ПО ТУ СТОРОНУ НЕБА. Путевые заметки. Глава 8. Снова Манассас

Радость возвращения в апартаменты старых друзей требовала выхода, и я накормил в Макдональдсе и японца тоже. Из банкомата я выудил купюру в сто долларов, разменял. Расплатился и дал чаевые – не больше десяти баксов.

Подъехав почти вплотную к двери старых апартаментов, я радостно выскочил. Йонг – таксист выложил мои вещи на газон. Дверь была не заперта. Наводящая макияж Надежда оживлённо вскочила с дивана:
– Витя!
Она сфотографировала меня и Йонга около тёмно-жёлтого “Пежо”.
Трепет возвращения на прежнее место улетучился, как обнаружил я, что оставил футляр от фотоаппарата на капоте такси. В нём я хранил кольца и дополнительную флэшкарту большой ёмкости.

Чемоданное настроение

Хорошо, что Йонг дал свой номер. Позвонив, услышал как-то странно изменившийся голос японца – человека нажившегося и хитрого. Кто бы мог подумать, что он не скажет:
– Я не могу. Срочный вызов!
Смекнув, что к чему, я сказал:
– Здесь ребята хотят в Нью-Йорк махнуть.
– Сколько дают? – сразу заинтересовался он.
– Конечно пять сотен зелёных.
– О-о, еду, еду, – залепетал Йонг.

Увидев моё разочарованное в таксистах – японцах, а потому и злое лицо, он понял промах. Маневрировать во дворе между двух джипов чёрных соседей крайне неудобно, он вышел и виновато воззрился на меня. На его глазах вдруг проступила влага. Жалость Йонг вызвал отменную, у него было чему поучиться, подметил я, приняв футляр и проверив содержимое кармашка.
– Не делай так больше, парень!
Медленно закивав, он дал понять, что задумался над кое-чем серьёзным.
Надежда оглядела меня со всех сторон. Похорошел: похудел, загорел, волосы выцвели, отросли, извиваясь волнистыми светлыми нитями.
– Прямо другой человек! – заключила она. – Тут столько произошло!
Находясь в состояние возбуждения встречи, она рассказала:
– Светин парень позвонил и сказал, что изменил ей. Света целый месяц встречалась с Явором и позвонила ему тоже… Теперь они мат на мате общаются. Он звонит каждый день к ней в бассейн и кричит.
– Стефан, наконец, получил тебя?
– Нет. Я верна Кевину.
– Слушай дальше. Света долго ездила с Джи, а потом позвонила, что останется у него. Я захожу в апартаменты, поднимаюсь на второй этаж и вижу голый зад Джи и скрещенные на пояснице ноги Светы. Они меня не видели.
– Камеру взяла?
– Неет. Я ждала Свету дома.
– Да, – заключил я. – Прикольно!
Надежда призналась, что Кевин изменил ей со Светланой, но это пустяковое дело, она не ревновала к лучшей подруге.
– Несомненно, тебя любит больше! – сказал я, отправившись на кухню.

Действительно, в холодильнике еды на десятерых голодных и десяток литров разного питья. Только молока не оказалось для удачно перекочевавшей целой коробки хлопьев.
Светлану, загоревшую, точно головешка, я не узнал. Мы обнялись. Поведали друг другу яркие события.
– Ты снял мексиканку? – удивилась она. – Не утонул в груди?
– Конечно, нет. Я – половой гигант и оформил её как надо!
– Хорошо, – недоверчиво согласилась Светлана, продолжив рассказ.
Она завела очень выгодное знакомство с кореянкой, каждый день посещавшей бассейн. И теперь они без проблем заходят в ночной клуб Вашингтона – Ибиса. Там они сидят только за столом для вип-клиентов и пьют дорогие коктейли и шампанское бесплатно. Светлана видела Джейзи и пятерых чернокожих девушек, которые лобызали его точно драгоценного.
– Джейзи – попсовый репер и совсем не талантливый, как DMX или ребята из Вутан-клэна, – сказал я в отместку её хвастовству. – Что-то пытался петь с Линкин-парком. Неудачник, короче!..
– А ты кого видел? – вдруг с упрёком спросила она.
– Жизнь в трёх городах, – подумав, ответил я.
Усмехнувшись, она приняла гостя – Джи.
– Эй, Вик, как оно, парень? – заходя, приподнял очки он.
– Нормально. А ты?
– Сойдёт.

