Про второй шанс

Далеко внизу на пешеходной улице было пусто. А ещё было очень тихо. Необычайно пусто. Он посмотрел на свои ноги. В голове возникла мысль об обуви, точнее, об ее отсутствии. Это не дело. Не дело, что его будут соскребать босым. Нет, нужно спуститься и пройти надеть любимые ботинки. В них как-то удобнее что ли. Привычнее. Так он и поступил, заодно натянув пальто и шапку. Подумалось, что с плотно надетой на голову шапкой он, в конечном итоге, будет выглядеть презентабельнее.

Поднявшись снова в оконный проем, он внвь взглянул вниз. Как это все прозаично. Все эти мысли о том, что он не успел, чего не получил, что не сказал… Все эти банальности он не пускал внутрь своего сознания, хоть оно и настойчиво барабанило в напрочь закрытую дверь. Тук-тук-тук… снова и снова. Все вещи… Какой кошмар! Зачем это все? Смысл кроется в мелочах. На первый взгляд слова - это мелочи. Сколько их было сказано? Сколько было написано? А сколько ещё осталось внутри, так и не дождавшись своей очереди? Вот в этом смысл, а не в треклятых вещах. Весь смысл в том, что нельзя увидеть, но что оставляет после себя глубокий след, будь то на бумаге или вообще в воздухе. Запомнят не то, во что ты был одет, а только то, что ты успел сказать. Если вообще запомнят. Черт возьми! Откуда взялись все эти мысли? Где они были все последние месяцы? Их очень не хватало. Теперь же толку от них чуть.

Он стянул с головы шапку и бросил ее вниз. Та, подгоняемая ветром, улетела куда-то дальше по темной улице, прежде чем мягко опустилась в лужу. Из тени возникла фигура. Не разобрать отсюда, мужчина или женщина. Просто чёрное пятно подошло к луже и, подняв шапку, отряхнуло ее, после чего посмотрел вверх.

“Дарю” - промелькнуло в сознании. “Носи на здоровье”. Крепко стиснув веки, он опустил ногу в пустоту. На мгновение даже показалось, что удалось наступить на эту незримую ступень, состоявшую лишь из воздуха. Кисти рук, удерживающие тело в оконном проёме, совсем не хотели расслабляться, пришлось их буквально заставлять. Палец за пальцем отлипали от оконной рамы, и вот уже он чувствовал, как холодный ветер подхватывает его и уносит вниз, как шапку секундой ранее. Может повезет, и тело шлепнется в ту же самую лужу. Хотя, неизвестно, будет ли это везением. В таком случае, разбитые об асфальт внутренности наполнят собой воду. Да, выглядеть это будет не слишком эстетично. Ну, по крайней мере, не придется соскребать их лопатой. Он снова открыл глаза и хорошенько прицелился, надеясь на очередной порыв ветра. Оставалось всего по одному пальцу на каждой руке, который все ещё отчаянно хватался за свою наполненную смыслом жизнь. Стало немного стыдно перед этими двумя. Небо загудело, глаза уже видели, как черный асфальт приближается, когда шум ветра и пустой дороги внизу бестактно нарушился неприятным бульканьем дверного звонка. Как же это низко со стороны провидения. Когда в последний раз срабатывал этот треклятый звонок? Он даже не помнил, какой именно звук он издает. Довольно отвратный, надо заметить. Ну и что теперь делать? Полночь. Нежеланный визитёр, скорее всего, и так не был бы пущен. Но обстоятельства, они заставляют изменять даже самым закостенелым привычкам. Пальцы были невероятно счастливы вернуться в этот мир. Так счастливы, что даже дрожали, передавая свою дрожь внутрь груди и куда-то в глубину сознания. Он осторожно спустился обратно вниз и на абсолютно ватных ногах прошествовал в коридор. По ту сторону двери стоял мужчина в черном дождевике и тщательно отряхивался от назойливых капель, прилипших к ткани, призванной защищать от них.

Незваный гость посреди ночи. Забавная ирония. Следовало бы насторожиться, но снова эти обстоятельства. Может повезет, и это окажется до зубов вооруженный грабитель. Тогда не придется проверять на себе законы гравитации. Ну и пресловутый грех, смешные и наивные мысли о котором постоянно сидели в подсознании, притаившись за бетонной глыбой агностицизма.

Вот ведь игры провидения! Даже ключ в двери, обычно требующий приложения определенных сил, теперь без труда провернулся внутри замка. Все? Жизнь наладилась? Можно не прыгать?

- Добрый вечер, - произнес мужчина на пороге довольно раздраженным голосом.

- Скорее - ночь. Вы ко мне?

Он, казалось, слегка оторопел от нескрываемой грубости хозяина. Это и хорошо. Забрав все ценное, наверняка не захочет оставлять такую неприятную жертву в живых. Вот уже запустил руку под плащ. Сейчас достанет оттуда тесак. Хотя, судя по всему, скорее какое-нибудь небольшое оружие. Может нож, ну или пистолет, если это какой-нибудь рецидивист.

“Ну давай уже. Не тяни. Тоже мне грабитель. Запутался в собственном дождевике”.

Но вместо долгожданного орудия убийства, в руке у него оказался мокрый и грязный кусок ткани, в котором Игнат не сразу узнал свою шапку.

- Ваше? - с нескрываемой обидой в раздраженном голосе спросил гость.

“Серьезно?!”

- Моё.

- Можете не благодарить.

- И не собирался.

Узкие глаза порядком округлились. Ну кто его знает? Может он ещё не решил, грабить или нет. В таком случае, нужен стимул.

Сомневавшись, около секунды мужчина переминался с ноги на ногу.

- Мне неудобно просить, тем более, видя, что вы вовсе не случайно уронили свою шапку…, но нельзя ли мне воспользоваться вашей уборной? До дома теперь я не дотерплю.

“Треклятое провидение”

- Пожалуйста, - ответил Игнат, пропуская грабителя-неудачника внутрь, - писайте на здоровье.

Глупее предлога, чтобы попасть внутрь квартиры придумать было трудно.

Он шагнул через порог, предварительно расстегнув плащ. Под накидкой на нем были надеты рыбацкие сапоги, ни то грязные, ни то обгоревшие, а высокий ворот свитера в развернутом виде мог бы закрыть все лицо. Ну кто в таком виде идёт на дело? Разве что маньяк какой-то. Надежда постепенно таяла.

Гость с завидным энтузиазмом принялся стягивать с плеч подтяжки, чтобы оставить перепачканный комбинезон в прихожей.

Он был в уборной несколько долгих минут, при этом из-за двери доносился непрекращающийся шелест брезентовой ткани.

“Гимнастикой что ли занимается”

Все это время Игнат переводил взгляд с двери туалета на открытое окно. Внутри зрело возмущение. Как так? Он уже давно мог валяться на облаках и слушать, как бесполые мифические существа отыгрывают причудливую мелодию на своих золоченых арфах. Вместо этого он обязан стоять под дверью собственной уборной и слушать, как какой-то чудаковатый маньяк-неудачник пытается выбраться из комбинезона, дабы справить нужду. Будь информации побольше, он бы точно не захотел запечатлеть данный эпизод в памяти как самый последний. Но облегчение внутри все же присутствовало. И это не смотря на ту, якобы, отчётливую непоколебимую решимостью закончить все земные мучения. Отсюда и возмущение, которое продолжало расти, было направлено скорее не к этому городскому рыбаку, выуживающему чужие шапки из луж, а к все тому же треклятому провидению, использующему самые идиотские предлоги, чтобы задержать его тут ещё на какие-то несколько минут. Пальцы все ещё дрожали, а вместе с ними и часть внутренних органов. Снова и снова отбивая подобие барабанной дроби без ритма и мотива.

Снова шелест брезента, какое-то похрюкивание или крахтение. Бедняга справился. Дверь медленно распахнулась, оттуда вышел, как показалось, порядком похудевший мужчина. Странное ощущение, но то ли Игнат не особенно присматривался к внешности гостя, то ли тот действительно как-то кардинально изменился за долгих пять минут в уборной. Скорее первое, разумеется, но второе было немного более захватывающим и интересным. В дверях стоял, с интересом озираясь, невысокий худой мужчина, возрастом определенно за сорок, с обветренными и опаленным солнцем морщинистым лицом. Вылитый бедуин. В рыбацком костюме.

“Провидение, мать его!”

Большие глаза в узком прищуре с интересом и не особенно торопясь, даже не обежали, а плавно обошли всю обстановку квартиры, немного застряв на распахнутом окне.

- Вы закончили?

В голосе Игната присутствовало плохо сыгранное раздражение. Он и не думал раздражаться. Чем дальше, тем больше его интересовал сей индивид.

- Закончил что? - не отрываясь от созерцания окна переспросил гость.

“Ну это уже ни в какие ворота”

- А вы чем только что занимались?

- А, вы про это. Да, большое спасибо. Очень полегчало.

- На здоровье. А теперь, если вы не против…

Игнат рукой пригласил гостя к выходу. Тот, наконец оторвавшись от изучения распахнутого проема в стене, было двинулся в указанном направлении, но вдруг остановился и пристально уставился на хозяина квартиры.

- А вы, я вижу, все никак не закончите.

- Не понял.

“Ну наконец. Началось”

Вся его фигура как-то стремительно менялась, Весь его внешний вид, осанка, взгляд… То он - запыхавшийся грязный рыбак, то умудренный опытом старец, то простак, может даже с ментальными проблемами. Либо Игнат совершенно растерял хватку в вопросе, касающемся психологии, в чем прежде он считал себя кем-то вроде эксперта, либо та готовность отойти в мир иной, которой он, как опять же казалось, сумел достичь в последние дни, просто не могла существовать внутри одной маленькой черепной коробки вместе с такими абсолютно бесполезными умениями из прошлой жизни.

- Все ещё не понял?

“Он ведь не мог слышать все это?”

- Вы сейчас о чем? Если об окне, то…

- Да, об окне. А ещё о книге. И о женщине тоже.

В голове варилась каша. Или уже портилась, давно свареная. Даже запах появился. Неприятный такой. Гадкий.

- Ладно, - тихо проговорил Игнат, силясь хоть как-то систематизировать мысли, - очевидно, вы не какой-то случайный рыбак. Особенно, если учесть, что рыбы поблизости не найти нигде, кроме магазина.

- Что, действительно так очевидно? Как понял?

- Профдеформация.

- Понимаю, - гость сочувственно опустил голову, - раз уж я никакой не рыбак, можно мне присесть в то замечательное кресло?

“Хуже точно не будет. Зато будет интереснее. Напоследок”

Не дожидаясь позволения, он вальяжно прошествовал в комнату, все так же с нескрываемым интересом озираясь и изучая обстановку.

Распахнутое окно вдруг перестало казаться единственным выходом. Можно ведь и через дверь, на лифте. Как бы там ни было, успеть шагнуть в пустоту можно всегда и торопиться с этим шагом нет необходимости. Все по-прежнему было решено, и решение, а вместе с ним и решимость уйти от всего этого скопища казавшихся нерешаемыми задач никуда не делись.

- Это что, трафарет?

Он не торопился усаживаться в видавшее виды протертое кресло, а остановился у картины, висевшей на стене над кухонной мойкой в вычурной резной золоченой раме.

- Это не мое.

- Я знаю. Просто это ведь ненастоящая картина. Неожиданно. И, признаюсь, даже немного неприятно. Как творец чтит подобное?

