БЕРЛИН 1939
Вновь журавлей потянулись клинья.
Память очнулась в двадцатом веке.
В тридцать девятом году в Берлине
Булочник, дворник, цирюльник, пекарь,
Патриотично шурша газетой,
Пьют и едят хорошо да сытно.
Но не расскажут про это детям.
Или расскажут, но будет стыдно.
ПОД ПРИЦЕЛОМ ВЕЧНОСТИ
Вот и мы под прицелом вечности.
Скоро бездна прошепчет: Пли!
Мы – свидетели? Нет! Ответчики.
Допустили. Не отвели.
Слепли. Глохли. Молчали в тряпочку.
Жали грязных ладоней липь.
Сын, целованный мамой в пяточку,
Страшно думать, во что ты влип!
В кирзачовых солдатских валенках,
Гимнастёрочке полевой…
Милый, маленький мальчик маменькин!
Умоляю: вернись домой!
Здесь качели, турник, песочница,
Сладкий воздух и блажь весны.
А война никогда не кончится….
Впрочем, нет никакой войны!
Ни войны. Ни стыда. Ни совести..
(Дай мне силушки, Божья мать,
Ртом зашитым, осипшим голосом,
Брёх собачий переорать!)
ЕЁ РЕБЁНОК
Обритый, в битых кирзачах, в шинели серой долгополой
Идёт навстречу палачам через ромашковое поле
Ребёнок женщины земной… Той самой женщины, с которой
Едва сравнятся красотой твой взор чарующие зори.
Из-под тяжёлых каблуков – звенящей россыпью взлетает
Пылящий ворох лепестков и мотыльков пестрящих стая.
Ребёнок той, чей нежный вздох сожжёт снега, расплавит камень,
Идёт на смерть, зажав приклад большими липкими руками.
Ему остался только шаг, и, удивлённый алым цветом,
На сиру землю упадёт малыш единственной на свете.
Она в твоих объятьях спит, она наивно верит в сказку,
Что ты не можешь допустить такой чудовищной развязки…
Обритый.
В битых кирзачах.
В шинели серой долгополой.
Идёт!
Навстречу палачам.
Через ромашковое поле.
Ей снится безмятежный сон.
Нет оправдания причинам
бессмысленных кровавых войн,
Тобой затеянных, мужчина!
2005
А Я БОЮСЬ
Внезапно сине-жёлтый флаг
И триколор – попрали братство.
И жизнь твоя в моих руках,
Мой друг из города Бердянска.
А я шагаю по Москве,
На чахлую похожа клячу,
Не смея крикнуть: «Нет войне!»,
А только плачу, плачу, плачу…
Нема, как плесень или прах,
Глупа, как серая ворона.
А жизнь твоя – в моих руках,
Мой друг из города Воронеж!
Закат в дыму, земля в огне,
А в небе – беспросветный морок.
Не смея крикнуть: «Нет войне»,
Я убиваю вас обоих.
Меня сжимает липкий страх,
Лишая совести и чести.
А в кучерявых облаках
Стальные птицы с грузом двести.
А я боюсь... А мне нельзя…
Пугать рассеянных прохожих…
Но если всё-таки не я,
То кто же вам тогда поможет?!
ЛЮТИК
Где февраль называют лютым,
Потому что он, вправду, лют,
В эти дни зацветает лютик.
Я, наверное, однолюб –
Как иголку влечёт магнитик,
Лютик – нервов щекочет сталь:
…Там апрель называют – квитнем!
Март – берёзнем, и травнем – май…
Лютый, березэнь, квитэнь, травэнь...
Год – две тыщи двадцать второй.
Что ж ты делаешь, Сверхдержава,
С бедным лютиком и со мной?!
2017–2022
КРЫМ НЕ НАШ
Мне говорить с тобою не о чем.
Кругом ГУЛАГ, а Крым не наш.
Всё остальное – это мелочи.
Мечты, иллюзии, мираж.
Не те дары у бога клянчили,
Молясь святым навеселе.
Лежат и смотрят в небо мальчики
Не на родной своей земле.
Вдали от очага и пристани,
Зайдя за самый света край,
Лежат и смотрят в небо пристально,
В котором им обещан рай.
Мы рассказать им не изволили,
Что бога нет и смысла нет
Бросаться из огня да в полымя,
И умирать в расцвете лет.
Что жизнь – свята, а смерть не лечится.
И кровь людская – не вода.
Лежат и смотрят в небо вечное.
Как вечная твоя беда,
Многострадальное Отечество –
Особый путь, жестокий бой...
Тела и судьбы покалечены…
А Крым – не твой, не твой, не твой…
ПОЛЫННАЯ БАЛКА
Весной на земле поприбавится дел –
Посевы, посадки, считалки…
А осенью нас поведут на расстрел
В полынью заросшую балку.
Как прочих вели, так и нас поведут –
Стегая нагайками спины.
Шагами последний свой меряя путь,
Я вспомню, что правда – не с ними.
А всё-таки с нами – с тобой и со мной.
И в ней – безусловная сила.
Нас будут вести по дороге прямой,
Стегая нагайками спины...
А я буду думать, а я буду знать,
Крича и рыдая от боли,
Что правду не может никто расстрелять.
И значит – она того стоит,
Чтоб в балке полынной, где преет земля
От крови людей, а не зверя,
Они расстреляли тебя и меня,
За то, что мы так в неё верим.
1937
Светлана СЕВРИКОВА
