МАРИИ
Ты – за границей. Жизнь твоя – вся в рюкзаке.
В военной хронике – твой город, дом…
Нет страха – словно на другом материке,
а память, память, как шкатулка с серебром.
Готические шпили. Венская весна.
Трамваи. Ратуша. Фонтан. Мадам Тюссо.
Ни взрывов, ни сирен. Такая тишина!
На мир глядят Адам и Ева из часов…
Вот джентльмен седой тебе кивнул в кафе.
Здесь – Моцарт есть. И Тициан. И Фрейд, и Босх.
Волшебный город – Вена. Штрудель на столе,
а ты – как глупо! – ты не сдерживаешь слёз!
Тебе так хочется сейчас домой, домой!
Тебе не нужен этот европейский шик,
а дома – сад и рукомойник голубой,
жасмин… И Палыч есть, он – часть твоей души.
Кто – Палыч? Да никто тебе. Сосед. Старик.
Он, если выпьет, про Марусю всё поёт,
сажает помидоры, не читает книг,
играет в карты. Как умеет, так живёт.
В волшебном городе нет крови, смерти, пуль,
с тобой – лишь память, как шкатулка с серебром.
Но ты, Маруся «гарна, пишна», не горюй –
вернёшься ты! Тебя уже заждался дом…
* * *
Себе говорю: ну и что, что война,
ведь кроме войны есть ещё и весна,
а завтра случится и лето.
Проснулся на полке средь книг мотылёк,
что осенью рядом с Шекспиром прилёг,
и сел на плечо эполетом.
А значит, нам дальше и жить, и любить,
а ласточкам – гнёзда под окнами вить,
птенцам щебетать свои сказки;
ушедших друзей поминать имена
за кружкой вина и совсем без вина,
мыть окна, готовиться к Пасхе,
собрать по слезинкам злодейку-судьбу,
как спелые вишни в корзинку в саду,
ждать внуков, детей из Европы,
и верить – мужчины вернутся с фронтов
ещё до осенних дождей, холодов,
травой зарастут все окопы…
* * *
А вчера прилетала его душа –
прилетела, касалась щеки и век,
у окна сидела она не дыша,
за окном бесконечно всё падал снег.
От него всегда пахло лугом, травой –
он любил за горою клевер косить…
– Как ты там, и кто рядом теперь с тобой?
Так о многом хочу я тебя спросить!
На дворе у нас – всё зима и зима,
сын с шевроном твоим уснул, и – давно.
Мне Сахарой безлюдной стала Земля,
жить во вдовьей пустыне мне суждено.
Даже то, что состарюсь, стану седой –
чепуха для меня, совсем не беда,
ну, а ты… ты кудрявый и молодой,
вот таким и останешься навсегда…
А давай я вареников налеплю,
хочешь, с вишнями? Или – с сыром тебе?
Ну, не лепят таких там в твоём Раю,
о какой сейчас говорю ерунде!
– Я калитку, прости, не успел починить.
– Это всё, поверь, так неважно теперь!
– Я и с Неба, оттуда, вас буду любить…
Пахло клевером в доме всю ночь, весь день…
* * *
А после бомб, обстрелов и пожарищ
лишь стаи чёрных бабочек летают.
Ни слёз. Ни слов. Совсем не понимаешь –
ты умерла или ещё живая?..
В любимых книгах – рыцарские войны,
там честь была, и было благородство,
пластинка старая на патефоне...
Прощай, исчезнувшее донкихотство!
Мои часы показывают время,
но – прошлое. Так больно в настоящем!
Осталось что от Божьего Творенья,
и что на дне лежит вселенской чаши?
От прошлой жизни что же мне досталось?
Шекспир... Тепло твоих прикосновений...
И фильм про викингов. Так много – мало!
И всплеск воды в реке, и синь гортензий...
Жить – хочется! И – тишины. Июня.
