- Добрый вечер, профессор.
Он замер и медленно выпрямился, оставив узел шнурков неразвязанным.
- Это вы? - без тени удивления в голосе спросил он, - и как вы вошли?
- С помощью вот этой вот бумажки.
Указательный палец вяло опустился на поверхность стола.
- И что это за бумажка?
- А вы не догадываетесь? Странно. Особенно, учитывая весь ваш интеллект. Думал, что вы уже знали о том, что так будет.
Высокий мужчина средних лет медленно снял очки и протер окуляры рукавом пиджака.
- Вы никак не оставляете эту свою дикую идею, верно? Удивительно, должен признать. Просто невероятная преданность своему делу.
- В этом мы с вами похожи, профессор.
- Сомневаюсь.
- Зря. Просто мы служим разным идеалам.
На худом вытянутом лице появилась улыбка.
- И какому идеалу вы служите?
Мужчина за столом глубоко вздохнул и поднял вверх глаза. Его расслабленная поза всячески свидетельствовала об отсутствии угрозы, но скрытое под курткой оружие откровенно кричало об обратном.
- Возможно, вы удивитесь, но список моих идеалов весьма ограничен.
- Скажите, в него входит преследование и беспочвенное обвинение? Эти понятия ведь тоже могут считаться идеалами. Ну, или, хотя бы целью, если угодно.
Некоторое время он молча смотрел на собеседника, все ещё неподвижно стоявшего в дверях собственного дома.
- Вы раздевайтесь, профессор. Снимайте свои ботинки и прочтите эти документы. А дальше уже обсудим беспочвенность, о которой вы так упорно твердите последние месяцы.
Ещё раз протерев очки, он взял в руки лежавшую на столе бумажку. Пробежав глазами текст, он отрешённо усмехнулся и взглянул на часы.
- Как думаете, профессор, если мы тут перевернем все вверх дном, обвинения так же останутся беспочвенными?
Мужчина в пиджаке все так же медленно отодвинул стул и тяжело опустился на него, вновь сняв с носа очки.
- Вижу, вы, наконец, добились своего. Даже смогли наконец убедить судью выписать этот ордер. Похвальное рвение.
- Я вам так скажу, рвение не появляется на пустом месте. Так что скажете? Стоит мне это делать? Или, может быть, вы сами все расскажете. И тогда мы избежим всех этих лишних телодвижений.
Профессор постучал пальцами по крышке стола после чего вновь взглянул на часы.
- Тем более, что вы, очевидно, спешите, раз так часто сверяетесь с временем.
- Нет, тут вы неправы. Я больше не спешу. Мне теперь остаётся только немного подождать. Вся спешка, слова богу, уже позади.
- Не будем упоминать бога, хорошо? Ему бы не понравилось то, что вы сейчас мне расскажете.
- О, это совершенно точно, мой друг. Вот тут вы абсолютно правы. Это бы ему очень не понравилось.
- Ну отлично, - он извлёк из внутреннего кармана блокнот, - в таком случае, раз уж мы все равно его будем расстраивать, то давайте сделаем это побыстрее.
Профессор тяжело вздохнул и снова постучал пальцами по столу.
- Вы проделали долгий путь к этому мгновению. И, должен сказать, что я восхищаюсь вашей работой. То, с каким усердием и с какой настойчивостью вы преследовали меня все последние месяцы, как не давали житья… Это, правда, вызывает восхищение. И радость. Что ещё остались подобные вам. Другие бы давно убрали это дело в дальнюю полку и занимались бы.., чем там обычно занимаются ваши коллеги. Но только не вы. Вы копали и копали, и, судя по вот этому, - он кивнул в сторону бумажки на столе, - наконец, подобрались достаточно близко. Можно даже сказать, что загнали меня в угол. Правда, случилось это уже после финишной черты…
- И что это значит? После какой черты?
- Ну, если представить, что мы бежали марафон, то к этому моменту я уже ее пересёк. И только после этого вы меня нагнали. Понимаете? Ничего, вы поймёте. Факт в том, что вам это всё-таки удалось сделать. По сути, этот марафон бежал только я, у вас никакого забега не было. Вы просто гнались и все.