Я сидел на кухне и наблюдал за Надеждой, которая варила суп и, резко бросив поварёшку в раковину, нервничая, обронила:
– Думаешь, они просто поговорить поднялись наверх. Какой ты наивный, Витя!
Я, слегка удивлённый, ей слова не говорил ни до, ни после. Вдруг почему-то вспомнил себя и Лилю и с улыбкой спросил, где Кевин.
– Завтра или послезавтра возвращается из Мериленда. Гостит у родителей.
Милоша подвезла к дверям апартаментов кореянка. Входя, не ожидал он увидеть меня. Поздоровался, но времени на разговор не оставалось. Обнимаясь и жадно целуясь, они поднимались наверх. Я услышал, как Светлана, открыв дверь, восхитилась:
– Квон, наконец-то!
– Завтра вечером выезжаем в денс-клуб, – сказала Квон. – Мой сосед вам обязательно понравится.  
Вечером я, Светлана и Надежда втроём вышли прогуляться по городу, на который постепенно опускались ночные сумерки. Солнце пряталось, одаряло последними оранжевыми лучами ограды домов и стоянки опустевших супермаркетов и закрывающихся магазинов. Медленно и неожиданно мы дошли до “Пиццерии Хат” и решили возвращаться. Бомж Эндрю, возвращавшийся на место дешёвых гамбургеров, удивительно быстро узнал меня.
– Как оно, Вик?

Я оглянулся и сделал вид, что не заметил знакомого.
– Ты должен, Вик! – неприязненно сказал он.
– Кто он? – спросила Светлана.
– Наверное, сумасшедший какой-то. Сейчас…
Подойдя к нему, я заговорил медленно и внушительно:
– Видишь их. Русская мафия! Ты не жилец, парень!
– Ок, ок. Прости, Вик! – опешил Эндрю, предложив загладить вину бесплатной пиццей. – Сколько угодно, дружище!
– Живи.
Денс-клуб Вашингтона не вдохновил, потому что я не являлся любителем танцев и шума. Нашёлся и плюс – сколько угодно молочного коктейля и знакомство с Максом, соседом Квон, который всегда пытался нас рассмешить, рассказывая непонятные американские шутки и строя гримасы.

Дни без работы проходили однотонно и скучно. Заходя в разные магазины в поисках работы, я не получал отказ, но ни один работодатель не звонил. Бросив поиск работы, я принялся ходить по ресторанам. В японском ресторане еда готовилась при клиенте. Повар жонглировал ножами, продуктами перед тем, как сготовить чудо-обед. Как-то, придя в китайский ресторан на шведский стол, я специально приколол пакет булавкой к внутренней части рубашки. Официант, подливавший кока-колу в пустеющие стаканы со льдом, зорко наблюдал за тем, чтобы на столах не оставались грязные тарелки. С ним надо повнимательней, решил я настороженно. Съев большую тарелку всякой заморской всячины, набирал вторую. Глядя на косившихся работников ресторана, мог сказать, что они впервые видели столь прожорливого человека. Забрасывая содержимое тарелки в пакет, я одновременно следил за китайцем, который вдруг пропал из вида. Парень в малиновой рубашке, с выразительным лицом и прической, похожий на Лю Кенга, раскусив меня, решил заговорить. Сначала я виновато склонил голову и тихо объяснил, что приехал из бедного города, но вскоре понял, что всё обойдётся. Странно улыбнувшись, он не отошёл от меня. Поняв, что спасёт положение, я дал ему пять долларов чаевых.

Испробовав, казалось, весь рацион невиданной пищи, я захотел поесть нормальной картошки в мундирах, салата с огурцами и помидорами.
– Корнишоны? – уточнил разносчик в мексиканском ресторане. – Картофель фри?
– Нет. Нет. Помидоры и огурцы, приправленные сметаной и картошка, сваренная в воде. Трудно приготовить простую еду?
– Сэр, что за салат и картошка? Чей образец кухни вам нужен? – переспросил он, подозвав менеджера.
Рассердившись, я хотел быстрее наесться корнишонов и не заходить сюда больше в плохом настроении. Странный народ – могут приготовить изысканные блюда, а простой русской картошки не допросишься…темнота…да, скоро домой…
Джи, рассеянно глядя на дорогу, в изящный зад впереди идущей ярко-жёлтой “Феррари”, рассказал, что познакомился со своей бывшей подружкой Дори на автостоянке у одного из модных денс-клубов Вашингтона. Стройная чернокожая куколка невысокого роста в декольтированном платье с короткой юбкой попросила поставить машину между двух припарковавшихся. Дори боялась случайно задеть чей-нибудь корпус. Её опасения, как выяснилось позже, оказались связаны с недавней парковкой около Макдональдса. Она, не рассчитав расстояние, разбила фару и поцарапала передок “Форда”. Джи не за что бы не отказал столь привлекательной девушке, тем более, с грудью точно две переспелые дыни. Парень умело припарковал тачку и зацепил партнёршу не только на медленный танец, но и на ночь. С того дня они пробыли вместе долгое время. Дори прониклась к нему истинной любовью, познакомилась с его родителями. Как-то она решила устроить общее свидание и пригласила свою подругу, потом долго не могла прийти в себя.
– Зачем тебе понадобился большой зад Емелины? – осуждающе спросил я.
– Не знаю, парень! – стукнул Джи по рулю, снижая скорость. По-детски изменившееся лицо охватила гримаса стыда. – Думал, что Дори не узнает. Большой зад!.. Знаешь, как нигер любит его. Доги-стайл…
– А-а! – улыбнулся я.

