ТРИСТА ЛЕТ ВМЕСТЕ
…причудливо тасуется колода
Михаил Булгаков
Мы вместе были триста долгих лет,
А, может, много дольше, кто считает?
Генетики шлют пламенный привет
Всем тем, кто истины не знает.
Возьмём лишь для примера род один –
Шафирова, сподвижника Петрова,
И шлейф его Марий-Екатерин,
И отпрысков от сына разбитного.*
Клан Долгоруких ген заполучил,
Гагариных, Головиных, Хованских
Не обошло наличие причин
Чуть поиграть колодою дворянской.
А вслед им шли Чичерин, Трубецкой,
Блаватская, граф Витте, и Юсупов,
И Вяземский, и Алексей Толстой,
Генеалогию российскую попутав.
Да что Шафиров – мир его душе –
В России из местечек безымянных
Детей еврейских сызмальства уже
Приписывали к службе окаянной.**
Не дослужившись там до эполет,
Их воинство удалых кантонистов,
Спустя лишь двадцать пять суровых лет
По миру расползалось…
Сионисты
С фамилиями Быков, Иванов,
Петров и Сидоров, и далее по списку,
Достав свои «обрезы» из штанов,
Приобретали русскую прописку.
Коктейль из крови пращуров течёт
По венам славянина, иноверцев,
И кто сегодня, к чёрту, разберёт,
Какую смесь гоняет ваше сердце.
История! – В ней множество интриг,
Внебрачных связей и деторождений,
И весь, пардон, антисемитский крик
Стоит на зыбкой почве отношений
С народом, сеченым и вдоль, и поперёк,
Осмелившимся проторить дорогу…
А юдофобам, впрочем, невдомёк,
Что предки их ходили в синагогу.
* Барон Шафиров – дипломат петровского времени, вице-канцлер. Происходил из семьи польских евреев. Его дочери, вышедшие замуж за представителей первейших фамилий России, оставили огромное количество потомков. Сын Шафирова имел шестерых детей.
** Всего за 1827–1856 гг., когда был отменён призыв детей, через кантонистские батальоны
прошло более 50 тысяч еврейских мальчиков. Принуждённые к крещению, многие из них после
армейской службы оставались в русских городах. Кантонистские батальоны стояли во многих городах Поволжья и Сибири. Сегодня там могут жить многочисленные потомки еврейских кантонистов, число которых может превышать миллион человек.
ОСЕНЬ
Какая медленная осень…
Позёмка снегом медь волос
Засыплет позже.
Нынче озимь
Смиренно дремлет.
Стук колёс
И перекличку будней дальних
Покоит память…
Звон печальный
Тревожит, душу бередя.
А солнце, низкое и злое,
Следит и тащится за мною,
Теней проклятье громоздя.
Ты, опостылевший дневальный,
Владыка, золотой шаман,
Метни холодный луч прощальный
На мой нательный талисман.
СТРАСТИ
Я вижу рыцаря сверкающего лета...
Эдмон Ростан
На ринге два рыцаря – два петуха.
Ставки растут, улюлюканье, свист,
Ажиотаж, как на бирже, когда
Час до открытия. Вызов и риск.
Доспехи у рыжего – золото чистое,
Второй – воронёный с голубизной.
Головы вверх, будто молятся истово
Два гладиатора, выйдя на бой.
Гордо ступая, рыжий вальяжится.
Полон величья боец-фаворит.
Опытный, он нападать не отважится:
Грозно, надменно соперник глядит.
Торс мускулистый и гребень атласный,
Шпоры стальные – в них лезвия бритв.
Видно, молодчик – драчун экстра-класса
И за плечами с полдюжины битв.
Выждать и выжить – и вспышка инстинкта
Повелевает азарт одолеть.
Нервы решают исход поединка,
Смелость без выдержки – верная смерть.
Вот и атака! Жестокая схватка!
Грудью на грудь – и у зрителей шок.
Силы последние все без остатка
Оба вложили в летальный прыжок.
Доля секунды – и лезвием рыжий
Ловко соперника опередил,
И, бездыханный, тот в красную жижу,
Вспоротый, рухнул и крылья сложил.
А победитель уже после стычки,
Перья на шее в жабо распустив,
Клюнул несчастного, так, по привычке,
И отошёл… истомлён, полужив.
Гибнут быки и дерутся пернатые,
Рвутся собаки на запах врага...
Я ненавижу челюсти сжатые
И предпочту тараканьи бега.
ТРИСТА ТЫСЯЧ ДНЕЙ СПУСТЯ...
Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
Игорь Царёв
В унисон с колоколами боль моя
За Россию, что под тяжестью креста
Через тыщу лет после Христа
Рассупонена, стоит бедовая.
В самогонное веселье нарядись,
Эх, подмаслим своё злое бытиё.
Песен хватит нам на питиё...
Ты, Владимир Красно Солнышко, очнись.
Было несколько дано тебе путей –
Самолучшую избрал ли из дорог?
Подбиваем своей бедности итог
Через триста тысяч скоморошных дней.
При лучине видно за сто вёрст окрест,
Тихо льётся под руками пряжи нить.
Выпало нам утлый быт тащить,
Ставить на могиле вечный крест.
А потом поминки, знамо, и пошло
Разудалое веселье по Руси...
Эй, скоромный старец, гой еси!
Нас мордуешь ты, суконных-то, пошто?
Волочим кусок истории живой,
И кручинушкой перекосило рот.
Слышен хохот колокольный у ворот...
А на вышке с автоматом часовой.
МОЛЬБА
Роди мне девочку, жена,
Зеленоглазую блондинку,
Какую видел на картинке,
Которая во сне жила.
Я свой закат ей подарю,
Поэзией украшу детство,
Стихи оставлю ей в наследство...
Тебя о дочери молю.
Весёлый бантик, две косы
И кружева на белом платье,
И смех, и детские объятья,
Тревоги долгие часы...
Мне дочь отчаянно нужна,
Она продлит моё блаженство
Своим невинным совершенством...
Роди мне девочку, жена.
ПРЕДОСЕННЕЕ
В витринах осень, день затих,
Пожухлый лист недолговечен…
Как хорошо ложится стих
В прохладный августовский вечер.
И я, последний из повес,
Попавший в плен к желанной даме,
Объятый таинством небес,
Бреду неспешными шагами.
Пряду я кружево из букв,
Как одержимый юный Вертер,
Предательски: «Шарлотта Буфф»*
Срывает с губ упругий ветер.
Короткий миг забытых встреч
Напомнит трепетное скерцо,
И аромат покатых плеч
Пронзит измученное сердце.
* Прототип образа Лотты в романе Гёте «Страдания юного Вертера».
Автор Анатолий БЕРЛИН