- Давайте ближе к сути, профессор. Я не собираюсь соперничать с вами в словесности. Знаю, что тут я обречён.
- Собственно, я к этому и веду. Вы собираетесь услышать от меня всю правду, и я намерен вам ее рассказать. Вот только мой рассказ займет время. Не больше времени, конечно, чем заняло бы уничтожение вами моего имущества согласно этой вот бумажке, но все же.
- Тогда, раз мы с этим разобрались, приступайте, профессор. Только прошу вас, мы уже, вроде как, сошлись на том, что я загнал вас в угол, по вашим же словам. Давайте не будем лить воду. К сути пожалуйста.
При упоминании угла на худом лице профессора промелькнуло непонятное выражение, означавшее ни то отчаяние, ни то какое-то непонятное снисхождение к собеседнику.
- Хорошо. Так и поступим. Без воды. Сразу к сути.
- Для начала скажите, вы убили свою жену?
- Если вам нужна суть, то нет, я ее не убивал. Как раз наоборот.
- В каком смысле, наоборот? Это какая-то метафора опять? Иносказание?
- Нет конечно. Вы ведь просили суть.
- Профессор, она пропала четыре месяца назад. Четыре! Давайте на чистоту. Что вы с ней сделали?
Он снова тяжело вздохнул.
- Не с ней, а для нее. Так вопрос выглядит более логичным. Я сделал для нее то, что не мог сделать ни один другой человек на этой планете. Я подарил ей жизнь.
- Да? В таком случае, где она?
- Если вы хотите узнать всю правду, то позвольте мне вести собственное повествование. Из него вы получите все интересующие вас ответы.
- Хорошо. И, хотелось бы из вашего, бесспорно очень интересного, рассказа узнать судьбу всех остальных жертв, о которых мы с вами много раз говорили.
- Вы все узнаете. Запаситесь терпением, - он снова тяжело вздохнул, - вы думаете, что все началось около шести месяцев назад. Как раз тогда, когда вы обнаружили тот труп, самый первый. Это правда, но только отчасти. На самом же деле, эта история берет свое начало двадцать пять лет назад.
- Вы сейчас серьезно?
- Абсолютно. Мы же условились - только правда. Так получите свою правду. Признаться, мне самому уже невыносимо держать все это в себе, и я рад возможности хоть кому-то наконец все рассказать. Благо сейчас это уже нет необходимости скрывать. Я ведь в углу, верно? Мы к этому пришли. Просто я хочу, чтобы вы поняли мои мотивы, а для этого мне нужно вернуться в школу, во времена, когда я был подростком, даже ребенком. Тогда я встретил Ингу. Мы учились в одной школе.
- Первая любовь. Понимаю.
- Единственная любовь. В этом плане я являюсь самым везучим человеком на всем свете. Ни до этого, ни после, мне никогда больше не везло, если вы понимаете, о чем я сейчас говорю. Я глубоко убежден, что всякому человеку отведен определенный запас везения, и запас этот исчерпаем. Именно поэтому у нас так много случаев, когда, например, крупный выигрыш в лотерею влечет за собой разрушенные жизни. Весь запас моего везения был потрачен на встречу с ней. И за четверть века я ни разу не пожалел, что карта именно так легла. Будь мне предоставлен выбор до случившегося, я бы все равно отдал все везение за эту встречу.
- Очень романтично, профессор. Только не пойму, как это поможет нам в нашей с вами ситуации.
- Ничего, вы поймёте. За этот вековой квартал были разные события в нашей жизни. То есть, чтобы вы понимали, я отнюдь не идеализирую наше существование. Проще говоря, любая жизнь - она как растянутый сериал. Ее интересно наблюдать, но только в синопсисе. Если же ее смотреть в реальном времени, то рутина заставляет переключать канал. К сожалению, а может и к счастью, пульт дистанционного управления есть в руках только лишь у наблюдателя, а для актеров все течет медленно, и приходится проживать каждую секунду каждой новой серии. Нет возможности перемотать рекламу, например. И в этой всей рутине, в этом медленном потоке капающей из крана воды, нужно постоянно прилагать усилия, чтобы осознавать, что в твоём существовании здесь, на этой съёмочной площадке, есть смысл. Без этого осознания все это лишь новая капля из подтекающего крана.