Дори простила измену с лучшей подругой, затем они некоторое время встречались. Джи показал фотографию на телефоне с подписью: “Мы на Ниагарском водопаде!” Однажды ночью после бурных ласк она попросила парня об одном драгоценном подарке – ребёнке. Тогда крутой чёрный “Streeter”, как он называл себя иногда, Джи испугался, как мальчишка, которого посадили на стул дантиста. Пообещать он пообещал в порыве сильных чувств, но ответственность за последствия подарка он, понятное дело, брать не хотел, поэтому следующую ночь провёл в одиночестве. Не мог явиться к ней без твёрдого решения. Мысли о том, что кто-то или что-то могло приковать к заботам, бессонным ночам отзывались тревожным стуком сердца в груди. Он слишком молод и неопытен, чтобы стать хорошим отцом. Прошло несколько лет, но девушка до сих пор интересовалась жизнью ночного охранника мегамаркета. Она верила, что рано или поздно парень опомнится и, наконец, придёт.
– Что сегодня ей скажешь? – спросил я с нескрываемым любопытством. Нащупав ногой пустую жестяную банку из-под кока-колы, с хрустом раздавил её.
– Не представляю, – медленно покачал головой Джи. Его взгляд потускневший, словно предзакатное солнце, уставился в зеркало водителя. Занни, слишком расслабившись, положив голову на плечо Джеймса, плохо соображал.
– У неё богатый папочка! – прищёлкнул языком Джи, тормознув рядом с машиной Кевина.
Я остался в машине приглядывать за родственником Джи, который, склонившись буквой “зю” сполз на резиновые коврики пола. Джи, Кевин и пошатывающийся Джеймс отправились за недорогой закуской. Через минуту прибежал Кевин и позвал меня.
– Там чувак наверняка наркоту продаёт. Контрабандист!.. – оживлённо предположил он, потянув меня за руку. – Пойдём, поговоришь. Он, кажется, один из ваших.

Делать нечего и я, пропустив низкорослого толстяка, похожего на брюхоногого моллюска с большой головой, зашёл в двухэтажный мегамаркет. Джи, выбирал упакованные в картон пирожки с короткими японскими названиями, прописанными английскими буквами.
– Дешевле жрачки не найти, – загоготал он, указав на человека в рубашке и брюках с большими оттянутыми карманами. Пожилой мужчина неторопливо ходил вокруг молочного отдела и заглядывал в широкий пролёт между полками с джемом и мёдом, другими сладостями, традиционно используемыми на завтрак. Облик  явно смахивал на славянский тип. Строгость в чертах и недоверчивость в глазах свидетельствовали о старой закалке.
Кевин, достав бумажник, медленно считал доллары и поглядывал на меня. Я, сделав вид, что сравнивал калорийность на пластмассовых бутылках молока, понял, какой “наркотой” приторговывал человек. Тихо, ненастойчиво предлагая людям, посетившим отдел молока, жестяную банку со знакомой мне с детства синей обёрткой, с акцентом говорил, что этот продукт не производится нигде в стране. Сгущёнка! Любопытству американцев можно подивиться, они, как малые дети, брали из его рук пластмассовую ложку, которую каждый раз новую он вытягивал из набора других, спрятанных на поясе.
– Пробуйте, такого…аа, русский!
– Сколько хочешь? Друзей угощу, небось, не пробовали. Думают, что наркота!
Нет, он не удивился, поведал, что иногда выгоняли из магазина, когда торговал неосторожно и открыто, а теперь каждый день меняет место. Моё внимание привлекла этикетка на банке, и, о, чудо – что же я читаю?
– Любинский консервный комбинат, Омская область, Россия. Привет Родины! Послушай, старина, банка проделала столь далёкий путь, что и я. Я – родом из Омска, эта банка изготовлена у меня дома!
Своей бурной реакцией я немало удивил бывшего соотечественника. За десять долларов как земляку он отпустил мне две банки.
Кевин критически рассмотрел покупку, требующую специального консервного ножа. Перевёл на меня удивлённый взгляд. Джи, наморщившись, понял, что взбадривающими веществами или наоборот притупляющими разум тут и не пахло. Кевин с трудом открыл её раскладным ножом, приоткрыл крышку, опустил голову, недоверчиво втянул носом.
– Ум-м, запах неплохой, – согласился он, позволив Джи, разорвавшему плёнку с упаковки пирожков – Мандзю, испытать на вкус. Он мгновенно оценил вкус содержимого консервной банки на “отлично”. Интересно наблюдать за изменением лица человека. Только что кислая мина, похожая на засохший каштан, вызванная видом голой  жести и отклеившейся синей этикетки, и, мгновенное изменение мимики лица, попробовавшего содержимое банки, восторженный, облизывающий губы человек. Пригубил молоко и немногословный хмурый Джеймс, постоянно пританцовывающий Алан, оба репера одобрили молоко своим коронным жестом.
– Действительно, вкусно.

