Виктор Власов: Подарок от Ламантины

Вместо предисловия

Начало учебного года даётся тяжелее обычного, во-первых, два месяца российский учитель проводит дома, на дистанционном обучении, расслабляется, отвыкая от общения с множеством эмоциональных детей, а во-вторых, попробуйте после бурного летнего отдыха на юге резко окунуться в холодящую и колкую атмосферу сентября. Я учитель иностранных языков с огромной рабочей нагрузкой! Это прекрасно по общей части – относительно ставки, приличная зарплата! А в чем ещё плюс работы в бюджетной сфере? Будущая пенсия. В случае с учителем английского языка намечается еще одна ассоциация: обращаем внимание на прошедшее время, где связь с настоящим играет важную роль – «Презент Пёрфикт», помните это хитрое время? Видовременную форму глагола, которую многие часто путают с простым прошедшим временем? Расскажу вам как-нибудь об этом замечательном времени, если вспомню, конечно, в потоке мыслей и школьного ритма. Не забывайте, что у меня огромная нагрузка, а учителей постоянно не хватает в общеобразовательных школах – это вам подтвердят мои коллеги.

Подумаешь: не хватает учителей!? Зарплата не нравится? Увольняется напарница в конце августа – под самый труд, когда администрация школы распределяет учебную нагрузку. Рабочий «багаж» дарится нам, оставшимся «иностранцам», такой громоздкий, что унести этот «подарок судьбы» труднее трудного. Представьте картину: вы тащите в огромной коробке нечто неизвестное, пугающее не размерами, скорее всего, а последствиями. И чем дальше вы это толкаете, пыхтя и отдуваясь, тем ожидаемей подарок или страшнее возможный удар, сила которого набирается изо дня в день. Это не труд учителя прошлого и товарища Макаренко А.С., соразмерный с вашими задатками, уровнем терпения, где вы готовитесь к урокам регулярно, а это тяжба, простите, помноженная на личные способности и стечение обстоятельств. Учитель не робот, чтобы железно полагаться на выполнение утверждённой программы. Он человек со своими качествами и страстями, прилагающий уйму личных усилий, чтобы научить другого. Наставник и киногерой, силач и мудрец, психоаналитик, замечательный малый, по определению способный объять необъятное, охватить земной шар, не выходя из комнаты, как любит повторять знакомый завуч, ушедший на пенсию.

Не каждый может работать в школе, как не каждый поднимет тяжёлую штангу, сумеет написать талантливую картину или владеет способностью повести за собой людей. Любому дано узнать историю библейских персонажей, но единицам собственной жизнью получается приблизиться к ним. Труд и опыт, успехи и потери – как стороны драгоценной медали, которую благодаря терпению, в конце концов, кто-нибудь из коллег получит из рук значимых государственных людей.

Повторюсь – да и мы часто повторяем на уроках пройденное: я учитель с великой в прямом и переносном смысле нагрузкой – пока что, покуда помогает личное стремление и вера в наивысшее благо, дарованное нам Господом. Который год подряд наша школа, прозванная «Лесной», не может рассчитывать на выбор кадров – молодые специалисты попросту не появляются, пугаясь маленькой зарплаты и отношения к делу юных падаванов^. Что касается моих личных чувств и приобретённого педагогического опыта в течение десятка лет, школа, как совокупность возможностей и деятельности коллектива, уже не та, в которой я учился. Взять, к примеру, категорию обучающихся, помещённых на домашнее обучение – лет тридцать назад таковых и не бывало столько, а теперь понятие «домашнее обучение» – нормальное состояние человека, не имеющего возможности обучаться в обычном школьном коллективе по разным причинам. Кто-то имеет хронические болезни, не позволяющие посещать школу, а кого-то просто опасно допускать в детские коллективы, ребенок страдает явно психическими отклонениями. Ребенок тут не причем, взрослые что-то либо пропустили, либо сами довели состояние своего чада до такого положения. Психическое отклонение возводится в норму с тем, к сожалению, что свободно и красиво демонстрируют сейчас на экранах телевизора. Стенать нельзя по этому поводу школьному учителю, потому что учитель, равно как и родитель – существо разумнейшее и положительное априори, стоящее над всем и вся. Учитель запросто отделяет мух от котлет и раскрывает горизонт настолько ярко и мощно, насколько позволяет соображение и воображение подопечных.