- Как же красиво вы излагаете, профессор. Все эти речевые обороты… Прямо залюбуешься.
- Вы сейчас иронизируете, и это вполне нормально. Поступаете вы так именно потому, что сейчас являетесь наблюдателем. Пульт сейчас в ваших руках. И вам скучно. Хочется нажать кнопку перемотки. Я ведь прав? Конечно прав. И сам прежде часто замечал, что нахожусь в такой же ситуации. До тех пор, пока не научился находить смысл. Вот скажите, вы думаете о смысле собственного существования? Хоть иногда.
- Как любой человек. Но я слишком занят, чтобы тратить на это много времени.
- И к чему вы приходите, когда появляется время на подобные мелочи?
- Ну, я не умею так красиво формулировать свои мысли. Я, знаете ли, обычный мужик. Так сказать, из народа. Таким как я чужды высокие матери и тому подобная ерунда.
- Ну что ж, в таком случае, я отвечу за вас, если позволите. Благо, очевидно, что у меня времени на обдумывание этих, как вы их называете, высоких материй, было гораздо больше, чем у вас. Поэтому я, как мне кажется, могу говорить достаточно объективно. Эта жизнь, это непозволительно, просто непростительно медленное существование обретает хоть какой-то смысл, только когда есть цель. Без цели все это становится цепью вегетативных процессов. Клетка рождается, делился, умирает, и так снова и снова, пока, наконец цикл смерти не возьмёт вверх над циклом рождения. Без цели все это лишь нанесенное на график коническое сечение, где зародившаяся в нуле кривая идёт вверх, после чего, достигая верхней точки, устремляемся вниз до тех пор, пока не вернётся обратно к нулю. Проще говоря, если нет цели, то масштаб увеличивается, и можно наблюдать лишь глобальные процессы. Ты становишься лишь множеством точек на плоскости, которые, если повезёт, то образуют причудливый узор,а если нет, как в моем случае, то станут простым отрезком, устремляющимся от нуля обратно к нулю. Но как только появляется цель, масштаб графика уменьшается настолько, что, наблюдая со стороны, ты никогда и не подумаешь, что перед тобой обычная система координат с поднимающейся, либо опускающейся кривой. Только тогда твое появление в этой системе координат обретает смысл. Только когда ты не видишь график. Проще говоря, гораздо легче ждать чего-то, чем просто ждать. Вот взять вас. Почему вы так настойчиво преследовали меня все последние месяцы? Потому что я дал вам цель. Дал смысл вашего существования. Отнял у вас время на экзистенциальные страдания. Уменьшил масштаб вашего графика настолько, что вы перестали видеть вашу собственную систему координат.
- Ясно. Выходит, мне следует вас благодарить, я правильно понимаю.
- Нет, неправильно. Вы все ещё не понимаете. Я здесь - всего лишь цель. Временная, а не перманентная. Цель, которую вы сами создали. Я не говорю сейчас о том, хорошо это или же плохо. Я лишь говорю о факте. Благодаря тому, что вы создали из меня цель, ваша жизнь обрела смысл. У каждого это работает по-своему. Для кого-то цель - вернуться домой с работы и обнять детей. Для кого-то - проснуться утром, не умерев во сне. Для других - поехать в отпуск летом на побережье. Заработать миллион, найти пару, вырастить дерево в саду, починить наконец протекающий унитаз… Все это настолько субъективно, что выделить что-то схожее или среднее просто невозможно. Все зависит от многих факторов: кругозор, образованность, дальновидность, широта взглядов. Общее только одно - жизнь является настоящей жизнью, только при наличии цели. Только ради нее можно продолжать существовать в этом мире.
- И какая у вас цель, профессор? Усыпить меня своей лекцией? Или может, упаси господь, унизить упоминанием широты внутреннего мира?