- Вы что, мой психоаналитик?

Он пожал плечами, зашуршав брезентовой тканью комбинезона. Этот звук сопровождал каждое его движение, делая его отчётливым и даже слегка комичными. Будто бы перед глазами создавался мультипликационный фильм, где каждое новое движение должно сопровождаться хоть каким-то звуком для того, чтобы быть как можно более естественным.

- Пожалуй, сегодня - да.

- Мне нечем оплатить этот сеанс.

- И это я тоже знаю.

- Стало быть, вы знаете про меня практически все.

- Скажем так, я знаю все. Без "практически".

Игнат улыбнулся.

"Ага. Как же"

- Ну так, а я про вас - ничего.

Он, наконец, оторвался от созерцания полутворения художественной мысли и все так же вальяжно прошествовал в направлении ожидавшего его кресла.

- Ошибочка. Особенно, если судить по тому, что ты писал. А написал ты обо мне очень много. Стало быть, что знаешь достаточно.

- Я и про эльфов с гномами тоже много писал. Но никогда не знал ни одного из них.

- Тогда выходит, что ты - лжец, - сказал он, проваливаясь в кресло.

- Нет. До тех пор, пока все это не опровергли.

- Ну именно об этом и толкую. Едва ли кто-то когда-то сможет опровергнуть.

Все это начинало немного раздражать. Сил на то, чтобы вести подобного рода беседу практически не было. Ни моральных, ни физических.Забродившая в голове каша отбирала их все. А тут нужно было прилагать усилия, чтобы расшифровывать все эти загадки. Человек совершенно точно знает о нем все то, что не знает никто другой. Абсолютно незнакомый человек. В рыбацких штанах. И это было достаточным основанием для того, чтобы прекратить все эти двусмысленные хитросплетения. Или их уже не прекратить? Каша начала откровенно вонять.

- Мы поступим следующим образом, - сказал он, с предельно несерьёзным выражением лица, - ты пообещаешь мне снять со стены этот пережиток прошлого, и мы продолжим нашу беседу, теперь уже в чуть более свободной от давящих ошибок прошлого обстановке. Просто они не дают тебе пройти дальше.

- Это просто картина.

- Ну, во-первых, никакая это не картина. Вон картина, - он указал на стену за его спиной, на которой красовалось плотно, - живая, созданная настоящим мастером. Что там изображено? Силуэты двух людей? Отсюда не разобрать. Ещё восход. И ещё что-то. А это - абсурд. Плюс к тому, что это элементарно не должно висеть в жилище творца, так это ещё и якорь.

- Я не стану ее снимать.

- Почему? Потому что это ее первая картина? У тебя что, мало ее настоящих картин? Я же не говорю тебе избавиться от них всех. Вон та за шторой мне очень нравится. Она писала ее для тебя.

Вонь становилась невыносимой.

- Чувствуешь этот неприятный запах? - он поднял руку и понюхал свой свитер, - это не от меня. Как будто что-то в холодильнике потухло.

"Ну, теперь уже очевидно - грабить он меня не собирается"

- Я что, уже умер?

Его морщинистое лицо, казалось, сейчас треснет по швам от ширины образовавшейся на нем улыбки. Эта догадка витала в воздухе последние пару минут.

- Нет. Ещё пока нет. Даже наоборот.

- Не уверен в этом.

- Понимаю. Это стало привычкой - сомневаться. Полезное свойство. Но только, когда дозированное. В твоём же случае это, скорее патология. Я ведь прав? Знаешь, что прав.

Стало даже немного стыдно. Сомневаться. И понимать это тоже было стыдно. Окно все ещё поставляло внутрь свежий и прохладный воздух с улицы. Эта дорога продолжала быть самой лёгкой.

- Вот именно, - вдруг произнес он, щёлкнув пальцами, - самой лёгкой. Такова природа гениальности. Гений настолько привык к простоте этого пути, что как только на дороге появляется кочка, он тут же теряется. Это не плохо, нет. Но именно поэтому гении, как правило, не доживают до всеобщего признания собственного гения. Я много таких видел.

"Чертов рыбацкий философ!"

- Прекратите это.

- Прекратить что?

- Перестаньте копаться в моей голове. И тогда мы продолжим.

Снова эта улыбка. Она не была какой-то зловещей или саркастичной как можно было ожидать. Просто улыбка. Хоть и довольно широкая по общепринятым меркам.

- Условия ставишь? Мне это нравится.

- Ну я так рассуждаю - вы, очевидно, не добрый самаритянин, который пришел сюда из каких-то благих побуждений.

- Да? С чего бы мне им не быть?

- Скажем так, я не верю в таких вот самаритян. И если вы здесь, то, как мне кажется, вам от меня что-то нужно. Достаточное объяснение?

Он пожал плечами.

- Вполне.

- Так мы договорились?

- Я не делаю этого, а ты снимаешь со стены эту мазню. И вешаешь на ее место вон ту, с гамаком. Которая спрятана за шторой. Идёт?

В конце концов, этих картин не будет с ним там внизу, на асфальте. Так какая к черту разница? Время сантиментов стремительно подходило к концу. Он не думал, что оно вообще когда-то закончится, и тут такое. Дышать стало немного легче.

- Идёт.

- Отлично. Раз с этим мы разобрались, и раз мне теперь нельзя быть телепатом… Чтобы ты понимал, я здесь для того, чтобы помочь тебе все исправить. Если ты уже твердо решил сделать это, - он кивнул в направлении распахнутого окна, - то можешь прыгать. Но я бы на твоём месте не спешил. В конце концов, это ты всегда можешь успеть, верно?

- И как именно вы собираетесь мне помочь?

- Ну, видишь ли, у меня большой опыт в исполнении желаний.

- Как у Деда Мороза?

Он пожал плечами.

- Ну да, наверно. Хорошая аналогия. А я в них разбираюсь, поверь. Я об аналогиях. Разница лишь в том, что его не существует, а я - вот он, сижу тут, в этом кресле.

- Всё-таки не существует. А я верил.

- Прости, что огорчил.

- В чем подвох?

- Не понял.

- Ну, раз вы не фея крестная, вы не исполните мои желания просто так. Я буду должен что-то взамен.

- С чего это? Может ты мне просто нравишься, и я хочу помочь. Мы ведь не в сказке какой-нибудь. Типа, ты должен подписать волшебный договор собственной кровью, и все в таком духе. Я и не Румпельштильцхен тоже.

- Это я понимаю.

- Ладно. Давай на чистоту. Эти сказочники, они знали толк в том, как ведутся дела. Хитрые были черти, короче.

- Ну вот. Я все жду конкретики, а вы продолжаете ходить вокруг да около. Говорите прямо. Что от меня нужно?

- Вопрос не в этом, конкретный ты мой человек. Вопрос в том, есть ли разница, что именно я попрошу взамен.

- В смысле? Конечно есть. Я не какой-то злодей…

- Да-да, все эти стереотипы… Вселенское зло и так далее. Все совсем не так работает. Ты ведь понимаешь. Сам об этом много всего написал.

- Это сказки, вы сами только что сказали.

- Да, но гораздо глубже, чем красная шапочка, если ты меня понимаешь. Собственно, потому я и решил помешать твоему, так сказать, опыту с полетом. Я о чем толкую, на самом деле ведь нет никакой разницы, что именно я попрошу взамен. Мы оба прекрасно понимаем, что что бы я ни попросил, ты все равно согласишься.

- Серьезно?

- Вполне. Я тут не шуточки шутить пришел.

"А по мне, так мы только и делаем, что шутим последние полчаса"

- Так почему это я непременно соглашусь?

- Из-за фактора "хочу".

- Это что ещё такое?

- Ну это я его так назвал. Хотя, надо бы придумать какое-нибудь научное название. Займусь этим на досуге. Все предельно просто. Есть "хочу" - своего рода желаете, и есть "нельзя" - нечто, на первый взгляд запретное. И вот в твоей голове сперва возникает "хочу". Как нечто подсознательное возникает, ниоткуда, само по себе. Когда ты слышишь какое-то заманчивое предложение, или когда видишь что-то, что очень нужно. Но вслед за ним непременно появляется "нельзя", как некий буфер, как надстройка, которая возводилась тысячелетиями в разуме. Это уже не подсознание, а вполне сознательное предостережение. Табу. Ну например, какой-нибудь фрукт в прилавке. Ты голоден и хочешь его взять. Но не берешь, так как здесь сознание сильнее подсознания. Ты понимаешь, что возьми ты его, и непременно будут последствия. Это пример того, когда "нельзя" сильнее. Но тут есть фактор общественного порицания. А теперь представь другую ситуацию. Ты хочешь выкурить сигарету. Но ты понимаешь, что это вредно, что ты губишь свое здоровье, рак, как апогей, а так всякий парадонтоз, импотенция, и что там ещё пишут страшного на пачке. Но это ведь одна сигарета. Какой к черту рак от папироски? И, в конце концов, жизнь ведь твоя, ты сам волен ею управлять. И никакого общественного порицания. Да черт возьми! Живём один раз! И ты не хочешь умирать в девяносто лет от Альцгеймера, превратившего тебя в овоща. Лучше вот так, - он указал на окно, - лет в пятьдесят. Улавливаешь? Короче, у "хочу" аргументов всегда больше, чем у "нельзя". И они весомее что ли.

- Очень занимательно. Но совсем неочевидно. У меня скорее первый вариант.

- Почему? Ты боишься общественного порицания? Я не буду просить тебя воровать с прилавка. Или, допустим, снимать штаны на людях.

- Говорите уже прямо. Что от меня нужно?

- В том-то и дело, что прямо - значит неинтересно. А я не какой-нибудь бухгалтер. У меня интересная работа.

- Вы это так называете? Работой?

- Не цепляйся к словам, ладно? Работа, призвание, долг… Какая разница? Раз уж ты согласен…

- Эй, постойте-ка. Я ещё не согласился.

- Ну хватит строить из себя недотрогу. Какие у тебя варианты? Размазаться по асфальту? Это конечно очень интересно. А главное - очень захватывающе.

- А вы планируете сделать мою жизнь захватывающей?

- Да, планирую, совершенно точно. По крайней мере, на ближайшие пару часов.

- Так каким образом?

- Начнем с сюжета.

- С какого сюжета!

- С того, которого у тебя нет. В этом ведь часть проблем. Нет сюжета, который можно раскрыть. Все кажется уже раскрытым. Так вот, я тебе его дам. Вернее, я сделаю так, что ты дашь его себе сам.

- И что мне для этого нужно делать?

- Тебе нужно будет вернуться живым. Запомни это. Главное условие. Выжить.

- Что? Вернуться? Откуда? Я не…

Пальцы щелкнули прежде, чем слова успели вылететь наружу.