Происходящее со мной, когда я пишу о школе, о детях, их родителях, о коллегах, наконец, равносильно откровению. Иначе и нельзя, потому что потеряется главное – честность. А что в работе учителя важно? Честность и открытость, желание помочь и наставить. Ребёнок не доверится, если почувствует подвох или нежелание с ним сотрудничать, нежелание быть с ним как с человеком познающим. С одной стороны, вы верите в этого чудаковатого человечка, стараетесь выбрать такой путь, на котором ему и вам будет легко сработать вместе, а с другой стороны вы можете понимать тщетность любых предпринимаемых усилий. Развитие интеллекта и воспитание культуры в целом, как сюжет и форма одного литературного произведения, могут не ладить друг с другом, не подходить по иным качествам-оценкам, быть попросту бездарными. Однако факт обучения ни в коем разе не отменяется. Один ребёнок может утягивать в пропасть весь класс, а «разорваться» на него вы не сможете в силу имеющегося опыта или чего-то ещё, что объяснить будет некому или не дано никому, что, по сути, в этом случае одно и то же.

Как ты справляешься учитель, отдаваясь необъяснимой власти времени и технологий? Лишь одним присутствием или могучей стойкостью, подобной силе рук Атланта, удерживающего небесную твердь?

Можно проштудировать гору информации, сложенную в научные труды великих педагогов и философов, политиков и аналитиков мира сего, однако не стать тем самым, о котором скажут добрые слова, вспомнив. Можно долго и красиво говорить, иметь прекрасные знания по предмету, даже ладить со своими школярами, но пройдут годы учёбы, дети станут взрослыми, каким словом они нас вспомнят? Их впечатления о школьных годах и могуществе знаний – это ваш отрывок жизни и поведения, шириной в их восторг и вдохновение. Это «формулу» я вывожу, общаясь много лет с выпускниками школы, выросшими детьми, которые пишут в социальной сети мне или моим коллегам.

Ясное дело: в школе не может работать плохой человек – не отзывчивый и подверженный приступам долгого гнева, моральная червоточина явит в нём качества не совместимые с работой в коллективе детей и педагогов, с которыми также необходимо взаимодействовать постоянно. Педагог, прежде всего, способность принимать и понимать, а уж потом достигать результатов, вырываться вперёд, красоваться количеством заслуженных наград. Педагог, учитель, наставник – мобильный человек, субстанция перетекающая, образно говоря, меняющая форму и настрой в зависимости от обстоятельств. Умение не впадать в крайность, не рубить с плеча, если вас огорошили новостью или поведением – дано не каждому. Разрешать конфликты с помощью простого слова и радушного спокойствия, согласитесь, можно лишь в определённом настрое. Учитель готов к сокрушительному (головокружительному) повороту событий едва ли не каждый день. Самоконтроль и наблюдение за ситуацией на уроке или на перемене – решают многое. Откуда взять столько внимания и моральных сил, если вы попросту устаёте от возложенной на вас нагрузки? Охота за деньгами, за благами, которые дарят эти нужные бумажки, ставит современного учителя-человека перед выбором: работать без оглядки на запас родного душевного равновесия, выполняя работу механически, невзирая ни на что или… избрать более общий путь, где вы меньше получаете зарплаты и больше следите за своим состоянием-здоровьем. Если молодость простит любые психологические нестыковки-барьеры и стрессы, то дальше вам будет сложней восстанавливаться. Не поможет стремление к деньгам и желание быть в водовороте жизненных перипетий.