Он снова взглянул на часы.
- Это зависит от положения стрелок на часах. На ближайшие без малого десять минут цель одна, самая главная, которой я жил пару последних лет. Спасти жизнь. Самую важную из всех. Десять оборотов секундной стрелки, и ей на смену придет другая. Которая, возможно, ещё продлит мое существование. Но было время, когда я терял свою цель. Когда прежний стимул исчерпался, а нового так и не появилось. Такое случалось несколько раз. И в каждый из них бренность этого протекающего крана в виде бесконечно сменяющих друг друга серых будней наваливалась на меня огромной бетонной плитой. Все было бы гораздо проще, будь мой тот самый пресловутый внутренний мир пошире. Это к слову об унижении, в котором вы меня пытаетесь обвинить. Тогда, возможно, я бы сумел следовать чему-то глобальному. Ну, например, мир во всем мире. Понимаете, о чем я? Или, допустим, увидеть своих внуков. Или даже правнуков. Сплясать на их свадьбе. Это если немного более приземленно. Но, к сожалению, мой скудный мозг устроен иначе. Эта самая цель должна быть осязаема. Она должна быть где-то впереди, но не слишком далеко. И вот, когда это навалилось в очередной раз, подумалось, что на этом все закончится, что конец уже близок. Но, в один из дней, Инга потеряла сознание. Прямо вот здесь, на кухне, за вашей спиной. Оказалось, что это лейкоз в третьей стадии. Рак крови, проще говоря. Возможно, это покажется вам кощунством, но этот диагноз тогда подарил мне жизнь. И если бы я был чуть более сентиментальными человеком, то, вероятно, мне было бы сейчас стыдно это признавать. Помню тот вечер очень хорошо. Она была разбита, опустошена, эта новость свалилась словно снег на голову. А в голове все складывалось в какой-то дьявольский пазл. Тем вечером пришло понимание. Осознание того, что у меня появилась цель, что она дана мне не просто так…
- Дана? Что это, по-вашему? Божий замысел?
- Называйте это как хотите. Суть от этого не изменится. Мне, генетику, гематологу, ставится задача, от решения которой зависит жизнь самого дорогого мне человека. Этот конструктор сложился буквально за один вечер. Уже через неделю у меня на руках были все данные, необходимые для решения. Не буду вдаваться в разного рода научные подробности, чтобы не усыпить вас ненароком, скажу лишь, что это был необычный лейкоз. Диагноз, который я получил, был уникальным, никогда прежде я ни с чем подобным не сталкивался. Вот скажите мне, мой друг. На что бы вы были готовы пойти, чтобы спасти самую дорогую для вас жизнь?
- Не могу ответить. Наверно, нужно оказаться в такой ситуации, чтобы понять. Говорить-то можно все, что угодно.
- Вот именно так я и подумал в тот момент.
- Но, как там говорится в одной молитве? Боже, дай мне сил изменить то, что я в силах изменить, дай мне волю принять то, что я изменить не в силах, и дай разум отличить одно от другого.
- Слишком много просьб в одном небольшом предложении, вам не кажется? Я не привык никого ни о чем просить.
- Единственное, что мне сейчас кажется, так это то, что есть ситуации, в которых мы бессильны. И в таких ситуациях нужна смелость, чтобы просто отпустить.
- То, что вы называете смелостью, я называю трусостью. Вот видите, как сильно отличаются наши с вами взгляды на эту жизнь. Вы допускаете ситуацию, в которой можете безропотно подчиниться проделкам судьбы. Я никогда не окажусь в подобной ситуации. У Инги была аномальная нехватка красных телец в крови. Сколько бы я не делал переливаний, эффект держался считанные часы. Ее собственная кровь, в виду такого странного заболевания, будто бы отторгала их. Чтобы она жила, нужен был постоянный приток свежей крови в ее систему. Она чахла на глазах, как только отключался аппарат.
- Так что это за болезнь такая, о которой никто ничего не знает? Такое возможно вообще?