Он подошёл к своему стеллажу и повернулся, аккуратно держа на ладони маленький стеклянный шар, внутри которого, как отсюда показалось, шел ни то дождь, ни то снег. Высокий и мощный старик, в перепачканном переднике и старых сандалиях, надетых на босую ногу. Я знал его. И уважал. Безмерное уважение. И снисхождение. Я давал скидку на его возраст. Зачем я это делал? Без понятия. Но я ощущал, что он неправ. При этом внутри росло недовольство, которое я просто физически не мог озвучить. Из-за уважения. От этого был неприятный вкус на языке, словно слова, застрявшие во рту, не имевшие возможности быть произнесенными, причиняли дискомфорт. Захотелось сплюнуть на пол. Я повернулся, чтобы выплюнуть слова и увидел ее. Она сидела рядом, скрестив ноги в позе лотоса. Вся белоснежная и тонкая. Очень красивая. И очень взволнованная. Захотелось взять ее за руку и сказать, что все будет хорошо. Но и этого я сделать не мог. Сплошные ограничения. Ее гладкий высокий лоб был покрыт капельками холодного пота, а тонкие губы будто бы слегка дрожали. Чтобы сдержаться, пришлось отвернуться в другую сторону. В его сторону. Он был слово сгусток нервов, затронутых остро заточенным скальпелем. Его напряжение и нетерпеливость можно было разглядеть даже сквозь опущенные веки. Злость и раздражение. Он то и дело косился то на меня, то на нее, то снова нетерпеливо переводил полный злобы взгляд на старика. Стоял на низком старте. Был готов в ту же секунду сорваться и побежать. Куда-то вперёд, будто сквозь ветхую стену амбара. Такие стены его бы точно не удержали.

Старик осторожно опустил шар на землю. Тот, прокатившись немного по неровной поверхности, замер и сверкнул в полутьме. Внутри будто что-то всколыхнулось. Девушка справа, казалось, застонала. Или хотела застонать. Я знал практически все. Даже то, что должно было случиться, но не произошло. Удивительно. Но так естественно. И так легко. Чувствовал, что меня будто затягивает внутрь этой сферы. Тело будто бы развалилось на две части. Одна плавно опустилась на пол. Это слово сон. Только наяву. И вновь ощущение того, что так и должно было быть. И ни капли страха, хотя осознание собственной смерти навалилось тяжёлой наковальней. Другая часть, та, что все ещё была жива, сама поднялась на ноги. И я пошел вперёд, видя, как те двое тоже распадаются на части, а затем идут вперёд рядом со мной. Секунда, и три руки потянулись к сияющей стеклянной сфере. Любопытная улыбка старика была последним, что я увидел, погружаясь внутрь.

Падение. Или полет. А может и рождение. Да, это именно оно. Я вспомнил, что именно это ощущал, когда рождался, когда сплевывал утробные жидкости, когда лёгкие впервые обжёг воздух. Захотелось заплакать и закричать. Удивительно, но я все это помнил. Отчётливо и ясно.

Это был дождь. Холодный, буквально ледяной. Он больно бил по лицу, когда глаза все ещё были закрыты. Запах гари. Пора было просыпался. Но так приятно было это чувство рождения. И так необычно. Твердое осознание того, что нужно было делать. Найти ключ. Спасти ее. Второе будто бы само собой возникло. Я не знал, зачем, но сделать это было нужно, прежде, чем покинуть это место.

Стоило поднять веки, как мимо что-то пролетело на сумасшедшей скорости. Так медленно, что я даже разглядел пороховой след на тыльной стороне. Пуля. Затем ещё и ещё. Беспорядочный огонь спереди и сзади. Одна из них прошла подмышкой, разорвав куртку.

"Выжить" - звучало в голове. Какая-то странная посторонняя мысль. Откуда она взялась здесь и сейчас? Другие мысли были острыми, словно вновь заточенное лезвие. Все замедлилось. Время вторично. Оно - лишь приправа к главному блюду в виде реальности. Взмах руки, и очередной снаряд распался на частицы, превратившись в песок, ударивший по глазам. Только тогда я осознал, что один из глаз - стеклянный. Он видел нечто странное. Всё поле боевых действий, скрывавшееся в дыму и предрассветной мгле, было облачено в бледную розовую дымку. И этот туман замер в ожидании того, что я буду им управлять. Он просочился вовнутрь, небольшое усилие воли, как безусловный рефлекс, и плотность тела понизилась до такой степени, что оно стало прозрачным. Осознание всесилия. Я мог взлететь над всем этим сумбуром, но не делал этого. Я мог проникнуть внутрь каждого из стрелявших, но не поступал так. Как будто бы это было не нужно. Найти ключ. Каким-то чудом бесплотные ноги все ещё могли касаться земли. Сначала подъем по крутому склону, потом пройти сквозь тела взявших высоту солдат, притаившихся на вершине холма, в утренней росе над туманом. Потом спуск вниз. Он должен быть где-то тут. Далеко слева слышались дикие вопли страдавших солдат. Они не были ранены в бою. Это я тоже знал. Я знал практически все. Одна за другой зелёные вспышки, в тумане неподалеку возник силуэт. Его силуэт. Он не сдерживал себя. И он тоже искал ключ. Он знал, что тот находится где-то здесь, и косил солдат словно мрачный жнец своей косой. Времени было мало. Очень скоро он доберется до него.

Едва ли ключ лежал на земле. Замедлившись на мгновение, я осмотрелся. Ничего не было видно. Но только не мне. Я видел всех и каждого. Взбирающихся по склону с намерениями взять высоту, прятавшихся в траве, засевших в окопе неподалеку впереди. Вот он. Человек, командовавший обороной. Невысокий солдат лет сорока. Испуганный и отчаявшийся. Он уже был почти мертв. На разорванном осколками снаряда кителе красовался большой ключ. Ещё одно усилие, и я уже в его голове. Можно было приказать ему принести ключ сюда. Но стоило ему подняться из окопа на таких ватных ногах, как он тут же будет убит заградительными огнем наступающих войск. Он уже полутруп, но приказать ему погибнуть? Так было нельзя. Почему? Ответа на этот вопрос не было. Просто нельзя.

Я был уверен, что тот слева тоже увидел его. Нужно было спешить, пока он был занят испепелением перепуганных солдат. На подходе к траншее я увидел ещё один холм, у подножья которого была дверь. Это она. Вход в какой-то бункер. Его я должен был открыть, чтобы вернуться. Странное испытание. Явно не по возрасту. Все эти выстрелы и взрывы, все это не могло не навредить, не напугать. В чем же цель? Обогнать других? И что это даст? Откуда эти мысли? Все вокруг будто бы не имело значения. Нужно было просто достать ключ и открыть эту дверь. И спасти ее. Почему-то непременно спасти. Только сейчас я вспомнил о ней. Ощутил ее страх и нерешительность. Для нее это было настоящим испытанием. Я ощущал ее боль. Что она делает? Пытается помочь раненому солдату? В этой мясорубке? Возможно, у нас были разные цели. Я видел, как она мечется от одного смертельно раненого к другому в отчаянной попытке собрать то, что собрать было нельзя. Но она собирала! Снова и снова. Он разрушал, а она собирала, идя за ним словно тень. В своем желании причинить вред, он был настолько слеп, что даже не замечал ее за своей спиной. Ей не был нужен ни ключ, ни дверь, ни что бы то ни было другое. Только жизнь. И почему я должен был помогать ей? Не знаю. Но был должен. Совершенно точно. Время текло. Он был уже совсем близко к окопу. Расставить правильно приоритеты никак не входило, и это не могло не злить. Это было так сложно. Закрыв глаза, я слился с розовой мглой. Приятное ощущение невесомости. Будто растворился в теплой и нежной жидкости, без сосуда, просто существовавшей в пространстве. Здесь разум всех и каждого был как на ладони. Достаточно было просто указать им врага. Настоящего, а не выдуманного ими самими. И они тут же откликнулись, все до единого. Все снаряды теперь были направлены в одну точку. Это было похоже на фейерверк. Но время. Его почти не оставалось. Сколько мгновений пройдет, прежде чем он в свою очередь сумеет расставить собственные приоритеты? Ведь отвлекись он от насилия, тут же сумеет сделать то, что только что сделал я сам. Вопрос приоритетов. Я двигался так быстро, как не может ни один другой человек. Розовая пелена подхватила меня в свои объятия и понесла над покрытой утренней росой землёй.

- Вставай!

Она перевела взгляд с очередного разбитого на части тела, и в ее глазах блеснули слезы. Почему-то стало невыносимо обидно. За эту участь.

- Я не брошу их.

- Уже бросила.

- Нет. Не могу.

- Отдумайся. Не появись мы тут, они бы все равно поубивали друг друга. Ты уже спасла больше, чем могла.

Я схватил ее за запястье. Достаточно было захотеть чего-то,и это что-то происходило. Вот она уже так же легка, как и я, и мы летим над низиной к окопу.

- Подними ключ.

И тут же из углубления в земле появилась рука, державшая заветный предмет. Подхватив его, мы продолжили полет. Она вскрикнула. Я ощутил, как сотни бездыханных тел в одну секунду повалились наземь. Он расставил свои приоритеты. Но время уже было потеряно. Я увидел его сзади, когда мы были у самой двери. Он что-то кричал, взмахивая своей палочкой. Вспышка зелёного света. Было ясно, что для нее мы не бесплотны, и что желание убивать не ограничивалось лишь пушечным мясом из обречённых на смерть солдат. Поворот ключа в замке, скрип тяжёлой двери. Последним, что я увидел, была дальняя улыбка на лице старика в грязном переднике. А потом снова щелчок. Будто не завершенный в тот первый раз.

- Что… Что это было?

Одышка. Тахикардия. Холодный пот. Он все ещё нес ее за собой, пропуская сквозь себя град из боевых снарядов. Все темнело и ускользало, будто стремительно исчезающий сон. Тот самый сон, который, во что бы то ни стало, нельзя было забывать. Он хватался за его влажный и скользкий хвост, как тонущий человек хватается за спасательный круг, который стремится уплыть от него на огромных волнах.

- Сюжет, мой недоверчивый друг. Это был сюжет.

На его лицо была надета маска самодовольства. Такая неприятная. Сорвать бы ее и глянуть, что там внизу.

- Так это было не наяву? Не по-настоящему?

- Довольно глупый вопрос для такого сообразительного человека. Это зависит.

- Зависит? От чего зависит?

- От того, как ты это напишешь, глупенький. Все в твоих руках.

- Это было жестоко. Все эти люди…

- Ну прости. Можешь изобразить не войну, а какой-нибудь слет хиппи, где вместо выстрелов будет любовь и объятия.

"Грёбаный циник"

На его маске промелькнула ухмылка.

- Ну так что? Подходит такой сценарий? Это ведь то, чего ты хочешь? Ладно, - он махнул рукой и отвернулся, - можешь не отвечать. Понимаю, принципы и эта твоя упертость.

- Не нужно делать вид, будто вы меня знаете.

Улыбка растянулась ещё шире, обнажив оскал.

- Как тебе будет угодно. Если желаешь продолжать играть в секреты, то давай продолжим. Хотя, как мне представляется, мы уже достаточно близки, чтобы между нами не было секретов. Ну или чтобы понять наконец, как тут дело обстоит.

- Я пока понимаю, что вы играете со мной, как с игрушкой. Что вам интересно наблюдать. Как за щенком.

- Пусть даже и так. Не вижу в этом ничего плохого.

- Плохо то, что это не диалог. А какой-то эксперимент. Я не привык так строить общение.