Мои чёрные друзья лакомились сгущёнкой, пока не прикончили целиком.
Мне ужасно не хотелось расставаться с пустой банкой. Но, мои друзья не поняли бы подобного скупердяйства. Откуда им знать, что это не просто банка, а послание с далёкой Родины. Всё есть в Америке, так принято считать. Сами американцы не без гордости и некоего снобизма утверждают истину – самое лучшее непременно в их стране!  Слышите, в Америке нет такого удивительно вкусного сгущённого молока в синей жестяной банке! Знайте об этом! Весь дальнейший вечер наполнился смыслом и гордостью за свою державу.
Мы выбрались за город, спешили на соревнование, которое устраивала американская молодёжь раз в полгода. Джи и Кевин держали в секрете то, что произойдёт на северной окраине Манассаса, а Джеймс рассказал, что “Джамперы” – особые машины на высокой подвеске. На подобных машинах проводились соревнования на скорость и ритмичность движения.

 По правой стороне дороги лежали горы песка и гранита, огороженные металлическим высоким забором. Шла грандиозная реконструкция дороги. Странные эти американцы – прекрасную дорогу переделывают! У меня на родине этакая по качеству дорога признана была бы идеальной. Красиво жить не запретишь!
Джи подкрепился пирожком, запив сгущёнкой из второй банки, а затем прополоскал рот кока-колой. Многократно похвалив вкус сгущённого молока, заметно повеселел, но по мере приближения к месту нашего путешествия, выражение лица становилось напряжённым и озабоченным.

С другой стороны тёмно-зелёного холма, подходящего к маленькому озеру, отблёскивающего кармином в свете предзакатного солнца, темнели постройки с башней посередине, внешне казалось сложенной из мусора – металлолома. На вершине небольшой платформы – кузова грузовой машины – стоял человек с прожектором. Повернув полосу ярко-жёлтого режущего глаза света на дорогу, он приглушил его резкость. Круг бледного янтаря “прыгающего зайца” привёл наши машины на площадку единственного закрытого бокса.
Джи торопливо вышел, быстрым взглядом оглядел окрестность. Свет прожектора усилился, огромным пятном забрался на закрытые ворота бокса. Кевин, махнул рукой, крикнул. Парень на куче металлолома, помахав кепкой, выпустил длинную струю дыма. Мы прибыли во время. Многоголосый шум, звук моторов, время от времени надрывавшихся под педалью газа, суета подготовки доносились из-за кучи металлолома. Вспышки фар на крышах и шашки искусственного синего света мелькали над головами чёрных ребят в белых майках. Блестели их зубы, и  сверкали глаза. Расплывчатое пятно от ручного фонаря парня на “вышке” пробралось между двумя кузовами с обрезанными верхами; оттуда быстро выкатывали покрышки от колёс, предназначенные для сиденья. Подойдя ближе, я повернулся, за мной шли Джеймс и Алан. Первый выглядел несколько удручённо и часто оглядывался. Щурясь от направленного прямо  в лицо света фонарика, я поинтересовался у Джеймса, чем станем заниматься, но парень вместо ответа пробурчал, почему-то про разлившуюся сгущёнку (я часто не понимал его речь из-за акцента и манеры говорить, проглатывая окончания) задрал голову, крикнул:
– Эй, Джет, парень новенький!
Свет от фонарика погас. Рядом вспыхнул огромный круг, который медленно описывал дугу на площадке.

Старое здание, где проводился тюнинг автомобилей, кривым забором врезавшееся в основание холма, освещалось тусклыми разноцветными фарами ближнего света. Постройки, похожие на капительные гаражи значительно большего размера, чем в кооперативе моего отца в Омске, окружали широкую каменную площадку, на которой, как солдаты, выстроились в одну шеренгу приготовившиеся к соревнованию машины с хаотическим тюнингом. На крышах, распахнутых настежь боксов, болтала ногами в такт бита жёсткого репа Айс-ти чёрная молодёжь вперемешку с белой. Нетерпеливые, неусидчивые, снующие по крыше силуэты темнели на фоне малинового неба, расчерченного волнообразными узорами низких облаков.
Я вернулся в бокс, откуда выгнали разукрашенную, как пасхальное яйцо, “Тойоту”.
– Так Джи участвует! – восторженно догадался я.

Послышался то нарастающий, то гаснущий звук дикого мотора и мимо нас, замолчавших и восторженно замерших, прошёл ярко-красный “Big Foot”. Специально притормозив у нашего бокса, он резко добавил газа. Из-под огромных колёс с блестящими выпирающими дисками вылетели мелкие камешки.
– Отвернись! – посоветовал Кевин, захрустев костяшками пальцев.
– Что? – переспросил я.
Не думал я, что удар мелкой дробью гранита, покрывавшего дорогу, будет очень неприятным.
– Блиин! – возмутился я по-русски, потерев пострадавшие плечи и лоб.