Часто поднимается вопрос влияния человеческого фактора в работе учителя. Профессиональная пригодность, как стиль автора, может не обрадовать одну администрацию или родителей, зато у вторых – оставит продолжительные впечатления в лучшую сторону. Накручивая страсти, экспериментируя с формой и смыслом, некоторые журналисты выдают пикантные, кажется, небывалые истории, где учитель становится, словно героем романа Владимира Набокова «Лолита», запрещённого до поры до времени. Иногда с трудом верится в то, что пишут в СМИ, однако работая в школе, начинаешь не допускать чьи-то вредные фантазии, а больше принимаешь эти рассказы за чисто инертную наклонность к преувеличению. Но в женском коллективе и за десять лет сложно привыкнуть к историям, рассказанным буквально на перемене. Проще работать, интересоваться собственными достижениями, чем лезть в разговоры, навострив слух.

– Меньше слушаешь бабских сплетен, здоровее будешь! – сказала мне психолог с видом целительницы. – Сплетня – не пустая мысль. Это зудящий паразит, обретающий жизнь и вне тебя.

Работа в школе, общение с массой шальных детей, взаимодействие с крайне возбужденными родителями и чересчур опытными педагогами – испытание на устойчивость. Можно наговориться и завращаться в этих многослойных эмоциональных тучах так, что дома у вас не будет ни настроения, ни голоса обменяться фразами с родными. Приходя, вы будете падать ничком, и ожидать выходных как манны небесной.

Я человек не простой, поймите, творческий, амбициозный, оригинальный наверняка, у меня обязанности по отношению к семье. Мне нужно их кормить, реализовывать и свои потребности, приближаясь к исполнению мечты. Я автор и активный гражданин, не просиживающий время даром. За группу «Вконтакте» «Православное Прииртышье»: https://vk.com/pravirtish – я удостоен награды во Всероссийском конкурсе «За нравственный подвиг учителя». Не думаю, что героя этого произведения стоит олицетворять с автором собственно – со мной, то есть. Мы похожи лишь косвенно и на ряду с рабочими вопросами я решаю и литературные тоже. Коли я вам выкладываю суть вещей о школе и свое понимание проблемы, значит, я разбираюсь в происходящем, как минимум, в своей школе или в школах вообще. А школа школе рознь, поймите. Кто бы в ней не работал – я говорю о своём малоизвестном персонаже К. П. Торубарове – всё равно придётся постоянно стараться и отвечать, словно на строгой проверке домашнего задания. Нет одинаковых школ с одинаковой атмосферой внутри, с одинаковым педагогическим коллективом. Дети только везде дети с их взбалмошным нравом и неожиданными поворотами настроения-поведения. Один и тот же ребёнок может вести себя по-разному каждый день. Сегодня он спокоен и мил, а завтра озлобится и врежет соседу по парте так, как будто превратился в персидского царя Дария и решил завоевать Грецию.

Работа учителя – это не привычная дорога, где вам знакома каждая выбоина и по которой вы едете на смирной лошадке. Опыт не всегда решает событие и помогает вам справиться с невзгодами на пути. Учитель, как персонажи романа Джеймса Дэшнера «Бегущий в лабиринте», часто вынужден находить правильный путь к ребёнку личным старанием, достающимся потом и кровью, эмоциональной разгрузкой-загрузкой.

