Предисловие.
Много ли у вас друзей? Если вы возьметесь утверждать, что это так, знайте: вас ждут проблемы, пройдя через которые, вы оглянетесь, а рядом лишь несколько человек - настоящих и преданных друзей.
Бывает, когда себя называют друзьями люди, которых вы в жизни-то видели всего раза два. Себя называют друзьями те, кто годами вьётся вокруг вас и неожиданно предаёт. Себя называют друзьями те, кому именно сейчас от вас что-то нужно…
Глава 1.
Неслучайное случайное знакомство.
- Жулики!!! – послышалось из коридора, – Подъем!!!
В двери камеры загремели ключи, она распахнулась, и черный силуэт человека, на фоне сияющего тюремного коридора, неслышно ступил в камеру.
Тут же дверь захлопнулась… Звон ключей, звуки удаляющихся голосов и шагов.
Это была «узкая» камера Ростовской тюрьмы, отстроенной ещё при Екатерине II. Камера располагалась в холодном каменном мешке подвала тюремного корпуса.
Вдоль ее стен стояли четыре шконки в два яруса, между которыми как раз помещались две деревянные тумбочки.
Напротив тяжелой металлической двери, напоминавшей огромный слиток свинца, под потолком – узенькое окошко, зарешеченное изнутри камеры толстым прутом, а со стороны тюремного двора – металлическим занавесом – «баяном». Умывальник. Параша. Нехитрый интерьер…
Круглые сутки в камере горела тусклая лампа, в свете которой и предстал гость перед «жуликами».
-Брат, - засипел голос с верхнего яруса,- давай знакомиться! Я - Гриша!.. А вон, - владелец голоса отделился от постели и присел на шконке, -твое место…
Гриша указал рукой на пустую шконку. Гость сделал несколько шагов к указанному месту.
-Гарсиа Гомес Антонио! – красиво представился новый сокамерник, которого изучали проснувшиеся жильцы «узкой».
Он был мужчиной лет сорока среднего роста. Коротко стриженные черные волосы, черные усики тонкой ленточкой переходили в бородку, замыкая круг. Стильные бакенбарды заканчивались на уровне мочек ушей.
-Ха-ха-ха!!! - гремели жильцы камеры, - Ну ты, братан, даешь!!!
-Гарсиа Гомес Антонио!.. – четко повторил новенький, ничуть не смущаясь дружного смеха сожителей по неволе.
-Я,- продолжал он, подойдя к стене с окошком и повернув лицо к полоске лунного света, четко осветившей его нос с легкой горбинкой и высокий лоб, - собственно, так…ненадолго залетел…Можно сказать, по делу…
Хохот нарастал.
-Тихо, - громко осадил всех Гриша. Воцарилась тишина. - Ну что, люди?! Человек с чувством юмора. Как раз то, что здесь помогает выживать…
В камере было шесть человек, не считая новенького.
-Я, кажется, седьмой?! – улыбнулся Антонио, продолжая смотреть сквозь тюремное окошко на Луну, непонятно к кому обращаясь, - Несомненно!!! Конечно, седьмой!!!
Пальцами левой руки он что–то пробарабанил по стене и повернулся лицом к зрителям. Его глаза сверкнули по–кошачьи зеленоватым цветом и остановили свой взгляд на молодом человеке, молча лежащем на тюремном тюфяке без простыни. Этот парень не веселился со всеми, а внимательно наблюдал за гостем, демонстрируя глазами свой интерес.
-Гарсиа Гомес Антонио!– ещё раз повторил гость, не сводя глаз с молчаливого юноши, и, подойдя ближе, протянул ему руку.
-Антон, - ответил тот, пожав протянутую руку, и улыбнулся - Просто Антон!
-Ладно, мужики! Давайте спать… Утром разберемся, - распорядился Гриша.
В камере стало тихо. Ночной гость лег в свою постель, не раздеваясь, и тут же заснул…
Утро принесло сокамерникам неожиданное удовольствие. Когда в 6 часов «попкари» объявили громкими ударами ключей о дверь камеры сигнал « Подъем!», проснувшиеся увидели новенького в роскошном стеганном шелковом халате до пят, пестром, как букет цветной сирени, ночном колпаке из того же шелка и ночных туфлях, обтянутых тем же материалом. Но удивило всех более то, что Антонио сидел на белоснежной простыне, покрывающей грязный тюремный тюфяк, забросив ногу на ногу, и, попивая из маленькой фарфоровой чашечки ароматный кофе, духом которого была наполнена камера. Он периодически затягивался сигаретой на длинном мундштуке из белой кости, а на столе вкусно дымились еще шесть чашечек кофе на блюдцах.
-Антонио! – прокашливаясь, заговорил Гриша, - Не знаю, кто ты, но я тебя уже уважаю!..
Антонио оторвался от курения, выпустил длинную струйку белого дыма, сложенными трубочкой губами, и поставил свою чашку с блюдцем на «общаковый» стол.
-Мелочи внимания, - заметил он, улыбаясь, - всегда и всем приятны.
А тем более в этих скромных условиях быта, - произнося фразу Антонио обвел камеру жестом руки. - Но баловать вас, друзья мои, не имею возможности… Я, как уже говорил, сюда ненадолго.
Последняя фраза никого не удивила и не вызвала смеха, как это было ночью.