К тому времени Кевина и Джи научили словам, похожим по смыслу, но неприличными в разговоре. Первый выдал смелую комбинацию русского мата, со смешным акцентом, второй тоже повторил. Оба воззрились на меня в поиске одобряющего кивка, мол, правильно выговорили.
– Да! – рассмеялся я и  забыл, что меня ужалили десятки камешков.
– Чёрт, он веселье испортит, – покачал головой Джи, сняв бандану. Его лоб лоснился от пота.
По крыше бокса быстро затопотали башмаки.
– Кто такой? – поинтересовался я.
– Двукратный чемпион, – ответил Джи озлобленно. Пристально-сердитый взгляд с неестественным блеском устремился на парня с “вышки”, который усилил свет прожектора.
– Да, тогда Джек столько куколок вокруг себя собрал, что ему на неделю бы хватило, – мечтательно проговорил Кевин, забросив половину несъеденного пирожка на соседний бокс.
Наконец свободные места между участниками исчезли, только легко одетые разномастные девушки украшали образовавшие пролёты. Зрители на ложе из покрышек у покосившегося, обтянутого сверху колючей проволокой забора махали руками, перекрикивали брань американского английского Айс-ти, крутили шашками искусственного света, плавно водили огнями зажигалок, создавая шлейфы. Дети на крышах боксов прыгали, вымахивая руками в такт низких басов динамика, вынесенного поближе к площадке из кузова грузовика. Выброшенные в эйфории торжества на площадку предметы сбрасывались в кучу мусора уборщиками – тремя парнишками. Громадины с динамиками, защищёнными толстой сеткой, закачали другие басы, плавные и ритмичные. Участники без проблем могли войти в колею ритма и начать соревнование. Высокая чернокожая блондинка с грудью не меньше Памеллы Андерсен вышла на середину площадки, где двигатель “Биг Фута” заработал чуть слышно. Подняв длинную лампу синего света, одарила участников и зрителей ослепительно белой улыбкой.

Выслушав припев Айс-ти до конца, участники постепенно вошли в колею ритма. Каждый фут движения машины сопровождался скрежетом подвески и рычага. Машины, дрожа точно от холода, и вправду прыгали, изумился я. Плавные выпады кузова вверх и вниз не должны препятствовать движению вперёд, до черты, до коротких юбок красивых стройных девушек, изящными жестами рук призывающих своих рыцарей спасти их, пояснил Кевин. “Биг Фут” походил на мамонта, трясущего маленькой головой. Полосы жёлтого, красного, зелёного и оранжевого света скользили по крышам букашек, высвечивая силуэт сиденья и напряжённую фигуру за ним, держащую рычаг подвески наготове.   
– Овладеть куколками можно легко после награждения, – добавил Кевин, повеселев. – Победителей может быть много, и тогда – суперигра.
– Дори… – Вспомнил я, поискав глазами среди возбуждённых зрителей не зная кого.
– На месте. В конце дорожки Джи. Сюрприз! Эй, где Занни? Джеймс…
Джеймса среди зрителей крайнего ряда не находилось. Искать во втором и последующих рядах Кевин не рискнул, нужно было пробираться между зрителей, тем самым помешать их пристальному наблюдению за зрелищем.

Дойдя до черты, автомобили приготовились идти задним ходом. “Тойота” Джи заглохла, будто потеряв водителя. Замерла перед девушкой, медленно и неуверенно поднявшей шашку искусственного света. Шум с дальнего края ряда усилился, Джеймс, Алан и другие, имена которых я не знал, взбудораженно замахали руками, кричали, сложив ладони рупором. Вот по ряду, живо передаваясь из рук в руки, передали мегафон.
– Ты что, нигер? – раздался осуждающий громкий голос Алана с неестественным отзвуком.
Джи тотчас вошёл в ритм, догонял прыгающие машины, но как-то, подметил я, неохотно и сконфуженно. Пыл игры постепенно угас, эмоции стихали, Кевин негодующе прищёлкнул языком, сложив руки на груди. Джеймс, Алан опустились на свои места, наблюдали за другом без энтузиазма.
Возвратившаяся на старт разукрашенная “Тойота” заметно уступала участникам. Мамонт с красной головой рывками вёл “прыгающее шествие”.
– Не может быть! – сорвался с места Кевин. Джеймс, всплеснув руками, точно вопрошающий у небес, побежал за Аланом. Я тоже ринулся к остановившейся, будто в растерянности прилипшей к асфальту площадки, погасившей двигатель машине друга. Джи, откинув голову на подголовник, пристально посмотрел на удаляющихся участников. Тревожной маской черты лица парня окаменели, казалось, он нескоро придёт в себя. Пустой взгляд поблекших глаз завис где-то в мелкой россыпи одиноких звёзд, а из приоткрытого рта вырвались слова:
– Да, ребята, я вырос. Довольно гробить тачку. Ребячество осталось позади!
Ни у кого из нас не нашлось слов.