- Как оказалось - возможно. Раковые клетки творят удивительные вещи. Они убивают все другие, но сами при этом невероятно живучи. Слышали когда-нибудь о часах Аомникова? Это термин, который определяет конечное число деления людей клетки. То есть, каждая клетка делится только определенное количество раз, после чего наступает смерть. Единственная клетка, число делений которой бесконечно - раковая клетка. Вот такая вот ирония судьбы. Выходит, что человека убивает бессмертие, которое он не в силах принять. Или всё-таки в силах? Все последние годы меня не покидала мысль, что это не просто аксиома, а теорема, которую можно, а в моей ситуации так и вовсе необходимо во что бы то ни стало решить. Но мне нужно было время, которого у меня не было. Удивительно, правда? Время - такая невероятная штука. Оно было здесь всегда, и будет после каждого из нас. Ничего не происходит без его ведома, даже на самом крошечном квантовом уровне оно все равно диктует свои условия. Мне нужно было растянуть его, так сильно, как я только смогу, чтобы осуществить задуманное. Та самая составная часть уравнения, его условие, только при наличии которого можно было получить заведомое неизвестное. И я сумел это сделать. Представляете? Я сумел победить время. Главное - чтобы была цель. Такая, которая заставит вас двигаться вперёд.
- О чем вы вообще толкуете, профессор?
- Вам сложно понять. И едва ли вы сумеете увидеть всю суть. Нет, не потому, что я сомневаюсь в ваших умственных способностях. Отнюдь. Просто мы с вами живём в разных изменениях. У меня есть возможность думать о высоких материях. А у вас, как выяснилось, ее нет.
- Пожалуйста, давайте ближе к интересующей нас теме. Очень занятный рассказ, но все же.
- Хорошо, мы уже как раз проходим к интересующему вас отрезку. Для того, чтобы Инга жила, ей нужно было одно из двух: либо постоянный приток свежей крови, который бы позволил красным тельцам отмерать без последствий, либо какие-то изменения на генетическом уровне, которые бы позволили тельцам задерживаться в крови дольше. Первый вариант, разумеется, был самым простым, но где взять столько крови, ещё и необходимой группы? Нужно было около литра в день. Я посчитал, что без переливания она проживет не больше двух недель, при этом вторая неделя пройдет в бессознательном состоянии.
- Что вы сделали, профессор? - на его лице вдруг проступило напряжение.
- Я сделал то, что должен был. У нас совместимые группы крови. Я забрал Ингу домой и на протяжении месяца или полутора выкачивал из себя столько крови, сколько было можно. А когда приходил в себя, то работал. Знаете, кто такие гематофаги?
- Нет, не знаю.
- Это организмы, питающиеся кровью. Комары, клещи, некоторые кольчатые черви. Всем им кровь нужна для нормальной жизнедеятельности. Но есть и позвоночные. Вы точно о них слышали. Самое знаменитое из них - летучая мышь породы десмод. Desmodus rotundus, если быть точным. Маленький зверёк, который пьет кровь других млекопитающих, чтобы выжить. Иронично, верно? Знакомая ситуация с выживанием. За несколько дней, в промежутках между очередными помутнениями от кровопотери, я сумел выделить необходимые связи из ДНК десмода и встроить их в код человека. Я победил время, мой друг. Дрожащими руками, впалыми глазами, уставшим и обескровленным мозгом. Больше не нужно было переливаний, поисков нужной группы. Достаточно было просто укусить и выпить. Красные тельца все ещё умирали, но теперь гораздо медленнее, и все это очень походило на обыкновенную жажду. А самое главное - раковые клетки, по какому-то чудесному стечению обстоятельств, больше не атаковали здоровые. Все будто бы замерло внутри ее тела. Вместе с этим обострились чувства. Это просто невероятно, мне хотелось показать это людям, поделиться, я мог бы спасти миллионы жизней, если бы занялся исследованием последовательностей.
- Вы сейчас издеваетесь надо мной, профессор? Это очередная высокоинтеллектуальная шутка?
