надолго воспринять чужие мысли. Понять речь другого человека, желательно не переврав её. Стоит вслед за учёным лезть на вершины знаний, а там – грызть «гранит науки». При этом воспитанно и уважительно относясь к будущему экзаменатору. Я был воспитанным студентом, к тому же – «хорошистом», со мной любили беседовать кандидаты и доктора наук.
Сначала житейские, а затем солдатские навыки быстро кончились для поддержки ума, это сказались недостатки воспитания, провалились бы эти новые экскурсы в неизвестные рациональные знания… Да, видел много техники, конечно, я знаю военную электронику, но я не воспитался в абстрактном мышлении, в способности мыслить в виртуальном пространстве. Опять проверка на общение, на диалог, на воспитание, чтобы быть интересным собеседником, чтобы понять нечто уникальное… Не воспринял я новизну информации, не смог быть воспитанным в новых науках. Уж если «зашился» с информатикой – садись за стол, бери себя в руки и переходи к самовоспитанию – сегодня не очень-то талантливого.
Воспитанный человек практически всегда знает… самого себя (родного), разбирается в своих мыслях, познавая и весь огромный мир информации. И, если для меня когда-то в полковой библиотеке открытием было ″госпожа Бовари″, то для воспитанного человека, для самого себя, известна библиотека в десятки лучших избранных томов литературы. Никакие нано технологии не заменят в беседе хорошее знание в диалоге двух воспитанных людей, когда обмен информацией происходит не столько через высказанное слово, а сколько через ауры самих личностей. Интеллект при этом – ресурс образованности и воспитания. Гендерные различия воспитанных людей не помеха, а также ресурс общения мужчины и женщины.
Владимир Стацинский, Виктор Власов