- Ну, во-первых, для меня это диалог, так как я говорю с тобой абсолютно открыто и честно. Насколько это вообще возможно. А для тебя это, разумеется, эксперимент, так как ты никогда ничего подобного не испытывал. Так что, тут нет ничего, на что можно было бы обижаться. Во-вторых, не все ли равно, каким наше взаимодействие тебе видится? Если,в конечном итоге, ты получаешь то, что тебе нужно. И я говорю не только о сюжете, который тебе так нужен. В конце концов, - он указал кивком на по-прежнему распахнутое окно, - оно уже не выглядит единственным выходом. А всего-то и нужно было убрать эту так называемую картину. Представь, что случится с твоей жизнью в течении следующего часа.

- Не хочу вас расстраивать, но эти фокусы на мне не сработают.

- О чем речь?

- Об этом программировании. Нет нужды мне указывать на что-то. Я сам все прекрасно вижу и отличаю мух от котлет.

Он рассмеялся.

- Да, прости. Я по привычке. Совсем забыл о том, насколько ты уникален.

- Насмехаетесь?

- Нет, конечно нет. Это профдиформация, говоря твоими словами. Тем более, при всей твоей уникальности, ты должен понимать, что результат превосходит самые смелые ожидания. И мы оба знаем, что, какую бы чушь я сейчас не нес, назад пути уже нет.

- Почему я должен это понимать?

- Потому что из нас двоих именно ты уже не сможешь остановиться. И это не потому, что я так искусен в своем деле. А потому, что ты так уникален. Все эти сопутствующие факторы, вся эта личная жизнь, все это вместе слишком громоздко для того, чтобы втиснуть в оставшееся незначительное свободное пространство маломальский сюжет. Я ведь ничего не делаю. Я просто освобождаю место. Ладно, что-то мы увлеклись болтовней. Которая, как мы уже разобрались, пользы не приносит. Хоть я и не прочь потрепаться с умными человеком. Для того, чтобы мы продолжили, ты должен сделать для меня кое-что.

- Мне следует напрячься?

- Это если бы я просил тебя поднимать тяжести. Во всех остальных жизненных ситуациях напряжение - путь к провалу. Нет, все предельно просто. У тебя в спальне стоит комод. В верхней полке есть одна фотография. Я хочу, чтобы ты достал ее оттуда и прикрепил на холодильник вон теми четырьмя чудесными магнитами.

- Вы что, в вещах моих копались, пока я был в отключке?

"Глупый вопрос. Понимаю"

- Считаешь, что мне это нужно?

- Ладно. И зачем мне доставать ту фотографию.

- Затем, что мы не можем позволить тебе бороться с собственными чувствами. И, раз уж та фотография ещё там, то и проигрывать им в этой борьбе мы тоже позволить тебе не можем.

- Сомневаюсь, что это…

- Ну вот снова. Он сомневается. Пора с этим заканчивать. Это все - чистой воды самоугнетение. Лежащая в полке фотография - это якорь. Фотография, висящая на холодильнике - это парус. Улавливаешь ход мыслей? Ты любишь ее. Это не изменится. Поверь моему опыту. Если это не изменилось до сих пор, если эта фотография все ещё у тебя, а не в мусорке, если эти картины по-прежнему красуются на твоих стенах, а не сгинули в костре, то это не изменится никогда. Так зачем этому противостоять? В надежде, что это угаснет? Нет, не угаснет. Никогда. Так что, давай, доставай и вешай. И не теряй времени. Мы оба знаем, что ты все равно это сделаешь.

Она была там. Как и все последние годы. Красивая. Грустная. Было непривычно касаться ее, брать в руки и даже смотреть на нее. Но чёртов рыбак снова был прав. Не было никакого смысла хранить ее в темном чулане. И как он сам прежде не дошел до этой простейшей мысли? Либо выбросить, сжечь и порвать, либо вознести над бренным бытием. Очень прозаично. И очень просто по своей сути. Было похоже на ручной тормоз в автомобиле, который не даёт сдвинуться с места. Он не мог позволить этому человеку манипулировать собой. Просто не имел права. Тот смотрит в его душу, будто в идеально чистую витрину. И видит то, что видеть не должен. Это было недопустимо. Столько всего смешалось внутри ограниченной по размерам черепной коробки. Прежняя каша теперь, казалось, наконец разложилась, оставив после себя полезный перегной, но высвободившееся пространство стремительно заполняла новая, по виду и запаху вкусная, а как там на самом деле… и снова это окно. Оно все ещё было открыто. Запасной выход. Один шаг, и все закончится. Так тяжело думать. Столько всего нужно исправить. Так много всего решить. А силы никак не приходили. Вернуться бы назад. В самое начало. То, что на фотографии. И больше никогда не открывать окна. Вообще сделать их глухими,с маленькой форточкой.

Он медленно прикреплял фотографию на глянцевую поверхность, стараясь не смотреть на изображение. Сложно всё это. Невероятно сложно.

- Ну вот видишь? Совсем несложно.

"Грёбаный телепат"

- Без комментариев пожалуйста. Вы лезете мне в душу. Мне это не нравится.

- Это если смотреть с одной стороны. С другой - я делаю для тебя то, что никто другой не сделает. Ты просто никому бы не позволил. А мне твое позволение не нужно. Я как доктор, ставящий клизму, а ты как ребенок с запором, думающий, что над ним издеваются.

- Замечательная аналогия.

- Но смысл ведь дошел. Не обижайся. Понимаю, что тебе это нелегко далось. Расскажи мне о ней. Что в ней такого? Я о фотографии. Чем она так важна?

- Это наша первая встреча. На набережной. Она попросила меня снять ее на фоне заката, а я сказал, что хочу свою фотографию на ее фоне.

Он выглядел так, будто сейчас заплачет. Показалось даже, что нижняя губа трясется. Хотелось чем-нибудь в него бросить.

- Блин, умеешь же ты на слезу надавить. Правда понимаю. Но иначе нельзя. Любое перерождение - это боль. Боль, которую необходимо вытерпеть. Но мне кажется, что лучше один раз пережить острый приступ, чем привыкнуть к хронической боли. Не согласен? Знаю, что согласен. Жить с болью невыносимо. В итоге все и кончается вот этим, - он снова кивнул в сторону распахнутого настежь окна, - ну ладно, заболтались мы. Мне почему-то кажется, что тебе близка идея морального выбора. Она тебя интересует, как исследователя. Ну так давай, исследуй. Только помни единственное правило - выжить...

Он щёлкнул пальцами так быстро, что Игнат даже не успел задержать дыхание или выполнить какие-либо другие бессмысленные приготовления.

- Это ведь женщина, - сказал я, глядя на пристегнутого к операционному столу толстыми ремнями человека.

Почему-то с этой мыслью невозможно было смириться.

- Вы очень наблюдательны, доктор, - произнес механический голос, - что это меняет?

- Проверь ее карманы. Может есть какие-нибудь документы.

- При всем уважении, доктор, вы думаете сейчас не о том.

- Я хочу узнать ее!

- Для чего?

- Мы ведь собираемся ее убить, верно? Хочу узнать хотя бы ее имя.

- Во-первых, - ответил робот звучным металлическим голосом, - фактически, ее жизненными показателям ничего не угрожает. Во-вторых, даже если и так, не легче ли будет сделать это, не вдаваясь в подробности?

Я только теперь понял, что не слышу звука собственного голоса. Это очень странно. Руки, какие-то странные, шарят по карманам, а я ничего не ощущаю, как будто руки не мои. Да они и не могли быть моими, я знал это. Мои обугленные конечности вместе со всем остальным телом заперты вон в том металлическом ящике в углу. Невероятно. Стало быть…

- Документов нет, доктор. И, должен заметить, это даже к лучшему.

- Не будь таким сухим, Мачо. Я знаю, что ты не такой. Я ведь сам тебя создал.

- В данную минуту меня интересует только ваша жизнь, доктор. Если ее сохранение требует сухости, хоть я и не знаю, что это такое, я буду сухим.

Робот медленно и со скрипом, раскачиваясь вверх-вниз при каждом новом шаге, подошёл к компьютеру и проверил все коннекторы. Затем проделал ту же операцию со столом, на котором лежало бессознательное тело. Это все делал я сам, но делать это я совсем не хотел. Снова эти металлические пальцы с резиновыми накладками на кончиках. Очень красивая, хоть и грязная. Ей было лет двадцать, не больше. Рановато прощаться с жизнью, какой бы тяжёлой она не была.

- Все готово, доктор. Приступаем.

Я поднял один из толстых кабелей, чей конец все ещё был свободен, и присоединил его в отверстие на затылке, ничего из этого не ощутив.

- Постой.

- Время, доктор, - ответил металлический голос, - его почти не осталось. Три минуты до начала дефрагментации.

- Знаю. Но… Я не могу. Не могу, Мачо.

- Не время для сомнений. Вам ничего не нужно будет делать. Я все сделаю за вас. Через три минуты у вас будет новое тело. Мне напомнить наш вчерашний разговор? Вы нужны людям.

- Да знаю я все это. Но речь ведь идёт не только обо мне.

- Да, вы правы. Ещё о миллионах людей, чьи жизни напрямую зависят от того, будете ли вы жить.

- Это все слова. Этих людей сейчас здесь нет, Мачо. Зато она сейчас тут. Вот она, лежит.

- Две минуты.

- Я вижу таймер, спасибо.

- Должен заметить, что предлагал вам другой выход.

- Какой? Ещё одно убийство?

- Фактически, я не живу. А значит, что и убийством это считать нельзя. Приоритеты, доктор. Разве не этому вы меня учили?

Диалог с самим собой. Это было очень странно. И очень естественно в то же время. Я говорил с ним, являясь одним целым.

- Это не обсуждается. В тебе все мои базы данных. Десятки лет.

- Которые у вас будут, чтобы все восстановить. И вы можете не опасаться, что повторится подобное, - я указал прорезиненным пальцем на ящик в углу, - это тело не сгорит от обычного скачка напряжения. У вас одна минута, я запускаю процесс.

- Подожди.

- Нельзя ждать. Через минуту вы сотретесь из моей памяти.

"Нельзя умирать" - мелькнула мысль в голове. Что это ещё за ерунда? Я ведь уже умер. Убивать ведь тоже нельзя. Она слишком молода. Тут должен был лежать какой-нибудь неизлечимо больной старик. Просто немного выигранного времени, чтобы исправить все ошибки. Это было бы более чем достаточно. Но, по какой-то злой иронии, на столе привязана ремнями молодая девушка. Что можно, а что нельзя - только мне сейчас решать. Я не могу это сделать.

- Тридцать секунд. Я начинаю процедуру.

Металлический палец потянулся к тумблеру на панели у компьютера.

- Нет!

- Доктор Адамс.

- Нет, Мачо. Не нужно. Пусть она живёт.

- При всем уважении, доктор, я беру принятие решений на себя.

- Нет, Мачо, не берешь. Ты не можешь лишить жизни человека. Так что, не нужно вводить меня в заблуждение. Прощай, мой друг. Ближе тебя у меня никого не было.

- Десять секунд. Вы правы, я не могу лишить жизни человека. Прощайте, доктор Адамс.

Все погасло. Ничего не было видно и слышно. Время исчезло. Так странно было жить без времени. Эта смерть - она довольно таки причудливая штука. Я вроде есть, а вроде меня и нет. Ни в одной книге такого не прочтешь. Хотел бы я побыть тут подольше, изучить эти ощущения, но загрузочная панель перед глазами все испортила. Она была жива. Странно, но я видел ее пульс, а ещё с десяток жизненных показателей где-то в углу проекции.

- Мачо. Ты здесь? Что произошло?