Есть время поразмышлять о чём придётся – на выходных, конечно. Или подготовиться к следующей рабочей неделе, подкопив-скачав материал из интернета, сделав разные пометки в тетрадях (методических разработках) по каждому классу. В худшем случае, выходя на очередное расписание, где вас поджидает совмещёнка с другим классом и многократное замещение – вы получаете головную боль. Перегружаетесь. Выпиваете таблетку от головной боли. Легчает. Эх, не получается спрятать благоприятную энергию в дальний карман души и подавать её дозировано – малолетние вампиры точно знают, откуда её у вас высасывать и как это сделать лучше всего. Раздражение как температура нарастает, если не предпринимать никаких усилий. Сначала у вас обыкновенное недовольство ситуацией, скрываемое и невидимое никому; оно таится где-то под сердцем и слабо даёт о себе знать. Затем, когда вы ощущаете злость и напрягаетесь, сгусток в груди вырастает, перебираясь к горлу и норовя ударять в мозг. Вы всё ещё отворачиваетесь и терпите в надежде, что шум и дискомфорт прекратится. Однако это последнее, на что у вас хватает сил – и вы должны взорваться криком-ором, проклятиями и – погубить в себе педагога. И тут, за три секунды до удара по вашим же нервным окончаниям, вы внезапно чувствуете облегчение – вы нашли выход из проблемы. Надо заставить детей переключить внимание на вас, на ваше задание. Вы делаете это легко: как ни в чём не бывало предлагаете им написать самостоятельную работу по этой теме… А поскольку они долгое время вас не слушали, то и писать её следует немедленно, иначе – кому понравится плохая оценка…

Да-да, раздражение как морепродукты, иной раз удивляют своим природным разнообразием и вкусом. Ладно если вам придётся вычерпать пару ведёр «вкусных» креветок, а если – одному поднять тяжёленькую ламантину, моржа или кита? Не справитесь ведь, милый человек! Броситесь в тяжкие, сойдёте с ума, как герои серьёзного труда Джона Стейнбека «Консервный ряд» или «О мышах и людях».

Совсем зелёным я прихожу в школу, в одну, потом во вторую. Мне приходилось и приходится сталкиваться с превратностями судьбы и здесь, в школе. Отшатываясь от некой привязчивой эктоплазмы, созданной моими же страхами и предубеждениями, я по-прежнему стараюсь не падать духом и двигаться вперёд, как мои предки, служившие на поприще педагогики до заслуженной пенсии – но и там они умудряются работать, их словно ничто не берёт.

Настоящие учителя, как рассказывают легенды в нашей школе, уходят из жизни прямо на работе, отработав более полувека. На пришкольном участке, например, их тихонько забирает Господь. Копаешься в земле, полешь, согнувшись буквой «зю», чувствуешь усталость и присаживаешься, склоняя голову на бок или на грудь. Широкополая шляпа не даёт понять коллегам, что тебя уже нет с ними. Так примерно на семьдесят шестом году жизни отходит к Богу старейшая учительница по химии соседней школы. Причём эта история обрастает подробностями до сих пор и в нашей школе. Коллега, верующая христианка, прихожанка ближайшего православного храма недалеко от школы, утверждает на полном серьёзе:

– Когда Алевтина Игоревна, сухенькая и постоянно бодренькая старушка, несколько минут просидела на траве, над ней засиял нимб и забрал из неё душу, похожую на плотный, но по-прежнему прозрачный воздух, как будто она нагрелась и вдруг остыла, выпустив тепло целиком в одно дуновение.

Мне, молодому человеку, хоть иногда посещающему храм, всё равно трудно поверить в подобное. Я рад, что учитель ушёл именно так, не мучаясь из-за страшной болезни. Показал этот великолепный учитель более чем достойный пример службы всей жизни – родной профессии, напомнил людям о Боге и принципах. А учительница по химии Алевтина Игоревна никогда никому не отказывала в помощи и при возможности звала на чай и печенье. Висит её фотография в фойе той школы, отмеченная заслугами и тёплыми словами губернатора. Коллеги толкуют, если долго глядеть на её фотографию там, в тишине между уроками, то захочется непременно поплакать. Попросить у неё сил и терпения, как если бы она стала святой канонизированной РПЦ.