Свет прожектора не удостоил машину даже рассеянным пятном. Откуда парню на вышке было знать, что чувствовал сейчас Джи. Я как чужой человек и то понимал, что буря эмоций, поглотивших сознание темнокожего друга, оказалась намного сильней, чем какие-то пусть очень оригинальные  соревнования. Люди, заключил я, разделив грусть ребят, по всей земле одной крови, живые и стремящиеся к возвышенным чувствам, мечтающие и унывающие, разбитые и затем вновь возрождённые; неважно: белые или чёрные, но вечно одних мыслей, плоти и крови.
Джи выбыл. Загнав машину в бокс, не поднял головы. Дети ждали его взгляда, поверженного и потухшего, словно последний блик предзакатного солнца, покинувшего гладь озера с другой стороны холма. Маленькие паршивцы едва не свалились с крыши над боксом Джи, чтобы заглянуть в осунувшееся лицо парня. Я пригрозил им кулаком, но они, включив фонарики, гоготали, прыгали бледно-жёлтыми пятнами света по вспотевшей спине Джи и нашим головам. Занни, чей вид напоминал человека, побившего в забытье посуду, предназначенную для важных гостей, размахнувшись, бросил банку сгущёнки в собравшуюся на боксе толпу.
– Э-эй! What a fuck?..

Выплеснув эмоции, он, наконец, опомнился. Я переглянулся с Джеймсом, который беззвучно рассмеялся. Кожа чёрного лица, лоб и бритая голова посветлели. Пощупав своё лицо, Занни исказился – пальцы прилипали, оставляя след в виде впадинок.
– Иди, умойся, Зан, – равнодушно посоветовал Кевин. – Джи, полегче с ней.
– Зан, тебе нельзя доверять столько травы, – подметил Алан. – Ты начинаешь плохо соображать!
– Заткнись, нигер! – обронил он, роясь в багажнике. Найдя лоскут тряпки, намочил её водой из канистры.

Не обернувшись, Джи торопливо покинул нас. Алан, заглянув в салон машины, покачал головой. Я посмотрел и понял, что сгущёнка вылилась на заднее сиденье и коврик. Не нарушая молчания, мы посмотрели в след одиноко идущего в темноту человека. Разговор с девушкой длился достаточно долго, по усталому виду вернувшегося в машину парня, оказался не простым. Сев в машину, он включил свет, оглядел нас. Крепкий, весёлый, никогда не унывающий Джи теперь выглядел не лучшим образом: слезившиеся глаза точно от ветра, который из-за боксов никогда не попадал на площадку, с мелкими красными прожилками от напряжения и нервно подрагивающие уголки губ.
– Ты знал, что Дори здесь, правильно? – напористо спросил Алан. – Что случилось, нигер? Башню сорвало?
– Не спрашивай, парень, – медленно покачал головой Джи, повернув ключ в замке зажигания. Мы выехали на дорогу за машиной Кевина, не дождавшись супер-игры.

Может, зря опасался Джи за собственную свободу после брака, если только один вид любимой девушки приводил парня в полное замешательство? А вообще-то, зачем эта свобода и кому она нужна? Ведь любой человек создан для того, чтобы о ком-нибудь заботиться и зависеть! Призрак свободы вполне может обернуться полным одиночеством. Надо подумать на досуге на тему свободы и счастья, решил я.
Последний срок проживания в апартаментах назначался Крисом, который знал, что я полторы недели живу бесплатно; он приготовил два рабочих дня. В бассейне на окраине Вашингтона дул сильный ветер. Выйдя из комнаты спасателей, я и Вадим увидели толстяка, готовящегося нырнуть в холодную воду. Мужчине преклонного возраста, как я уточнил, требовалась поддержка, чтобы выиграть спор, затеянный женой. Если он продержится хотя бы полчаса в прохладной воде, то Эллин позволит ему завести собаку.
Он, замерев, простоял в воде минут десять, не больше. С обиженным видом покинул бассейн.

Из наших апартаментов вывозили мебель, а мы готовились переехать к Максу, смуглому черноглазому парню, готовящемуся поступить в колледж. Квон в два заезда перевезла наши вещи к подъезду многоэтажного дома.
– Если бы не я, что бы вы делали? – Светлана требовала признания, потому что давно поговорила с Максом насчёт жилья.
– Да, ты – молодец! – похвалил я. – Что хочешь, для тебя сделаю!
– Не подлизывайся!

