November 24, 2024
ukraine support 1 ukraine support 2

Осыпается в пропасть плато,
вес утратили слово и фраза.
Человек человеку никто.
Человек человеку проказа.

Он несчастен, раздет и разут,
он сердечную пестует рану...
И финальные титры ползут
по залитому кровью экрану.

Утешенья заполнили тьму:
счастье, мол, впереди. Мол, держись, не
раскисай, человек! Но ему
ближе дар – останавливать жизни.

Он – тире от «to be» к «not to be»,
всё и вся приближает к итогу...
Много тех, кто твердил «Не убий!»,
погибали за это.
Ей-богу.

ГУЛЛИВЕР

Не смеши. Ты «гений чистый красоты»
лишь в кругу своём угодливо-безлюбом.
Гулливер, твой рост – обычные понты
наряду с блатным уменьем цыкать зубом.

В честь себя ты называешь водоём,
пару улиц и общественные пляжи.
Лилипуты в окружении твоём
от усердия подпрыгивают даже.

Голос твой – на весь помпезный тронный зал.
Этот голос не по-детски угрожает.
Ты прекрасен, ибо сам о том сказал.
Лилипуты, как всегда, не возражают.

Диссидентское кружится вороньё
в сером сумраке лениво и нечутко
и роняет на величие твоё
содержимое бурчащего желудка.

И глядит на осквернённый грязный снег
Гулливер в привычной тягостной обиде
и клянёт заокеанский Бробдингнег –
ту страну, где он не слышен и не виден.

И ПУСТЬ МОЛЧАНЬЕ

В стране пельмешек и сосисок, где мало диких обезьян,
как на дрожжах, взрастает список всего того, чего нельзя.
Плывёт, в броню одевшись, судно, пугая даже облака.
Пока – молчанье неподсудно. Лишь подозрительно слегка.

Молчит и молодость, и старость, и мнутся с пятки на носок...
Учил же вроде Леви Страус, как надо голову – в песок.
Сокрыта Личность в толще карста, недвижен чёрный водоём...
В сакральных высях Государство плюётся ядом и огнём.

Раз голова торчит из строя, то объясняют: «Хайп поймал!».
В любой стране процент героев всегда пренебрежимо мал.
Паршиво и душе, и плоти в потоке выморочных дней:
ведь если ляпнешь что-то против – «ответка» в сотню раз страшней.

Равнение – на тех, кто выше, людей из песен и газет,
на тех, кто упоённо выжег под сердцем буквы «V» и «Z»,
на тех, кто чёток, как сберкасса, кто чёрта лысого лютей,
на тех, кто спас детей Донбасса, взамен убив других детей.

Но даже в самой чёрной ночи всё ж не уподобляйтесь им.
Вода порою камень точит и размывает бравый грим.
Непросто, о былом горюя, не доверять поводырю...
«И пусть молчанье», – говорю я.
«И пусть молчанье», – говорю.

СТАРИК

С растерянным смятением в груди,
с невысказанным горестным вопросом
седой старик – Европы посреди –
стоит под небом мартовским белёсым,
исполненным предчувствия грозы...
Старик молчит. Его звезда погасла.
Проходит сквозь него чужой язык,
как финка сквозь растопленное масло.
С ним рядом сумка: свитер да носки,
потрёпанная связка старых фото –
резон для оглушительной тоски,
пригодной для ступенек эшафота.
Ведь ни понять, ни осознать нельзя,
и каждый шаг – как будто в полудрёме...
Вчера был дом, соседи и друзья,
а что сейчас, чужого неба кроме?!
Старик устал. Он стал вчерашним днём.
Он неподвижный манекен витринный...
Но бьётся в нём, набатно бьётся в нём
растерзанное сердце Украины.

БРАТЬЯ

Когда в стране отрублен интернет,
и за плакат, в котором слово «Нет!» –
удар по почкам и билет на нары,
когда запас ракет важней всего,
а теледиктор, резвый и нестарый,
готов дрочить на комплекс ПВО,

и каждый день, с какой ни встань ноги,
кругом враги, кругом одни враги,
что норовят отнять и покуситься,
когда важней прогресса марш-броски,
когда «страна берёзового ситца»
на белый свет ощерила клыки,

когда от страха даже ветер стих,
а триллион нейронов мозговых
готов привычно жрать бурду всё ту же,
когда в стране – блатной закон двора,
и разрезает и жару, и стужу
безумный, исступлённый крик «Ура!»,

когда такой огонь да волчья прыть,
и «Всех порвём!», и «Можем повторить!»,
что дым идёт от мартовских проталин,
победа – в двух шагах. Она близка!..

И во дворе сидит, согнувшись, Каин,
кровь Авеля смывая со штыка.

МУЗЫ

Есть Бог или нету? Поди-ка измерь
по мерке нестрогой.
Но ломится демон в закрытую дверь
воздушной тревогой.
Верховный, рехнувшись, сменяет штурвал
на голос орудий.
Пытаются спрятаться в тёмный подвал
от нелюдей люди.
И тянется чёрная страшная нить
тоски негасимой...
Ты смог, Мариуполь, в мозгу заменить
Сонгми с Хиросимой.
Разбиты, обрушены в мусор и чад
бетонные плиты.
А музы... Конечно же, музы молчат,
поскольку убиты.
Могли напевать бы свои до-ре-ми
покоя во имя...
Но – нет. Замолчали. Остались с людьми.
И умерли с ними.