И важнейшей, что делает (приходится) учитель чаще многих профессий – ставит себя на место другого человека, проживает его жизнь за долю секунды. Он мерит своей душой чью-либо жизнь: успешного и любимого ребёнка в семье и тяжёлого, прозябающего в сложных условиях, в квартире с алкоголиками или прочими социально-пониженными людьми. Задание нужно сделать за определённое время и конфликт иной раз решить также быстро – не учителем будет человек, который не оценит ситуацию вовремя. А прежде чем преподать любой материал ученику – это нужно пройти, прочувствовать и знать самому учителю. Военный, полицейский, врач, философ и многие другие профессии в совокупности – это учитель, не так ли? Учителю приходится быть героем в любом расположении духа – приходится быть тем, кем иногда быть невозможно. Напоминаю вам, дорогие читатели: все имена и события могут иметь случайное сходство, все образы и события носят чисто литературный характер. И так, приступим.

Глава 1

Пока не началось

Пока не начались трудности и препятствия на пути наставления молодёжи, я вам расскажу о нашей своеобразной школе. О моей любимой школе и не потому что я в ней работаю по сей день. Вторую такую, схожую с нашей по атмосфере и оригинальности кадровых талантов, вряд ли можно найти поблизости. Я общался с коллегами из дальних школ родного города – удивляются моим рассказам в прямом и переносном смысле, думают, что я преувеличиваю. Думают, что я сочиняю.

Наша школа «Лесная БОУ» – так её называют коллеги. И прозывают не из-за того, что она находится в смешанной роще (берёзы и сосны) среди свежего воздуха, а потому что дела в ней творятся странные, пожалуй, колдовские, одному Богу известные. Когда я прихожу устраиваться в «Лесную БОУ», директор мельком и как будто в шутку предупреждает, что на него пишут жалобы все, кому не лень: от технического состава работников до педагогического. Он знает, кто пишет и почему, но ничего не предпринимает, потому что, во-первых, школа старая (ей почти 70 лет) и сыплется – он один её не отреставрирует, а во-вторых, легче управлять женщинами, которые так и не дождались принца на белом коне. Клянусь, это он мне сказал. Ну ладно, проехали.

Костяк кадрового своеобразия «Лесной БОУ» – женщины, проработавшие долго-долго в педагогике, некоторые уж преподают здесь полвека и не меньше. Посчитаем так: семьдесят процентов педагогического коллектива имеют педагогический стаж более тридцати лет и завышенную планку амбиций, как у школьников в турбулентном возрасте. Если бабушкам, с короной на голове что-то не нравится, они отправляют записки в инстанции, анонимно или подписываясь. Что может не нравиться? Бухгалтерские «просчёты», обращение с ними (с их величеством), еда в столовой, условия содержания кабинета (недоработка завхоза, либо отсутствие финансирования, но ответит директор), исправления в расписании диспетчером, размещённые документы на сайте школы, не соответствующие действительности, использование теплицы не по назначению, работа бассейна или СДЮШОРки в цокольном этаже и т.д. Костяк школы собирается (переписывается в интернете) и принимает решение поменять директора. Так они «сменили» трёх директоров-женщин за шесть лет. Пришёл директор-мужчина, не молодой, умный и мудрый одновременно, победитель нескольких крупных конкурсов, предупреждённый об опасности… Управляет школой десятый год, не подавая знаков-признаков слабости, за которые можно зацепиться.

Послушаешь стенания некоторых учителей пенсионного возраста – назовут директора если не Манджафоко (кукольник из Пиноккио), то обязательно Карабасом-Барабасом или Бармалеем, хотя ни бороды, ни комплекции, ни злобности этих героев у нашего Германа Святославовича нет. Сила у директора хитроумная – морально-нравственная, как у настойчивого (скорее терпеливого) пастыря. Использует он её умело, никого не обижая.

Отвлекусь немного. Учителям, как всем нормальным людям, иногда полезно отвлекаться, иначе сдуреть можно!

Как-то читая перед сном старшему ребёнку «Пиноккио» и дойдя до главы с Манджафоко, я вспомнил директора, улыбнулся. Увидев мою улыбку, ребёнок думал, что этак я оцениваю иллюстрацию к тексту. Но нет. Совсем образ этого «Годзиллы»-кукольника, изображённого на странице, не вяжется с Германом Святославовичем – и внутренне не вяжется, поверьте.