Из дома я почти не выходил, играл на модной приставке и смотрел фильмы на английском. Как-то сболтнул лишнее, что Светлане нравятся только нигеры, поэтому она не торопилась отдаться Максу. Он, замахнувшись, остановил кулак у моего подбородка:
– Никогда не говори: “Нигер!” Я – наполовину чёрный.
Фотографию отца, чернокожего водителя автобуса, я не заметил.
С балкона я наблюдал зрелище расстилания газона. Три грузовика привозили огромные рулоны, а работники, раскрывая их, аккуратно подрезали в местах, где должен располагаться вентилятор кондиционера или декоративное дерево.

После вечеринки, на которую Макс созвал мексиканских друзей и устроил пивное соревнование, Надежда решила последний раз увидеться с Кевином. Домашнего телефона у Макса не было, а сотовый на днях выстирался в штанах и отказался включаться напрочь. Попросить телефон у Квон…к тому времени они друг друга на дух не переносили. Чтобы каждый раз не ссориться, не разговаривали вообще. Причиной служила ревность. Познакомившись с Квон, Светлана проводила с ней больше времени, чем с Надеждой. Последняя высказала недовольство и получила объяснение, которое её не устроило. В женские разборки Макс не встревал из-за принципа.
Надежда взяла телефон Квон без разрешения.
– Кевин ждёт нас, – объявила она оживлённо.
– Час ночи! – возмутился я. – Не пойду.
– Пожалуйста. Я одна боюсь.

Тишину ночного Манассаса могли нарушить разве только дерущиеся еноты в сточной канаве. Полчаса нам потребовалось, чтобы вернуться в блок апартаментов на Вест-Гейт.
– Послушай, ты нужна нигеру, сама знаешь для чего! – рассердился я, когда после громкого и настойчивого стука никто не открыл.
– Из Вашингтона не вернулся…Он в денс-клубе…
Я сел на ступеньки крыльца и, растирая руки, вспомнил ночь в автобусе.
– Зачем мы пришли? –  высказал недовольство сложившейся ситуацией.
– Ну…чтобы попрощаться…
– Да… – Я хотел сказать для чего, но промолчал.
– Можешь уходить! Уходи!
Машину Кевина вел Джи. Увидев нас, посигналил.
Я, сбросив с дивана одежду и пачку чипсов, лёг. Не нужно было даже подниматься на второй этаж, чтобы слышать, чем они занимались. Сквозь сон я слышал глухие прерывистые стоны.
– Витя, пошли, – тихо потревожила меня за плечо Надежда. Она, шмыгая носом, плакала.
– Ты что?
– Ничего.
Во влажных блестящих глазах я увидел желание остаться в Америке на целую жизнь. Мысль, что послезавтра Макс и Квон отвезут нас на Грей Хаунд, съедала печалью женское сердце, пожелавшее сменить мир. Я не понимал её. Скрывал радость скорого возвращения домой под унылой гримасой, чтобы поддержать Надежду.

Элиза, мама Макса, отвлекаясь на ухаживания бойфренда из Лондона, совсем не слушала музыку, которую Макс написал специально для неё. Парень расстроился и даже не обратил внимания на похвалу со стороны Светланы. Позвонив отцу, выяснил график движения автобусов до Нью-Йорка. Квон, противная плоскогрудая бестия с лицом острым, точно акульей мордой, при нас пыталась заставить Макса взять плату за жильё с Надежды. Не вышло, он отказался, пояснив кореянке, что с друзей деньги брать не намерен. Не все американцы готовы продаться за доллары, подумал я, молодежь, наверное, везде одинаковая, для нас дружба важнее денег.
– Ок, – кивнула Квон, ехидно улыбнувшись, она не стала давить при нас на Макса, а зашла с другого фронта – со стороны матери.

Вскоре Элиза поговорила с Максом в отдельной комнате, и ему ничего не оставалось, как взять с нас пятьдесят долларов с каждого. Квон, задрав подбородок с большой некрасивой родинкой, чувствовала себя победительницей. Восторжествовал господин доллар.
И подвезти до Вашингтона наши вещи Квон взялась только за двадцать долларов. Макс за два приёма мог бы справиться и один, но мы опаздывали к намеченному графику автобуса, поэтому без помощи кореянки не смогли бы успеть. Брукс, папа нашего друга, пожилой негр с крепкими руками в белых перчатках, добродушно встретил нас, как родных, и всю дорогу мы живо беседовали о жизни и её превратностях.  Я спросил, почему они с Элизой расстались. Не ответил и как бы невзначай проронил, что трудно ответить на тот вопрос, на который просто нет правильного ответа. Странная штука, эта взрослая жизнь…Но, что меня приятно поразило, что давно разведённые родители Макса поддерживают нормальные отношения между собой и вместе помогают взрослому сыну, конечно, дети ни при чём в том случае, если любовь прошла у родителей. Молодцы, американцы.