Я нащупал на затылке коннектор и разорвал соединение. Теперь это точно был я. Хоть и прорезиненные пальцы ничего не ощутили.

- Мачо?

Но никто не отвечал. Его больше не было тут. Только я. Внутри его оболочки.

- Ты сделал это, Мачо. Ты ослушался меня. Как это… по-человечески.

- Ну, - протянул он, оттягивая подтяжки рыбацких штанов, - должен сказать, что ты тоже действовал весьма по-человечески.

- Что? Я вернулся?

- Да, ты вернулся. Просто чудом отскочил. Если бы не робот… Что с тобой такое, а? Я ведь много раз повторил, что нужно выжить. Это было единственным условием.

- Это было наяву?

Все раскладывалась по полочкам крайне медленно.

- Вот елки-палки. На каком ещё яву? Давай-давай, начинай соображать уже.

- Я спас ее.

- Ага, спас. И, если бы не умный робот, то для тебя все было бы закончено, понимаешь? Как ты можешь быть таким беспечным? Я тут стараюсь, трачу свое драгоценное время… А ведь мог сейчас рыбу ловить.

- Где? В луже?

- Ну почему сразу в луже? В реке какой-нибудь.

- Нет тут никакой реки. В той, что есть, давно уже нет рыбы.

- А кто говорит про "тут"? Вижу, что мозги у тебя все ещё набекрень.

- Почему?

- Потому что несёшь всякий бред, вот почему.

- Нет, я спрашиваю, почему мне нельзя умереть?

- Ну такое правило, как почему? Нельзя и все. Ты чуть мне инфаркт не организовал своей нерешительностью. С этим нужно что-то срочно делать.

- Прямо таки инфаркт.

- Ну я условно. Ты же понимаешь. Метафора такая.

Этот раз отличался от прошлого. Был изматывающим. Вот и сейчас ему было трудно отдышаться, а во рту пересохло.

- Мне бы водички.

- Что, худо? Понимаю. Это потому, что прошел по грани. Шаг в сторону, и… В общем, сам представь.

- По какой грани? Это был не я. Я даже толком мысли свои не контролировал. Будто бы действовал по сценарию.

- Завязывай с нытьем. Эти твои сомнения. Они ни к чему, поверь.

- Поверить? Поверить во что? Что перед смертью ко мне пришел какой-то…

- Ну давай, продолжай. Какой-то кто?

- Не знаю. Волшебник.

- Все ты знаешь. Но вот проблема. При всей этой своей уникальности, ты все равно остаёшься человеком. А человек - существо, скованное предрассудками. Оглянись. Ты ведь один сплошной предрассудок. Все эти картины, фотографии… Все, что тебя окружает. Ты, вроде как, выше этой обыденности, а вроде как и тонешь в ней.

- Не вы ли недавно убеждали меня в важности всего этого? А теперь называете предрассудками.

- Я говорю только про твое отношение. Не про сами вещи, а про твое восприятие. Подумай. Казалось бы, что может быть проще признать очевидные вещи и продолжать жить, приняв их. Но нет же, человек устроен совсем иначе. Он будет стоить барьеры у самого себя на пути, до тех пор, пока один такой барьер просто не сможет преодолеть. Вот твой конкретный случай. Думаешь, он уникален? Да я видел тысячи подобных.

- О, даже не сомневаюсь.

- Ну хоть тут не сомневаешься. Поверь, разница лишь в деталях.

- И снова вы с этой верой. Чем чаще вы это повторяете…

- Тем сложнее тебе поверить. Да, знаю. Это и есть барьер, который ты сам себе создал. Казалось бы, что может быть проще? Ты видел собственными глазами, не знаю, чудо, назовем это так. Ты понимаешь, что я меняю твою жизнь к лучшему, так, как ты сам того хочешь. Даю тебе то, что ты хочешь. Но ты все ещё мне не веришь. Вот он, тот барьер.

- Это никакой не барьер.

- Да, я просто так это называю. Чтобы было понятнее. Хочешь правду? Хорошо, это страх. Это он тебе мешает.

- Я не боюсь.

- Конечно боишься. Но не потому что трус, нет, я не об этом вовсе. Это все та же человеческая природа. Объективно - змея красива, все эти узоры, движения, грация… Но ты боишься ее. На инстинктивном уровне. Страх так силен, что ты даже не думаешь о том, что она боится тебе ещё сильнее.

- Снова неподходящая аналогия.

- Считаешь? А мне кажется, что сойдёт. Видишь ли, я могу в точности описать весь дальнейший ход событий. Не потому, что залезу тебе в голову, а потому, что ты будешь поступать в точности так же, как и все другие люди, попавшие в твою ситуацию.

- Удивите меня.

- Ты боишься, мы это уяснили. Но пресловутый закон "хочу" уже не даст тебе остановиться. Ты стремительно обретаешь желаемое. И ты пойдешь до конца. Но не решительно и смело, как следовало бы. А понемногу, шаркая ножками. В конце концов, ты дойдешь до запланированного финала, по пути соберёшь столько лишнего и бесполезного, что буквально обрастешь этим, и каждый новый шаг, вместо того, чтобы впитывать только нужное и положительное, ты будешь бороться с этим лишним. В итоге, хоть и получишь желаемое, но из-за того, что боишься, что сомневаешься, не получишь много всего сопутствующего, что могло бы быть полезным потом.

- О чем вы говорите? Я не пойму.

- О сюжете. Об идее. О понимании. О любви. Даже сейчас в твоей голове сохранилась идея, но всего, что я хотел тебе показать, ты не увидел. Ты упустил тему любви, хотя я хотел, чтобы ты ее разглядел. Ты как атеист, взрощенный в религиозной семье.

- О, теперь про религию хотите поговорить?

- Нет, совсем не хочу. Просто пытаюсь хоть как-то достучаться.

- А мне кажется, что хотите. По-моему, это как раз ваша тема.

"Ну ещё бы. Тут без распятия и святой воды не разберёшься"

- Ну да, тут ты прав. Тема и впрямь моя. И я планировал к ней ещё вернуться потом. Но раз ты настаиваешь, я просто разовью свою мысль. Вот смотри. Представим на секунду, что ты рос в религиозной семье. Ну там все эти походы на службы в своего рода посольство, беседы с каким-то дядькой в черном, который, по какой-то неведомой причине, воспринимается как кто-то, кто знает, ну если и не все на свете, то, по крайней мере, знает гораздо больше твоих просветлённых родителей и уж тем более больше, чем знаешь ты. Уже странно, верно? Твои родители, добившиеся определенного успеха в этой жизни, сумевшие найти свою, эту, как ее… нишу, вот. И вот эти состоявшиеся люди слепо верят тому дядьке, который, если и добился чего-то в свою очередь, то это что-то ограничивается лишь каким-то незримыми высотами. Их не увидеть и не потрогать, верно? Но они как бы есть, и это воспринимается как данность. Чем он заслужил такой статус? Тем, что он выучил наизусть какую-то книгу и, типа, теперь знает все ответы? Ну и тем, что работает в этом самом посольстве? Ладно, это все неважно. А важно то, что ты с детства понимаешь, что это все больно смахивает на какую-то ерунду. И вот, ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь свое мнение. Ну да, ведь мнение и возраст - они буквально прямо пропорциональны друг другу. И ты говоришь своим родителям, что отличаешься от них, что у тебя другие взгляды, и ты не видишь больше смысла посещать сие заведение и слушать того всезнающего дядьку. Естественно, ты разбиваешь им сердце. Естественно, что они, будучи людьми религиозными, очень сильно боятся за тебя. Боятся, что ты сойдёшь с единственного правильного пути и что, какой кошмар, после того, как ты умрешь, не попадешь с ними в одно место. Вот оно! То самое, о чем я толкую. Улавливаешь?

- Пока не очень.

- Хорошо, давай дальше. Ты - атеист. Ты не веришь в существование Бога. Вернее, как ты сам себе объясняешь, ты не веришь в существование того Бога, который, якобы, велел понастроить этих однотипных домиков, поручил выкрасить купол непременно в золотой цвет, и, что самое главное, поставил туда того мужика в черном и велел ему наставлять всех на пусть истинный. Ты проникся своей позицией? А теперь попробуй сказать правду.

- Какую правду я должен сказать?

- Что никакого Бога не существует. Что все это выдумки жадных до власти людей, самых обычных, таких же, как и ты сам. Что все это придумано лишь для того, чтобы держать тебя в рамках, которые они сами и устанавливают. И дядька тот никакой не всезнающий. И никакая высшая сила его туда не ставила, чтобы проблемы решать. И он либо такой же трусливый с затуманенным разумом, как твои родители, либо обычный шарлатан, который днём надевает черную рясу и размахивает кадилом, а вечером грузит свою задницу в дорогой внедорожник и заскакивает за шаурмой по дороге к своему трехэтажному дому где-нибудь в пригороде. Ну давай, скажи это. Можешь?

Скажи, что Бога нет. Нет ни Аллаха, ни Будды, ни даже громовержца Тора и Перуна. Скажи, что ты один, совершенно одинок. И никто не присматривает за тобой из своей резиденции где-то на небе, внимательно записывая не только твои дела, но и даже твои мысли, чтобы, когда придет время, выкатить весь этот список напоказ. Скажи это, будучи в шкуре того человека. Ты не можешь. Хоть и знаешь, что это так. А почему? Да все дело в страхе. Ты боишься оказаться неправым. А ведь слова будут сказаны, и пресловутый небесный список плохих поступков уже не изменишь. Блин, ведь если ты ошибся, если все действительно так, как твои родители тебе говорили, то ты не будешь жить в удивительном месте после того как, минуточку, - он прокашлялся, - умрешь. Ещё ведь может статься, что там тебя будет ждать пара десятков девственниц. Правда не знаю, зачем. Так может оставить себе небольшое пространство для маневра? Ради девственниц-то, а? Да, ты считаешь так, но ты ведь, в конце концов, всего лишь обычный человек. А человеку свойственно ошибаться. Это и есть страх, живущий в каждом человеке. И ничто на этом свете меня не переубедит. Так что, ты продолжишь двигаться вперёд, с опаской и шаркая ножками. Вместо того, чтобы уверенно шагать.

"Обещал не лезть в голову. Снова врёт"

- Я не могу этого сказать по совсем другой причине.

- Да? И по какой же такой причине?

- По причине того, что вы сейчас здесь.

Обветренное морщинистое лицо расплылось в улыбке, обнажив ровные ряды необычайно острых желтоватых зубов.

- Ну нет. Это не пройдет, - он погрозил указательным пальцем, - а что если я скажу, что для того, чтобы продолжить наше путешествие, ты должен это сказать? Тогда скажешь?

- Просто для того, чтобы продолжить? Да, скажу.

- Нет, не просто скажешь. А скажешь, зная про список, про то, до чего сам догадался. Зная, что сказав это, слова уже не вернёшь.

- Вы ведь шутите, верно?

- Нет, какие тут могут быть шутки? Я предельно серьёзен.

- Так это все правда?

- Понятия не имею. Откуда мне знать? Как мы уже убедились, все может быть. Ну так что, скажешь? Ты ведь уже говорил это прежде.

- Не зная точно.

- И теперь не знаешь точно. Разве ты не допускал такую вероятность? Вот и сейчас она, эта самая вероятность, присутствует. Ну давай, говори.