Возвращаюсь к школьной атмосфере.

Куда только старенькие блюстители порядков не писали. В школе был ОБЭП – такое ощущение, что ребята в штатском ночевали в бухгалтерии. Потом приезжали телевизионные СМИ, спускались с вертолёта агенты матрицы в крутых солнцезащитных очках, выползали из прорех пола гномы, выскакивали из подвала тролли и прочие мифические незваные гости, чтобы только проверить нашего начальника. И я думал, что директора сейчас, по слухам, выведут в наручниках, в кандалах, разобранного по частям, как вредного андроида, чтобы сам вдруг не восстановился. Но ему хоть бы хны – настроение у него только портилось.

Уволилось сразу три старушки-«Шапокляк», самые писательские, подкованные в кляузах. Стало спокойней? Нет. Борьба ушла на уровень сплетен, а также подключились родители, которых подговаривают оставшиеся «бойцы» невидимого фронта. Родители, чаще неадекватные в этом случае, «воины», конечно, хорошие, если знают, о чём рассуждают в письмах высоким мира сего. Так директор и потом администрация «Лесной БОУ», по словам некоторых подговорённых, обработанных родителей, превращается в «тиранов», «фашистов», «колонистов» и т.д. Появившаяся на пороге проверка не находит ничего подозрительного.

– Что у вас в коллективе происходит? – внезапно спрашивает вышедшая из учительской незнакомая женщина средних лет респектабельного вида. Она смотрит на меня тепло и добро, как мама, будто я дам ей исчерпывающий ответ.

– А-а, – дотрагиваясь себе до лба, как делал в сериале пытливый, но рассеянный с виду детектив Коломбо, дать ответ не решаюсь – услышат окружающие учителя, которые улыбаются, но потом сделают вывод… И подсидят втихомолку.

Некоторые учителя у нас и вправду как оборотни. В глаза они скажут одну истину, за глаза вторую. Напишут про вас третью «истину» – в социальной сети, используя фейковые аккаунты. Некоторые учителя, например, начальных классов недовольны своим положением – они обучают очень сложных, педагогически запущенных деток. Хотя обучать более подготовленных учеников начальной школы никак не легче, по моему мнению. Да и родители подобных детей очень требовательны. Они настаивают на большей активности педагога по развитию малышей, ведь они уже приложили немало усилий для того, чтобы уровень развития их ребенка был высоким. Трудно работать в классах, где родители считают, что все должна сделать школа-педагоги, а они «умывают руки». Трудно, потому, что программа по иностранному языку очень плотная, интенсивная, если малышу не помогать дома, он один не справится. Не успешность тянет, как тяжелый груз на дно пассивности в отношении учебы. Стоит только пожалеть маленького ученика.

А учитель? Двойки ставишь себе. Ребёнок к плохим отметкам привыкает, обозляется и вообще перестает учиться. Учитель находится между молотом-начальством и наковальней-детьми и родителями. Отсутствие постоянных стимулирующих выплат, недомолвки и другое – способно вывести из себя возрастных злюк, привыкших привлекать внимание, перехватывая лакомые куски. Отношение возрастного коллектива к юным кадрам замечается тогда, когда ставится вопрос о распределении нагрузки. Иногда часы раскидываются неравномерно, к сожалению, и кому-то нужно вести так называемое «неудобное время». Часто не выходит взять только одну смену, так решил методист. Одна треть следующей смены, которую вам хитро навязывают, превращается в простой («окна»), за который не платят, ссылаясь на плохо составленное расписание диспетчером. И жалобы тут не помогут.