- Никаких шуток, мой друг. Немного терпения, и вы все поймёте. Да, сейчас сложно в это поверить, но я и не жду слепой веры. Больше не жду. Я убил в себе тщеславие тем утром, когда она проснулась. Это был лишь шаг на пути к моей цели. Очень большой и уверенный, но все же только один. И,как у абсолютно всего в этом мире, у этого чуда тоже была своя цена. Свежая кровь все же должна была поступать, пусть и совсем не в тех объемах и не с прежней периодичностью. Пришлось даже прерваться в собственных исследованиях раковых клеток, чтобы придумать то, как быть дальше. Тогда я не нашел ничего лучшего, кроме как продолжать кормить ее собственной кровью. Видите эти шрамы? - он подтянул рукав свитера, под которым была закрытая пластырем рана, - это было временное решение. Проблема была в том, что со временем жажда усиливалась, и все хуже влияла на эмоциональный фон. Чувство вины, осознание собственной, так сказать, особенности… все это угнетало ее. Ее мозг стал работать иначе, если выразиться проще. Первое время помогали антидепрессанты, но лишь первое время. Организм очень быстро привыкал к ним, и эффект пропадал. И тогда я понял, что и к крови она точно так же привыкает. Нужна была другая, свежая кровь, моя больше не подходила. Чтобы вы понимали, она перестала быть обычным человеком, таким, каких вы себе представляете. После каждого нового приема крови она становилась быстрее, сильнее, гораздо выносливее, но к концу двухнедельного цикла без крови, когда жажда начинала ее медленно убивать, она была слабее, чем любой другой человек, превращаясь в живой скелет. И снова дилемма: продолжать давать ей собственную кровь, изредка подворовывая чужую из банка, чем испортить чистоту эксперимента, или же действовать иным путем.
- Одумайтесь, профессор! О каком эксперименте идёт речь? Вы же только что рассказывали о своей невероятной любви к жене. А теперь она для вас - всего лишь эксперимент?
- Я понимаю, о чем говорю, мой друг. Я блуждал в потёмках на неизведанной территории. Там, куда ни разу не ступала нога человека. Чтобы пройти реку вброд, сперва нужно было нащупать дно палкой. Это все было одним большим экспериментом. И я выбрал его чистоту. Это было около шести месяцев назад.
- Ясно. Вот и признание подоспело. Вы убили этих людей?
- Да. Вот ваша правда. Я отправил их на смерть. Это и было мое взвешенное обдуманное решение. И, прошу вас, не нужно пытаться взывать к моим чувствам. Я никогда в жизни ни о чем не жалел, и делать этого впредь не намерен.
- Ну да. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, так?
- В сущности, к тому моменту я уже так увяз во всей этой пучине необъяснимого, что осталось только постараться минимизировать ущерб. Без самого ущерба уже было не обойтись. Я ведь могу сделать иначе. Мог просто выпускать ее из дома раз в две недели. Но так я поступить не мог. Мы бы не смогли с этим жить потом. Тот путь, который мы вместе выбрали, был единственным правильным.
- О, и теперь нам нужно благодарить вас за великодушие?
- Нет, этого я не прошу.
- Погибли люди, профессор. По вашей вине. В угоду вашей сумасшедшей идее.
- Вы называете их людьми. При этом каждому из них грозило пожизненное заключение или смертная казнь…
- После суда, профессор. После того, как суд решит, виновны ли они.
- Ну, выходит, что я стал их судьей. В этой области я конечно не эксперт, но в справедливости я разбираюсь.
- Это точно.
- Точно. Без сомнений. Первым был педофил, вторым насильник, третьим - человек, который ежедневно избивал свою жену и детей. Не стройте из себя моралиста, мой друг. Мы оба понимаем, что я выступил санитаром в этом глухом лесу. Просто из нас двоих только мне хватает смелости это признать.
- Не вижу тут смелости, профессор. У вас нет выхода, вы в тупике. Вот и приходится оправдывать свои ужасные действия такими способами, которые вам проще всего даются.
- И снова мы с вами расходимся во мнениях. Я вижу смелость, когда не закрывают глаза, а вы видите смелость, когда их специально держат закрытыми до решения какого-то утопического суда.