* * *

Народ любовался на синее небо
в уютной родной тишине.
Не только ведь зрелищ хватало – и хлеба,
и хлеба хватало вполне.

Газеты и «ящик» легко, между делом,
пускали по глади круги,
народу внушая, что всё, чем владел он,
мечтают захапать враги.

Народ брёл в музеи, расслабленно хавал,
насвистывал бойкий куплет...
Но всякий ноу-хау превратился в Да-хау
буквально за несколько лет.

И Личность исчезла в ликующей массе,
другому приходит черёд,
и нынче в народном словарном запасе
одни лишь «Ура!» и «Вперёд!».

Врагов колотя, как боксёрскую грушу,
своих несогласных круша,
народ в эти действия вкладывал душу...
Пока не исчезла душа.

НОЧЬ В СТЕПИ

Сухой прохладой тянет из степи.
Поспи, сынок. Хотя б чуток поспи.
Мы в тесноте, как зэки на этапе.
В подвальном корабле задраен люк.
И темнота. И страшен каждый звук.
Глотни, сынок, водички пару капель.

Никто не ждёт весёлый фейерверк.
Был фильм для взрослых, «Не смотрите вверх» –
боюсь, что это правда. Лгут поэты.
Не слышно здесь угроз про «мир в труху»,
и безразлично, что там наверху –
кровавый Бог? Крылатые ракеты? –

одна упала к югу метрах в ста,
как будто клякса на простор листа –
земля дрожала и трещали стены...
Сынок, нам нужно выжить. В этом суть.
Хотя, конечно, мудрено заснуть,
когда всесильный страх вползает в вены…

И мир, который стал для нас чужим,
так странно, ненормально недвижим,
как детская игрушка без завода...
Там два часа осталось до зари,
и звёзды зреют, словно волдыри
на обожжённой коже небосвода.

ПРАВИЛЬНАЯ СТОРОНА УЛИЦЫ

И, возможно, однажды ты
усмехнёшься в бороду
своему отражению
в старом треснувшем зеркале
и пойдёшь погулять
по негромкому странному городу,
чьи аллеи
металлом шальным исковерканы.

Будет речка змеиться вдали
гимнастической лентою,
не пытаясь понять,
почему эта жизнь сломалась...
Будет солнце сверкать —
такое амбивалентное,
что, возможно, на миг
даже станет завидно малость.

Будет клён у дороги
поникшей листвою сутулиться,
и внутри, из листвы, как морзянкою —
птичьи трели,
констатируя: именно эта
сторона улицы –
как правило, безопаснее при обстреле.

ПРОТЕСТНЫЙ БОГ

Протестный бог оборван и небрит,
да и на бога не похож он вроде.
Он много и бессвязно говорит
о всякой чепуховине: свободе,
о совести, которую на хлеб,
как всем давно известно, не намазать.
Убогий, словно Лёша Карамазов,
он точно в той же степени нелеп.

Его уже не слушают почти,
шаг ускоряют и отводят взоры.
Он глупая помеха на пути.
Он бесполезней сломанной рессоры —
и оттого окрестный добрый люд
спешит туда, где бог войны вещает
и людям веру с правдой возвращает,
даря сердцам и гордость, и уют.

Протестный бог измучен и разут,
его душа полна самообманом:
мол, будет облегчён небесный суд
для тех, кто побывать успел в Басманном.
Его уводят, чтоб не застил свет –
земная участь мыслящих инако.
И он вползает в жерло автозака –
привычнее голгофы в мире нет.

* * *

Пространство из провалов и прорех
глядится хмуро в кляксовые лужи.
И жизни нет. Но жаловаться грех –
ведь где-то хуже. И намного хуже –
там рёв сирен над сонной головой,
там мутный страх, в душе пустивший корни,
там пояс первозданный часовой
удавкою сжимается на горле.

Меж двух миров – моря и города,
но даже в нашей нише, как ни странно,
уходит жизнь в воронку, в никуда
струёй воды из сломанного крана.
Здесь вроде всё готово к холодам,
соблюдены все правила и сроки...
Чужая боль бежит по проводам,
и в сердце бьют остаточные токи.

Кем стали мы? И кем не стали мы?
Как уберечь своих от мглы и глада?!
Преддверие Чистилища зимы,
холодного и скользкого распада.
Как в зеркала, глядим в ночную тьму,
молчащую под дождевым покровом,
глотаем боль и молимся Тому,
кто нас забыл.
Кто в нас разочарован.

Rate this item
(11 votes)
Last modified on Wednesday, 25 January 2023 22:47
Александр Габриэль

Бостон, США

Родился в Минске, с 1997 г. живёт с семьёй в пригороде Бостона (США). В России издано шесть книг стихов. Публиковался в журналах «Дружба Народов», «Крещатик», «Нева», «Интерпоэзия», «Новый журнал», «День и ночь», «Новый берег», «Зинзивер», «Дети Ра» и др. Лауреат конкурса им Н. Гумилева (Санкт-Петербург, 2007, 2009, 2018 гг.), чемпионата Балтии по русской поэзии и обладатель премии имени Владимира Таблера (Рига, 2014 г.), победитель конкурса «Поэтический Олимп» Российской Академии литературной экспертизы им. В. Г. Белинского (Москва, 2012 г.), финалист поэтической премии имени Эрнеста Хемингуэя (Торонто, Канада, 2019 г.), победитель в номинации «Юмор» на фестивале «Русский стиль 2012» в Германии, обладатель премии «Золотое перо Руси», 2008, Москва.

Add comment

Submit
0
Shares