Дорога из Вашингтона к Нью-Йорку оказалась намного короче, чем в первый день нашего пребывания в Америке, конечно, мы ехали домой! Каждая клетка моего организма радовалась возвращению. Мысли летели впереди автобуса и, казалось, бились о металлические стенки самолёта, которому предназначено вернуть нас целыми и невредимыми. По рек, Потомак, двигалось судно с американским флагом на носу. Радостно я попрощался с ним, ускользнувшим из поля зрения. Я подумал, что чёрному парню, который спросил у меня время, было скучно. Забыв про время и пребывая точно в радостной буре, я начал делиться своими впечатлениями об Америке. Юджин даже сделал вид, что спал, подложив ладонь под щёку. Но я-то знал, что он не устал и поэтому продолжал рассказывать. Наконец, достав фотоаппарат, запечатлел его вялое лицо.
– Зря ты сел у окна, – подметил я. – Солнце совсем разморило.
– Точно, парень…

Поднимаясь в воздух, я не переживал, что не узрел лик Статуи Свободы и не прошёлся по сверхмодным улицам Манхеттена, совсем забыл про музеи Вашингтона и Нью-Йорка. Зато кипел от нетерпения лететь в родную сторону. И повторяя: “Домой, в Россию, в Омск!” видел безрадостное выражение лиц Светланы и Надежды. Их глаза, пристально глядевшие на уменьшающиеся здания терминалов, блестели от слёз, а я сиял от счастья, что через десять часов выйду на Шереметьево – два и останется день до самолёта в Омск.

Чем для меня осталась Америка? Прекрасным путешествием? Действительно, так! Великолепная страна, удивительные разные люди – добрые и неприятные, наивные и расчётливые, трудолюбивые и весёлые …разные, как, наверное, везде в мире. Америка для меня – место, где можно оставаться самим собой, и никто, поверьте, не станет тебя перевоспитывать и объяснять, что ты не похож на остальных – этим славится наша любимая страна – построить всех в одну шеренгу и заставить шагать в ногу. Не любят у нас оригинальных людей, непозволительная роскошь в нашей стране быть не таким, как все! Американцы признают право за каждым быть абсолютно непохожим и не надо притворяться, что ты такой как другие, иначе просто заклюют и задолбят, начиная с детского сада и кончая вузом. Люди! Мы все разные, любите меня таким, какой я есть! Меня любили в Америке и за мою лень, и за мою наивность, и за все, всё, всё… И я их любил всех! Я люблю Америку, и американцев! Эти мысли вызывали у меня бурю восторга именно потому, что Я ЕХАЛ ДОМОЙ!  Я понимал “пикасно” – лучше дома тебе, Витя, вряд ли где-то будет. Об американцах, людях разных национальностей, проживающих на территории США, я решил, что плохого сказать никогда не смогу. Как небо бывает ясным или пасмурным и нередко прогноз ошибается, также люди совершенно непредсказуемы в собственных поступках и действиях существа. А что касалось забот, то и там их хватало. Я вернулся другим человеком, сознавшим тяготы чужого взрослого мира, от которых разве что можно отдохнуть рядом со своими родными и на Родине.

Эпилог

Если бы наша преподавательница по аналитическому чтению побывала в Америке и услышала, насколько неграмотно разговаривали крутые чёрные парни, то её отношение к оценке грамматики студентов изменилось бы в корне. Почувствовав ауру славного воздуха, которым дышат звёзды Калифорнии и люди, чьи идеалы в кинематографии считались законами мира, она относилась бы к своей работе проще и не снижала бы оценку за неправильное употребление того или иного времени.
– На ГОСах вам, Виктор, поставят “два” за такую грамматику, – сказала она по-английски, а я в который раз убедился, что, наивно изменив выражение лица по-американски, выразительная славянская внешность страдала избытком глупости и неполноценности. – Не знаю, что поставила бы ваш куратор Елена Юрьевна, но будь вы трижды из Америки, Англии, у меня – только “три”!
Ругаться по-английски я себе не позволил, потому что сразу вылетел бы за дверь, а по-сербски, по-болгарски, пожалуйста. Поняли только Надежда и Светлана. Заулыбались и закивали головой.
Возвратившись домой в плохом настроении, я невероятно оживился от приятной новости: звонил Чавадар и передал, что на следующий год обязательно найдётся местечко для консультанта по компьютерам в Сан-Диего.
– Индейцы не звонили? – находясь в эйфории радости, спросил я. – Старуха или… Авелина?..
– Нет, – пожала плечами мама. – Чавадар оставил номер. Он сейчас в Софии.       
Я надеялся успешно сдать летнюю сессию за четвёртый курс, чтобы без проблем получить визу. А пока,  решил позвонить в Америку. Как, приятно, набрав  по телефону код страны и штата, сказать, что обязательно прилечу в Вирджинию проведать Дороти и крейзи1 Анну, а после завершения переговоров подойти к своему ноутбуку и  поставить последнюю точку в очерковых записях об Америке. До свидания, моя американская мечта!  Я расстаюсь на время с прекрасным народом великой страны. Но моя Родина не хуже американского рая, потому, что это МОЯ СТРАНА И МОЙ ДОМ!
Я понял, что на целую Америку стал взрослее!