- Это чисто гипотетически? Или это условие? Как с картинами и фотографией.

- Считай, что условие. Давай, говори.

- А как же…

- Ой, пожалуйста! Прекрати это. Всего два слова, и мы продолжим. Два простых слова.

"Чертов манипулятор. Позволил прижать себя к стенке"

- Хорошо. В конце концов, вы здесь, и ваши дела вполне осязаемы.

- Вот-вот. Об этом и речь.

- Бога нет.

Он склонился над креслом, и Игнат увидел всю глубину его мимических морщин.

- Помнишь? Не умирать.

И снова этот щелчок.

- Давай. Ещё немного. Мы уже близко.

Она не могла идти. Ноги словно не слушались. При каждом новом шаге, тело так и норовило упасть на каменный темный пол. Свет фонаря совсем не справлялся с темнотой, освещая пространство пещеры, может быть, на два-три шага вперёд. Несколько шагов пришлось буквально волочить ее по полу.

- Ну давай. Мы почти пришли. Это должно быть совсем рядом.

- Постой. Надо отдохнуть.

Ее голос был так же слаб, как и тело. Жизнь стремительно ее покидала. И я просто не мог обернуться, чтобы взглянуть на нее. Я не мог смотреть на это.

- Нет времени. Они уже здесь, ты же знаешь.

- Знаю. Не могу.

Был один выход. Его я приберег на крайний случай. Но она точно не согласится. Так что, нужно было двигаться.

- Иди сюда.

Я поставил фонарь у ног и с лёгкостью взвалил ее невесомое тело себе на плечи.

- Нет. Постой. Больно.

Каждое сказанное слово отнимало крупицы оставшихся сил.

- Потерпи, родная. Надо потерпеть.

Показалось, что где-то позади застучали шаги. Ещё несколько быстрых шагов вперёд уже в абсолютной тьме. Она глубоко выдохнула и обмякла.

- Нет-нет-нет, - я осторожно опустил ее, - пожалуйста, держись. Ещё минуту. Слышишь меня? Не уходи. Пожалуйста.

- Прости, - снова и снова повторяла она.

Шаги уже были совсем близко. Позади мелькнул свет, в белых лучах которого вырисовалась грубо вытесанная в большом камне прямо напротив арка.

- Вот, смотри, мы пришли. Мы уже здесь, слышишь?

- Брось меня.

Эти слова причинили физическую боль.

- Не говори ерунду.

- Пожалуйста. Спасайся сам. Они идут за тобой.

- Ещё минута, и все.

Она не нашла в себе сил прокашляться. В новой вспышке света блеснули пожелтевшие зубы.

- Это никогда не закончится. Надо было давно дать мне умереть.

- Это закончится через минуту. Я тебе обещаю. Все закончится. Но ты должна сделать это сама. Вот возьми, - я судорожно задрал рукав рубашки, оголив запястье, - это придаст немного сил.

Она отвернулась.

- Убери.

Даже в таком плачевном состоянии я ощутил силу, с которой она меня оттолкнула.

- Так надо, родная. Прошу тебя.

- Не смей. Я не позволю…

Я нащупал на поясе складной нож. Резкое движение, и по ладони заструилась теплота. Ощутил, как ее тело задрожало.

- Убери… Пожалуйста…

Но даже ее сил не хватало, чтобы остановить мою руку.

- Он тут! Я нашел фонарь!

Ещё мгновение, и световое пятно, блуждающее и дрожащее от бега своего носителя, накроет нас.

- Иди туда. Я их задержу.

Она медленно поднялась и вытерла рот предплечьем, пошатываясь. Когда яркий свет ударил в отвыкшие глаза, ее уже не было рядом.

- Встать! Он здесь! Я держу его на прицеле! Поднимите руки так, чтобы я их видел.

- Так встать? Или поднять руки? Я не могу встать с поднятыми руками.

- Без фокусов. Медленно поднимитесь и покажите руки.

- Я и не смогу быстро.

Свет бил в глаза, и к нему никак нельзя было привыкнуть. Судя по стуку каблуков о камень, их уже было три или четыре человека.

- Он ранен, - сказал другой голос, - вызови врача. Что у вас с рукой?

Я попытался разглядеть рану. Видимо, слишком глубоко порезал. Пальцы отказывались шевелиться, не подчиняясь командам.

- А, это. Да так, поцарапался.

- Где ваша жена?

- Не знаю. Дома наверно. Готовит ужин.

- Хватит, профессор. Мы нашли ее днк на месте преступлений. Мы знаем, что это она убила тех людей. И дома ее нет, мы уже проверили. Все кончено.

- Вот это в точку.

Сзади послышался скрежет камня, а затем грохот.

- Что это там? Она тут?

- О чем вы?

Из-за кровопотери прикидываться дурачком было проще, чем обычно. Голова кружилась так сильно, что вот-вот готова была слететь с резьбы.

- Пойди посмотри. Приведи ее сюда.

Один из них пробежал совсем рядом. Я даже ощутил запах его пота. И в голове промелькнула странная мысль. "Не умереть". Почему бы и нет? Странная мысль. Дело-то сделано. Умереть ради того, чтобы она жила. Разве не прекрасная мысль?

- Ну что там? Веди ее сюда?

Но ответа не последовало. Наконец яркий свет ушел с моих глаз и направился куда-то за спину. Через пару секунд уже можно было оценить обстановку. Двое стояли напротив, направив на меня пистолеты. Я медленно обернулся и увидел в каменной арке ее силуэт.

- Отлично. Веди ее. Надень наручники. Пора уходить отсюда.

Звон падающего металла, судорожное движение света. На большом камне у моих ног лежали наручники и пистолет.

- Поднимите руки! Быстро! Я не стану повторять.

- Послушайте. Вы сделали свое дело. Все кончено. Уверяю, что ваш коллега в порядке. Сейчас просто дайте нам уйти.

- Заткнитесь, профессор! А вы, поднимите руки! Последнее предупреждение.

Видимо, объяснять сейчас что-то было бессмысленно. Она была все ещё слаба. Нужно было тянуть время. Он совершенно точно готов был стрелять. Непонятно только, в кого будет стрелять первым. Скорее всего, не в меня, окровавленного и слабого, по сути, не представляющего сейчас никакой опасности. Я не мог позволить выстрелить в нее. Что если она все ещё не готова к этому на сто процентов? Тогда весь наш долгий и мучительный путь был пройден зря. Я обернулся. Она стояла неподвижно.

- Хорошо, будь по вашему. Мы сдаёмся. Родная, подойди ко мне с поднятыми руками. Мы выйдем с этими людьми наружу.

Она не шевелилась. Если Бог существует, то только одному ему было сейчас известно, что происходит в данный момент с ее телом. В противном случае, это было неизвестно никому. Даже ей самой.

- Родная, пожалуйста, подними руки и подойти ко мне.

Нервозность, исходившая от двух вооруженных людей буквально заполнила все тесное пространство пещеры. Она все ещё не двигалась.

- Пожалуйста, не стреляйте. Она сдается.

- Я проверю нашего, - сказал один из них, обращаясь к коллеге, если шевельнется - стреляй.

Он медленно двинулся к арке, не сводя прицела со стоявшей неподвижно и преграждавшей его путь женщине.

- В сторону, - скомандовал он, поравнявшись со своей целью.

Она вдруг задышала, причем так громко, что ее дыхание, должно быть, было слышно далеко в глубине пещер. Было похоже на то, будто она вынырнула из воды, пробыв там очень и очень долго. Ноги действовали сами по себе. Я прыгнул в ее сторону, хотя странная и чуждая мысль о том, что умирать было нельзя, буквально ручным тормозом вгрызалась в холодный каменный пол. В одну секунду произошло столько событий, что ускользавшее сознание скорее конспектировало их, нежели дословно записывало. Звук выстрела, сильный толчок в плечо, удар о твердую стену, какофония света фонарей, какие-то хрипы и глухой грохот, боль от которого, хоть и не чувствовалась, но совершенно точно была осязаемой. Не так я представлял себе огнестрельное ранение. Должно было жечь. И почему-то кажется, что должно было тошнить. Но вместо этого была гулкая боль, где-то в области плеча. Через секунду все утихло.

- Ты в порядке?

Она склонилась и осторожно подняла меня, поставив на ноги.

- А ты?

- Да. Все получилось.

- Ты не ранена?

В свете валявшегося неподалеку фонаря, я увидел ее лицо. Она улыбалась. На маленьком подбородке отчётливо темнели следы запекшейся крови.

- Знаешь же, что они не могут.

- Что не могут?

- Не могут ранить меня. Все, вставай. Нам пора уходить. Скоро они очнутся.

- Ну я не знаю, что с тобой делать, - зазвучал вроде почти родной голос в голове, ещё прежде, чем та успела вернуться на прежнее место, - ты либо действительно упертый, как тот баран на мосту, либо тупой, как пень в лесу.

- Я должен был ее спасти.

- Да ты просто супергерой! Всех спасаешь.

- Все ведь хорошо закончилось. Зачем шуметь?

- Затем, мой твердолобый друг, что есть правила, по которым ты должен играть.

"Достал уже"

- Это не похоже на игру.

- А на что это, по твоему, похоже? На один из ее любимых сериалов?

- Вы обещали не делать этого.

- А ты обещал не умирать? Вместо этого ты всякий раз будто ищешь возможность влезть под пулю. Я поэтому и сказал про правила.

- Все хорошо. Я ведь не умер.

- Я говорю о твоих намерениях.

- Да понял я, о чем вы говорите. Слушайте, что это за условие такое? Почему я не могу умереть там? Это ведь не настоящий мир, верно? Я пишу эту книгу. И я хочу, чтобы герой жертвовал собой.

- Странное желание, не находишь?

- Ну не так выразился, ладно. Я не хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы во всех действиях была логика. Вы ведь видели все. Как герою нужно было поступить? Дать убить жену? Они столько прошли, чтобы она жила…

Агрессивные движения его головы заставило прекратить излияние мысли. Он затряс ею, давая понять, что не желает это слушать.

- Прекрати. Ты так проникся этой мыслью о своей смерти, что даже сюжеты в твоей голове заканчиваются именно таким образом. Видишь же сам?

- Я не понимаю…

- Вот именно, не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, хотя считаешь иначе. Это ещё одна проблема человека - он думает, что все знает. Ну или знает достаточно. Оглянись, посмотри на ситуацию вокруг. Я показываю тебе то, во что другие никогда не проверят, если расскажешь. Что-то невероятное, таинственное, сверхъестественное. То, в чем ты ну никак не может разбираться. И даже в этой непонятной ситуации ты продолжаешь считать, что понимаешь что-то? Разве не глупо? Если взглянуть со стороны?

- Ой, да плевать, как это со стороны!

- А вот и нет. Нет, не плевать. Совсем нет. И ты никогда не убедишь меня в обратном. Не забывай, что ты говоришь с тем, кто видел очень много людей в положении, подобном твоему. Я уже давно не верю в то, что кому-то может быть плевать, как он выглядит со стороны.

- Это все так, да. Только со мной вы прежде не общались.

- А, ну да, я забыл, что ты уникален и все такое. Продолжай так считать, и тебя непременно ждёт фиаско.

- Я считаю, что вы блефуете.

- Да?

- Да. Думаю, что вы сейчас тут именно потому, что я уникален. Уж не знаю, что вам конкретно от меня будет нужно, но раз вы здесь, а не с кем-то другим, то, выходит, что дать вам это могу только я один.