Чтоб бабочки – не чёрные – летали,
и – кофе пить, глаза от солнца щуря,
шить тюли новые для кухни, спальни…
Покоя хочется. Сегодня, завтра.
Так хочется увидеть внучек, маму,
понять, что настоящее – неправда,
и выплакаться в монастырском храме…
* * *
Тоскуется, не спится до утра,
деревья, люди от снегов продрогли,
и, греясь у вселенского костра,
скорбят пророки.
Не спит в своей мансарде где-то Бог,
перебирает, словно чётки, звёзды,
вздыхает, шепчет: я не смог, не смог,
сегодня – поздно…
И мы ведь, люди, тоже не смогли
взять падающий шар земной в ладони
и выучить Грамматику Любви,
и это – больно.
Всё меньше нас пугает вой сирен,
и что-то кажется уже неважным,
мы привыкаем к бедам и войне,
и это – страшно.
Нельзя сегодня – только о себе.
Пусть наша жизнь – безумные качели,
а дом – ракушка на песчаном дне,
раскройте двери!
Идёт Христос дорогами войны,
под бременем грехов и бед согнулся,
но в наших бедах нет Его вины.
Прости, Иисусе!..
ПИСЬМО НА ФРОНТ
Трудно поверить в войну наяву –
что приготовило завтра для нас?
Яблок нападало сколько в траву –
в наших садах похозяйничал Спас.
Фото «двухсотых» в Фейсбуке опять:
каждый из мальчиков – просто герой.
Сколько ещё хоронить и терять?..
Поговори – хоть о чём-то – со мной!
Вижу тебя я теперь лишь во сне –
как ты и где ты?.. Скучаю всегда…
К осени кончится – или к зиме –
эта проклятая злая война?
Мне без тебя и планета пуста,
всем миллионам людей вопреки.
Может, ты куришь сейчас у костра –
мне бы коснуться небритой щеки…
Я б полетела и я б поплыла –
стать бы мне ласточкой или рекой!..
Даже когда все исчезнут слова,
ты помолчи – хоть о чём-то – со мной!
* * *
Труба походная опять поёт,
и – до любви ли нам? Война идёт.
Трубач, спешить не надо, погоди,
пусть поживёт мелодия в груди –
не выпускай её на белый свет
пока не наступил ещё рассвет!
Не собирай полки вот в эту ночь,
разлуку всем, кто встретился, отсрочь,
пока рука на беленьком плече,
пока любовь не заменить ничем,
пока так пахнет за окном сирень
и нежность плавится в глубинах вен,
пока поёт в лесочке соловей
о том, что нет на свете войн, смертей.
Пока Бог сыплет звёзды-мотыльки
и далеко до завтрашней тоски…
А твой солдатский ранец так тяжёл,
и берцы, подустав, уткнулись в пол.
У каждого – свой выбор, крест и стяг,
и кто-то – держит небо на плечах,
и кто-то в ночь уходит навсегда...
Да здравствует любовь, а не война!
Я на тебя, как в первый раз, смотрю,
идёт война, и я люблю, люблю…
* * *
Теплится свеча, и ходят тени
по стене – полки и легионы.
Патерик читает инок в келье,
за окном – зима и лес сосновый.
За окном – февральские сугробы,
и война свою справляет тризну,
ходит от порога до порога –
не нужны ей пропуска и визы…
На земле Божественного Рая
не отыщет ни пророк, ни гений,
горсть монет – и вот Христа продали,
продается всё – лишь ваши деньги!
Патерик, единственный дружище!
Мы с тобой давно и точно знаем,
кто в лесу охотник, кто добыча,
ворон и голубка – в разных стаях.
Сеем рожь, а косим мы крапиву,
а война – ломоть чужой, солёный,
вся надежда на Господне диво
и на храбрость наших легионов!
Вечность до весны, а не – полмига,
замело метелями-снегами,
старая монашеская книга
шелестит страницами-слезами…