- Где тела, профессор? Десять тел. Где вы их спрятали?
- Тела, вернее, то, что от них осталось, закопаны на заднем дворе. Неглубоко, так что, вам не придется долго копать, чтобы их достать.
- Как вы их убили?
На лице появилась снова эта снисходительная улыбка.
- Вы так и не поняли, верно? Я лишь был их судьей. Палач у них был другой.
- Ваша жена-сверхчеловек? Вы думаете, я поверю в это?
Он пожал плечами.
- Откровенно говоря - нет, не думаю.
- Мы договорились, что вы все расскажете.
- Именно так.
- Где ваша жена, профессор? Она мертва? Вы убили ее?
Он устало потёр переносицу и снова взглянул на часы.
- Она жива, мой друг. Живее, чем вы можете себе представить.
- Где она?
- Тут. Внизу. В подвале.
Он поднялся со стула и достал из-под куртки пистолет.
- Вы ее там заперли? Держите ее в плену? Она в порядке?
- О, уверяю вас, мой друг, в этом нет никакой необходимости, - он кивнул на оголённое оружие, - я вам не опасен, а когда мы спустемся вниз, оружие все равно будет бесполезно.
- Вставайте, профессор. Мы идём в подвал. И, богом клянусь, если вы мучили ее…
- Какой кошмар. Вы меня совсем не слушали, - медленно поговорил он, поднимаясь, - а в какой-то момент мне даже показалось, что вы поймёте. Да, я снова ошибся. Ну ничего. Наши десять минут в любом случае уже истекли. Я отведу вас вниз, и вы сможете увидеть, так сказать, всю картину целиком. Своими собственными глазами. Только сперва, пока мы идём, я, если позволите, закончу историю. В детстве мне поставили диагноз - обсессивно-компульсивное расстройство. Если не закончу что-то начатое, то буду очень плохо себя чувствовать.
- Да мне плевать. Эти ваши сказки мне не особо интересны.
- Ну хорошо. Когда я снова победил время, то смог заняться главным. Цель все ещё не была достигнута. В нашем организме есть клетки, которые, при определенных условиях, могут становиться абсолютно любыми. В зависимости от этих самых условий. Знаете, как они называются? Стволовые клетки. Из чаще всего берут из пуповины ребенка при рождении. В моем распоряжении была бессмертная раковая клетка и идеальный транспорт для нее. Я очень быстро нашел способ их соединить, - он повернул ключ в замке и открыл дверь в темный подвал, - жаль, все, что мне оставалось - снять блок. Позволить раковым клеткам делать то, что они умеют лучше всего - делиться. И снова время, мой друг. Оно должно было все закончить за меня. Чувствую себя настоящим повелителем времени. Я победил его. Дважды. И теперь оно в моем полном подчинении. Прошу вас, спускайтесь. Только не ударьтесь головой, тут низкий пролет.
- Включите свет!
- Не могу, рубильник внизу. Вы ведь заметили, что дом обесточен. Когда влезли сюда без спроса.
- Черт вас дери! - он достал из кармана фонарик и осветил лестницу, - спускайтесь и включите свет.
- Хорошо, как пожелаете. Так и поступим.
Они медленно прошествовали по крутой деревянной лестнице в темноту подвала.
- Включайте!
Щёлкнул рубильник, и на низком потолке вспыхнули длинные лампы дневного света.
- Это что такое?
- Это барокамера. Там внутри поддерживается определенная температура и давление. Самая благоприятная среда для жизнедеятельности клеток человеческого тела. Я называю ее инкубатором.
- Где ваша жена, профессор? - он направил пистолет на спутника.
- Она тут, мой друг. Я ведь предупреждал, что оружие теперь бесполезно.
Что-то тяжёлое отвалилось от потолка и, задев одну из ламп, упало прямо на руку, сжимавшую пистолет.
- Черт возьми! - он отпрянул, схватившись за раненую конечность, - что это?! Что это такое? Это… Это вы?
- Как себя чувствуешь, любимая?
- Чувствую себя… живой.