- Думаешь… Считаешь… Чего-то я начинаю от этого уставать.

"Давай, ври дальше"

- Простите, но не могу не думать.

- Я будто с маленьким ребенком нянчусь. Думает он. Тут и думать нечего. Есть условия. Придерживаешься их, делаешь, что говорю, получаешь свое. Все просто, как день. Вместо этого ты везде суешь эту свою смерть.

- Я бы, всё-таки, назвал это самопожертвованием.

- Ага. И мочу яблочным соком. Вот только вкус от этого не изменится. Ты, во всей этой своей уникальности так ограничен, что аж зубы сводит. Вот скажи, прыгни ты в это свое окно, что дальше-то?

- В смысле?

- В самом прямом. Ты идеализируешь смерть, будто это что-то романтическое и геройское. Делаешь это даже на уровне подсознания. Почему? Потому что мама в детстве обещала рай, если будешь себя хорошо вести? Ну и как? Ты хорошо себя вел? Заслужил эту путевку? Пять звёзд, все включено… А что, если все не так? Что, если нет в смерти ничего романтичного? Что, если она ужасна? Об этом ты подумал? А что, если она куда ужаснее, чем та жизнь, с которой ты решил расстаться? То-то и оно. Обдумай все хорошенько, в следующий раз взбираясь на этот подоконник. Ну или бросаясь под пулю. Короче, когда этот вариант кажется самым простым. А вот ещё, подумай о том, вдруг после смерти, вот такой вот смерти, которую ты себе выбрал, ты застрянешь в том эпизоде, который кажется тебе самым ужасным во всей твоей жизни? Хорошо избавление, верно? Что там у тебя? День, когда она тебя оставила. Подходит? Хочется проживать его снова и снова целую вечность? Как обстоят дела с романтичностью? А тот день, когда мать умирала в соседней комнате? Его хочешь проживать снова и снова? Когда ты утром, всю ночь слыша стоны за стеной, вышел к ней. Вот об этом и толкую, дружок. На самом деле, ты ничего не знаешь. И даже не можешь предположить. А теперь допусти, что это так и есть. Будет это избавлением от проблем, как ты это видишь?

- Ну, кто знает? Всё-таки, я привык полагать, что самое тяжёлое здесь останется.

- Вот именно. Ты привык. Только вот вероятность того, что ты всю свою жизнь ошибался, согласись, она очень высока. Особенно сейчас. Я не перестаю удивляться людской натуре. Вас лицом водишь по очевидному, а вы продолжаете его игнорировать. Поверь тому, кто знает. Просто поверь. Достаточно поверить, и станет гораздо проще. Нет необходимости усложнять то, что и без того очень сложно.

"Злится. Становится интересно"

- Все никак не пойму. То поверить, то не поверить… Вы определитесь уже. Пока что я делаю всё, что вы говорите. Вы хотели убрать картину - я сделал. Фотографию повесить - готово. Надавили на больное. Будто прыщ вскрыли. Я и с этим согласен. Чего же вы от меня ещё хотите?

- Я хочу, чтобы ты был свободен, глупенький. Только в таком состоянии ты будешь мне полезен. Хочу, чтобы ты наконец расслабился.

- Я расслаблен. Я так сильно расслаблен, что если ещё немного расслаблюсь…

- То что? Умрешь?

- Снова делаете это?

- Нет. Просто ты предсказуем. Потому что не свободен. Ты освободил свое тело. Но это ещё не свобода.

- Вы ведь сами просили фотографию и картины. Какая тут свобода, если, по вашей же логике, это якорь.

- Ты не слушаешь? Я не пойму. Или я на каком-то другом языке извиняюсь? Якорь - это фотография, спрятанная в полке. Вроде, так и было сказано.

- Ну да. Он был спрятан, а теперь я сделал из него экспонат. Как это изменит мою жизнь.

- Почему она ушла?

- Что?

- Ты слышал. Скажи мне, почему.

- Мы правда сейчас будем это обсуждать?

- Конечно будем. Если будет проще, то считай, что ты в исповедальне. Так же привычнее для твоего "свободного" разума? Давай, сын мой, расскажи мне все.

- Не понимаю. Пытаетесь меня разозлить? Или что?

- Нет, сын мой. Я пытаюсь облегчить твою душу. Через веру придет успокоение…

- Завязывайте с этим.

- Ну так ведь легче? Я могу в черное одеться, если нужно. У меня и крест золотой где-то заявлялся, - он озадаченно похлопал по тому месту, где на нормальной одежде должны были быть карманы, - ну такой, знаешь, с мертвецом в странной позе.

- У меня нет ответа на этот вопрос.

- Что так? Снова боишься?

- Просто нет и всё. Видимо, я был недостаточно…

- Что? Уникален? Так вот в чем дело. Погоди-ка, я ведь не должен этого знать. Ты ведь особенный. Удивишься, но я все понимаю. Не потому, что вижу твои мысли, а потому, что видел это очень много раз. Видел, как человек рассыпается из-за разочарования. Не в другом человеке, а в себе. Это сплошь и рядом. И, в сущности, неважно, писатель ты, или строитель. Или, может даже, руководитель труппы балета. Бедный или богатый. Лысый или с прекрасной шевелюрой. Она ушла по той же самой причине, по которой уходили и все остальные. И, хоть ты и не веришь в это, хоть ты и спрятал ее фотографию в полку в комоде, я знаю, что ты можешь ее вернуть. Скажи, за все это время, что мы тут с тобой лясы точим, я дал усомниться в своих возможностях? Можешь не отвечать. Я говорю, что помогу тебе исправить ошибки. Если ты здесь и сейчас скажешь мне, что ты этого не хочешь, то я отступлю, и дам тебе закончить начатое. Видишь? Я даже не просил закрыть окно. Потому что оставляю тебе выбор. Потому что ты сам должен решиться.

- На что я должен решиться?

- На действие. Одно, либо другое. Белое или чёрное. День или ночь. Но если прежде ты, как сам думаешь, уже принял это решение, находясь в неведении, то теперь ты своим уникальным мозгом должен будешь снова его принять, зная все то, что ты узнал, и допуская все то, о чем теперь догадываешься.

- Вам легко рассуждать.

- В смысле? Конечно легко. А что тут сложного? Говори себе и все тут. Слова, они как вода в сите. Рано или поздно, что-нибудь да задержится.

- Раз вы все так хорошо знаете, то и то, что человеку сложно вот так взять и изменится в одночасье.

- Все верно. Обычному человеку. Так сказать, среднестатистическому. Скажи, ты именно такой? Среднестатистический?

- Хотите, чтобы я сейчас заявил, что никакой я не уникальный, и что все это ерунда, мною самим выдуманная? Это ваше новое условие?

- Нет, совсем нет. Даже наоборот. Хочу, чтобы ты был уникальным. Не по чуть-чуть. А на самом деле. Поверь, я вот такой всезнающий и даже немного черствый. Но я всё понимаю. Правда понимаю. Ты три десятка лет делал одно, а теперь от тебя требуется взять и измениться. Срок не то чтобы очень внушительный, но для тебя это вся жизнь. Это сложно. Пришел бы я к тебе, если бы не был уверен, что ты сможешь? Хочешь ещё одну аналогию? Представь себя ангелом. Таким, красивым, белым, как на картинках. С огромными такими белыми крыльями. Представил? А теперь представь, что ты эти крылья синей изолентой связал друг с другом. Ты, вроде как ангел, должен летать над всеми. Но не можешь. Потому что крылья не работают. Остаётся только прыгать. Да, прыгаешь ты высоко, как Олимпийский чемпион, даже без этой длинной палки. Может даже выше всех прыгаешь. Но, согласись, это совсем не то. Так держи ножницы, вот они, я тебе их даю. Ну как, доходчиво?

- Красиво точно.

- Спасибо. Я в этом мастер.

- Я успел заметить.

- Подумай, я уже дал тебе столько всего. Согласен? Хватит на всю оставшуюся карьеру, если грамотно распорядишься. А ты сможешь, я уверен. Я сделал главное - открыл твой разум. Так сказать, расчистил проток. Убрал то, что мешало этому тоненькому ручейку вдохновения течь внутрь твоей головы. Ты же чувствуешь? Как он течет? А для этого мне нужно было просто убрать пару преград. Точнее даже не мне, а тебе самому. Я просто направил. Но этого недостаточно. Скажи мне, только честно. Чего ты хочешь? Имею ввиду, больше всего на свете. Самое главное желание.

- Мира во всем мире?

- Не смешно. Я не дед мороз. Одно желание. Самое главное. Я вижу, что ты не осознаешь всех благ, когда они так иллюзорны и их нельзя увидеть здесь и сейчас. Это ничего, это я тоже понимаю. Говори, и я сделаю это здесь и сейчас.

- Вы знаете, чего я хочу.

- Нет-нет-нет. Нужно, чтобы ты сказал это. Представь, что я - твоя падающая звезда. Вокруг чистое поле, ни души… Давай. Что ты загадаешь?

"Эта игра порядком затянулась. А у меня, между прочим, были планы"

- Я хочу…

- Ну, давай. Смелее.

- Хочу ещё один шанс.

- Что?

- Вторую попытку. Ту самую, которой нет ни у кого.

- А как же женщина? Ты хочешь второй шанс с ней? Хочешь вернуть ее?

- Мне просто нужна дополнительная попытка.

Несколько секунд он стоял напротив, замерев в причудливой позе, а на его морщинистом лице застыло нечто, похожее на недоумение.

- Ты совсем дурак?

- Вы ведь сказали, что угодно. Вот мое желание.

- Ну это какое-то расплывчатое желание, знаешь ли. Скажем так, падающая звезда ничего не поймет.

- А ей и не надо. Это не ее дело.

- То есть, я правильно понял? Ты не хочешь, чтобы я вернул ее тебе? Хотя я дал понять, что могу это сделать. Твою любовь, ту самую, которую ты пронес через столько лет. Которой ты посветил все эти сотни и тысячи исписанных листов. А потом лишился по собственной глупости. Ту, которая даёт тебе жить, наделяет твою жизнь смыслом. Единственную ценную в твоей жизни. Ты не хочешь, чтобы я ее вернул. Верно понимаю?

- Именно так.

- И ты хочешь вместо этого второй шанс? Шанс на что? Я что-то никак не уловлю ход твоих мыслей.

- Просто вторую попытку. Чтобы я мог использовать ее сам. Ну, вы знаете эти мысли. Когда очень хочется что-то изменить, а уже нельзя.

- А, ты об этом втором шансе? Вроде как вернуться и переиграть? И что ты собираешься переигрывать?

- Пока не знаю. Надо подумать. Но мне это точно очень нужно. Слишком часто я сожалел о том, что сделал. Или не сделал.

- Это умно, - он снова широко улыбался, - не думал, что ты это скажешь. Ты смог меня удивить. Браво! Такое очень редко случается.

- Спасибо. Может статься, что этот второй шанс мне пригодится в будущем.

- Ого. Уже и о будущем заговорил. Ну я прямо таки горжусь тобой. Очень похвально, мой уникальный друг.

- Ну так что, сможете дать мне это?

- Я ведь обещал, верно? А я всегда выполняю свои обещания. В этом мы с тобой похожи. Но, раз уж у нас сотрудничество взаимовыгодное, то и ты сделаешь для меня кое-что.