После кофе и утренней «керзухи» - перловой каши с куском хлеба – заключенных вывели на прогулку. Но в камере остались двое: Антон – он был болен, и Гарсиа Гомес Антонио – его должны были вызвать на допрос к следователю…
-Откуда Вы? – спросил Антон своего нового знакомого, оставшись с ним наедине.
-Вопрос относителен,- Антонио присел на шконку больного, – Скажем, вчера, перед появлением в вашей камере, я был у Гауди…
-Где? – приподнялся с тюфяка Антон, - У кого?..
-Чш - ш - ш, чш – ш - ш! – остановил его Антонио и положил свою руку на грудь сокамерника, отчего удивление Антона как будто бы испарилось. – У Гауди, у Гауди. В Барселоне… Помогал ему разобраться со строительством Церкви Святого Семейства…Он так расстроился, когда узнал от меня, что ни его внуки, ни правнуки не увидят при жизни завершения стройки этого великого сооружения… М - да!!!.. Он дьявольски гениален, этот Гауди…
-Может быть, божественно? – робко возразил Антон.
-Называйте его гений как хотите - ведь сути не изменить… А Вы, мой друг, удивлены?
-Уже нет! Я, вообще–то, ещё ночью почувствовал, что Вы необычный гость.
-Да уж!– Антонио встал, оправил свой блестящий халат, сделав это непринужденно и по–театральному, – Правду говорите, - продолжал он, уже прохаживаясь вдоль камеры, запустив руки в карманы халата. – Вы и сюда–то попали, потому что говорите правду!
-Почему Вы так решили?
-А разве нет? Я не буду объясняться по поводу того, что мне известно о Вас гораздо больше, чем Вы можете себе представить… Скажите только – разве Вы сюда пришли не сами?
Антон поколебался несколько секунд…
-Да!.. Сам!…
-А теперь о правде… Вы знаете, что эта ваша «пресловутая правда» мало кому интересна?
Антон молчал.
-А что эту Вашу правду Ваши недоброжелатели будут использовать против Вас же при первой возможности? Знаете ли Вы, что толпа, которой Вы, возможно, откроете правду, разорвет Вас на части, потому что этой правдой Вы нарушите покой толпы, покрытый вековой плесенью лжи, ставшей нормой жизни миллионов?.. Молчите?.. Потому что согласны и понимаете меня. Но Вы не хотите с этим мириться...,- Антонио подошёл к больному близко, немного склонился над ним и почти шёпотом произнёс, - Вы любите всех людей. Всех людей, не заслуживающих этой любви.
-А разве люди так плохи, что их нужно не любить? – вставил Антон.
-Хотите поспорить? – Выпрямился Гарсиa и стал измерять шагами узкую камеру, - Тогда, может быть, Вы мне скажете, чем отплатила толпа
Иисусу за его любовь к людям? – он говорил громко, жестикулируя руками, - Или, может быть, толпа кинулась на костёр спасать свою героиню Жанну Д`Арк? Нет. Толпа не любит правду и ее носителей. Толпа не любит всех, кто способен подняться над нею. Да Вы, Антон, вспомните свою жизнь… Шесть лет назад, не Вас ли возили на экскурсию в дом умалишенных, предлагая на выбор палату?.. А за что Вас хотели туда упрятать? За ту же правду, открытую Вами своим сослуживцам. И что, в армии или в части, где Вы служили, офицеры перестали воровать? И чего Вы добились? Лишних седин на голове своей матери…
-Так Вы, Антонио, предлагаете молчать, проходить мимо боли, зла и подлости? А, может быть, Вы знаете, как надо жить? Похоже, Вы все делите на «правильное» и «неправильное».
-Не горячитесь, юноша! Вы, мой друг, просто еще не понимаете, что и добро, и зло так же относительны, как, собственно, всё. В том числе и время, и место. Добро и зло безраздельно связаны в толстый узел. Иногда Зло – несёт добро, а Добро – обращается во зло. А по сему – добрый совет: иногда лучше молчать.
-Для кого лучше?
-А кому Вы хотите сделать лучше? Повторяться не буду… Но «иногда» лучше будет всем. Научитесь держать паузу. Невовремя сказанные слова, рассчитанные Вами на добро, могут обернуться злом для многих. А о любви к людям?… Люди сами себя не любят. Почему? Вопрос для меня простой. А факты? Достаточно того, что люди уничтожают друг друга, кося себе подобных, как траву. И не важно, ради чего. Нет идеи, которой можно оправдать смерть…
Вдруг в двери камеры загрюкали ключи, она медленно отворилась.
-Гарсиа Гомес Антонио? – прочел «попкарь», глядя в папку.
-Здесь! – отозвался владелец имени.
-На допрос к следователю.
-Я вынужден Вас покинуть. Но не прощаюсь и обещаю, что мы с Вами еще пообщаемся о многом, - он протянул руку Антону, а, выйдя из камеры, бросил последнюю фразу, - До встречи, мой друг!
Тяжелая дверь захлопнулась.
Антон закрыл глаза и быстро провалился в сон.
Второй месяц болезнь не отпускала его поясницу, застуженную сквозняками и цементными полами, на которых он иногда спал, брошенный в камеру без постели и койки–шконки. Боль ломала. От нее он иногда терял сознание.
Когда Антон проснулся, было уже время обеда, и сокамерники предложили ему миску с «баландой» и толстый кусок хлеба. Никто не вспоминал о странном госте, и Антон подумал, что все это ему приснилось…
-Надо же! – вслух произнес он и запихнул в рот кусок хлеба.
Продолжение следует