- Что именно?

- В этот раз создай по-настоящему гениальный сюжет. Держи свой второй шанс.

Он нагнулся и похлопал Игната по щеке. Как-то по-отцовски это сделал. Словно правила морали и этикета не позволяли ему обнять и расцеловать сидевшего в кресле мужчину.

- Что, ещё один?

- Именно так. И помни - не умирать. Но, думаю, с этим мы уже разобрались.

Щелчок, темнота...

 

...гул двигателей, шум дождя, запах гари вперемешку с чем-то подгоревшим на дешёвом растительном масле. Я видел, как дверь черного хода закрылась за ним. В небольшом тесном проулке не было ни души, кроме двух кошек, усердно изучавших мусорные баки. У каждого свой смысл существования.

Они ждали меня там наверху. Какая-то тысяча ступеней, и их ожидание, наконец, завершится. Нельзя было заставлять их ждать ещё дольше. Ступенька, за ней ещё одна, и ещё, один пролет за другим. Я нес ее на своих плечах, словно развивающийся за спиной багряный плащ. Смерть. Такая страшная. И такая интересная. Я и был смертью. Ее орудием, ее сознанием, ее олицетворением. Неизбежная кара.

Следовало бы отдышаться, но усталости, к которой так привыкло тело, больше не было. Холодная рукоять меча под курткой, завернутого в старую газету со спортивной сводкой. Эта сталь окрасится красными подтеками, с этим уже ничего нельзя было поделать. Он знал, что я иду за ним. Он знал, что от меня не спрятаться. Ни тут наверху, за толстыми дверями, ни где бы то ни было ещё. Это как пытаться спастись от урагана в поле. Ты можешь упасть в траву, лелея надежду. Но чем дольше ты лежишь, тем сильнее становится ураган. В конце концов, он оторвёт тебя от земли вместе с кусками грунта, которые ты будешь в панике выковыривать, стараясь ухватиться за спасительную травинку. Я вижу тебя. Даже в высокой траве. Для этого мне не нужны глаза. Не умереть? Что за глупости? Я не могу умереть. Я и есть смерть.

- Артур, заходи. Мы тебя заждались.

Ещё бы. Не сомневаюсь.

Двое или трое. Какая разница? Он стоял передо мной, стараясь скрыть свой страх. Тот, что притаился в углу был вооружен. Бедняга. Я ведь не за ним сюда пришел. Может быть у него ещё долгая жизнь была впереди.

- Как видишь, мы были готовы к твоему визиту.

К этому нельзя быть готовым. Они все считали так же. И у них всех в глазах я видел страх. В тот последний миг, когда жизнь покидала тело через проделанное отверстие.

- Видишь же, что ситуация безвыходная.

- Именно так. Для тебя.

Злость тяжёлым забралом закрывала сознание. Я смотрел на человека передо мной, а видел существо из своего сна. С этой его ехидной ухмылкой. С этим вызовом в абсолютно черных глазах. Он желал испытать меня. Хотел проверить, являюсь ли я на самом деле тем, кем являюсь. Ему предстояло это выяснить. Опытным путем. Никаких слов больше не будет. Они - пустое сотрясание воздуха. Бессмысленное и дешёвое. Слишком много слов было сказано в последние дни.

- Положи на пол свое оружие, будь добр. Видишь же, что все закончено. Ты проиграл.

Кто это говорил? Человек? Или существо из сна? Нет, оно точно не хотело, чтобы я бросил меч.

- Кто ты такой?

- В каком смысле? Ты не знаешь, кто я?

Человек смеялся. Стремительно теряя свою значимость. Сейчас он был маленькой назойливой мошкой, жужжащей поперек важного разговора. Можно было его прихлопнуть, но не было гарантии, что важный разговор продолжится. Нет. Пусть себе стрекочет. Пока ещё может.

Я видел, как золотистая дымка медленно поднимается по лезвию и переходит на запястье. Это началось. И оно видело это точно так же, как я. Оно было довольно тем, что видит. Оно даже качало головой, одобрительно кивая.

- Мне стрелять? - спросил тот, что сзади.

- Нет, подожди. Ты видишь? С ним что-то происходит.

Я больше не различал их слов. Перед глазами был только шанс покончить с этим. Раз и навсегда. И никакой больше беготни во сне, никаких немых диалогов. Мне даже не нужны были больше ответы. Обойдусь без них. Оно все смотрело на меня, одобрительно кивая. Оно бросало мне вызов. И я его непременно приму.

- Босс, я стреляю.

- Нет, подожди. Эй, Артур, ты меня слышишь?

- Парень спятил, босс. Посмотрите на него. У него припадок.

- Нет, это что-то другое. У него глаза… Потемнели.

Оно подняло свой меч. Время пришло. Золотистый дым обволок мою шею. Не умереть. С чего это вдруг? Откуда эти мысли?

Сзади щёлкнул предохранитель. Звук был такой долгий. Оно указало взглядом мне за спину. Даже не оборачиваясь, я видел, как палец на спусковом крючке сдвинулся с места. Крупицы золота отделились от общей массы на шее и устремились назад. Он жадно вдохнул их, задерживая дыхание перед выстрелом. Роковая ошибка. И непозволительная трата времени. Глухой звук выстрела. Грохот мертвого тела. Он стрелял в меня, а попал аккурат в середину собственного лба. Я видел, как человек вздрогнул. Его зловонный страх распространился повсюду. Оно снова кивнуло. Корона на голове вспыхнула пламенем. Я был так быстр, как только мог. Ещё один глухой выстрел. Откуда? Улыбка на белом лице под короной. Он оказался быстрее? Что произошло? Я продолжил движение вперёд. Ещё выстрел. И ещё. Оно улыбалось, опуская свой меч. Его черный взор опустился с моего лица на грудь. Что это? Кровь? Нет. Откуда она тут? Он не мог успеть меня ударить. Попытался вдохнуть, но не выходило. А потом я разглядел человека, сжимавшего в дрожащей руке пистолет. Оно отступило в сторону, показывая мне эту картину. Злость все сделала сама. Лёгкий взмах руки, и дрожащая кисть с зажатым в ней пистолетом упала на ковер. Человек кричал.

- Что это?

Я дотронулся пальцем до темного пятна на футболке.

- Это кровь? Но откуда? Откуда здесь кровь.

- Это смерть, - сказало оно.

Оно впервые говорило. Я узнал собственный голос.

- Нет. Этого не может быть. Меня нельзя убить.

- Добро пожаловать, - сказало оно, затем улыбнулось и исчезло.

- Постой. Не уходи.

Но его уже не было. "Не умирать". Да, я знаю. И я знал, что нужно было делать. Один короткий вдох. Дать частичкам золотистого дыма попасть внутрь. Но я этого не делал. Почему? Что-то не давало мне вдохнуть. Что-то останавливало меня. Как будто я точно знал, что делать этого было нельзя. Нужно было просто ждать. Нужно было дать себе умереть. Это словно установка, с которой я сюда пришел. Странное ощущение. Боли не было. Удивление? Разочарование? Ничего кроме. Интересно, раз все в этом мире заканчивается, смерть тоже смертна? Скоро мы это выясним. Второй шанс. Три, два, один...

С воды дул прохладный ветерок. В мутной глади отражался яркий свет осеннего солнца. Уже не теплый, но все ещё греющий. Тот же ветер шевелил пожелтевшую листву в ветвях каштанов, отделявших пешеходную аллею от проезжей части. Листья срывало и редким потоком несло к воде. Все это было красиво. Все эти люди, музыка, небо, закат над широкой рекой. Закрыв глаза, я вдохнул эту красоту полной грудью. Я помнил этот запах. Этот вкус. И я точно знал, когда нужно было снова поднять веки. Она легким шагом шла к ограждению. Остановившись у перил, перегнулась через них и посмотрела вниз. Затем наверх, на небо, приподняв солнцезащитные очки. Я ещё не видел ее лица, но очень хорошо его знал. Пожалуй, лучше всех остальных лиц в этом мире. Высокая и тонкая. Совершенство. Внутри все полыхнуло. Стало страшно, как тогда, в прошлый раз. Как и в прошлый раз, я заставил себя подойти. Она обернулась. Я сделал вид, что тоже любуюсь закатом. И снова это незабытое ощущение. Смущение, неуверенность, страх. Она улыбнулась, убрав золотисто-белые волосы с лица. Эти губы. Я прекрасно их помню. Единственные губы на земле.

- Красиво, правда?

Нужно было ответить. Но было нечем. Воздух отказывался преобразовываться в звук. Это чувство я тоже помню. И это зелёное платье с узорами в виде летящих птиц. И эту джинсовую куртку на несколько размеров больше. Я помню, как любил в ней абсолютно все.

- Очень красивая, - наконец выдавил из себя.

Она улыбалась.

- Что? Река?

- Да, конечно, я про реку.

- Сможете…?

Она достала из кармана небольшой квадратный фотоаппарат голубого цвета.

- Сфотографировать вас?

- Да. На фоне заката. Я бы и сама. Но с этой камерой будет сложно.

Я взял фотоаппарат из ее рук.

- Забавно. Я хотел попросить вас.

- О чем?

- Хотел снимок на вашем фоне. Вы считаете, что тут нет ничего красивее заката. А я считаю, что тут нет ничего красивее вас.

Она смутилась. Но не испугалась. Как и должна была. Как и в тот раз.

- Хорошо, я согласна.

- Тогда, может, сэкономим пленку? Один кадр. Вы на фоне заката, а я на вашем фоне. Как на это смотрите?

- С высока, разумеется.

И эти слова я тоже помнил. И улыбку. И ее глаза. Так похожие на мои собственные.

Я огляделся по сторонам в поисках того, кто выступит фотографом. Казалось, что прошел уже час с возвращения. Набережная опустела. Остались только настойчивые рыбаки, отчаянно пытавшиеся выловить хоть что-то в мутной воде.

- Простите, вы нам не подсобите, - подошёл к ближайшему из них.

- Что? Фотография? На фоне заката? Понимаю.

На морщинистом лице появилась широкая улыбка. Он зафиксировал удочку на перилах и взял из моих рук камеру.

- Прежде, чем щёлкнуть, должен сказать, что вы отлично смотритесь вдвоем.

- Спасибо, - сказала она, снова смутившись.

- Ну давайте, покучнее. Это же фотоаппарат мгновенной печати. Угол у таких камер не слишком широкий. Так что, поближе друг к другу. Не стесняемся. Все ради искусства. Как селёдки в банке, если выражаться аналогией.

Она осторожно прижалась к моей спине, а я немного присел вниз, чтобы не заполнять собой прекрасный фон.

- Внимание, снимаю. Так, посмотрим. Нет, эта мне не нравится, - он потряс появившуюся карточку в воздухе, а затем убрал в карман. Используем второй шанс. Уверен, что он получится куда лучше. Особенно, когда уже есть опыт обращения с камерой. Внимание! Снимаю.

Вторую карточку он трогать не стал, потянув мне камеру.

- Спасибо.

- Удачи вам, ребята. Грамотно распорядитесь этим вторым шансом.

- Так и поступим. И простите. Если что не так.

Рыбак подмигнул и вернулся к своей удочке. Я вернул ей камеру.

- Странный он какой-то, - сказала она, отходя от перил.

- Ну да. Зато какая у него хорошая шапка.