За время моей работы в школе здесь случались и случаются жесткие стычки между учителями. Из-за чего? Один учитель не предупредил другого, что будет заниматься в его кабинете и дети то ли нарисовали на парте чёртика, то ли карябали краску на стене. Старенькие учителя ставят табу на работу в их кабинете, а перед завучами не отвечают, мол, молодой специалист выдумывает. Клеят на двери кабинетов новоприбывших кадров различные бумажки-предречения, сколько им осталось жить и когда они почувствуют себя плохо. В школе водятся силы, практикующие черную магию, не подвластную понятию христианского ума. Из кабинетов пропадают горшки с цветами, учебная литература из шкафов, веники и тряпки из кильдыма (минилаборанская), сменная обувь из тумбочки и т.д. Так недавно по неизвестной причине школу покидает парочка молодых кадров, проработавших несколько месяцев. Никто не осведомляется у них в социальной сети – коллеги додумывают их «побег» сами, разнося фрагменты из вроде бы достоверных разговоров.

Мои чувства не подводят: с регулярным поступлением молодых кадров в «Лесную БОУ» легче становится атмосфера в моральном плане. Заметна тенденция на рост свежей и дружелюбной силы в коллективе. Ситуацию анализирует самый умный наш молодой педагог начальной школы – Анастасия Сергеевна, имеющая три диплома специалиста в данной сфере. Она передаёт, что молодых учителей, работающих в две смены, не увлекают дрязги и сплетни – выполнение должностных обязанностей их заботит серьёзней, нежели чья-то новенькая одежда или мысли в отношении чего-либо несправедливого в этом мире. Да, учителя по-прежнему собраны в мелкие группки и у них своя «свадьба», но они не лезут в чужие дела рьяно. Да, заместителям директора тяжелее организовать праздник для тех, кто попросту в этом не заинтересован и не ходит на концерт, однако появляется новый костяк, не возрастной, энергичный и добрый, и с ним проще вести диалог и договариваться-сотрудничать.

Но школа, ребят, эта наша «Лесная» – сама как источник аномалий, магнит, притягивающий людей не от мира сего. Не плохих – необычных скорей. И молодёжь тут, к сожалению, или к счастью, не исключение. Да, молодые люди почти не участвуют в интригах, зато ведут себя будто герои далёкого арт-хауса или замысловатого мультфильма от неизвестного и самобытного режиссёра. Одна молодая учительница просит «поесть», разгуливая по кабинетам. Или занимает деньги с жутко-невинным видом. Появляется именно в тот момент, когда вы готовитесь пообедать или легко перекусить. У неё уши и глаза на стенах – слышит-видит, если вы кипятите воду в чайнике или открываете микроволновую печь. Её не выгонишь – она делает бедный вид и тупит взор. Некоторое время сидит в вашем кабинете тихо как сказочная мышка или Дюймовочка. Если вы её не замечаете, она достаёт мобильный телефон и предлагает показать вам тематические картинки, которые скачала или которые ей понравились самой. Почему не носит с собой еду и не кушает в столовой, доходчиво объясняет, что зарплату отдаёт на благотворительность и нужды церкви. Она живёт с родителями, ей до дома рукой подать, но домой не ходит. Это одна интересная молодая девушка-учитель (предметник).

Вторая… тоже молодая, тоже незамужняя, общительней первой намного. Всё время приходит за кофе или пакетиком чая к вам или к соседям по кабинету. Роется по шкафам, не спрашивая разрешения, берёт, что найдёт. Если не находит на привычном месте, спрашивает, куда это могли переложить. Если не отвечаете – подходит почти в упор и переспрашивает. Может впоследствии принести вам мамино варенье, но тогда вы будете должны по гроб жизни. Будет просить заказать еду из ресторана, если не найдёт продуктов в шкафу.

Учителя старше, также женщины, – не исключение, а скорей продолжение странностей нашего городка. Приведу несколько случаев магнитных аномалий и разгула, так сказать, небесных светил.

Учитель музыки, мудрая женщина средних лет, не ввязывается ни в какие закулисные дела – она попросту выгоняет «дурь» бегом метров этак на двести-триста. Стремительно покрывает расстояние от остановки до школы, проносясь около разновозрастных учеников. Если вы вдруг едете с ней в автобусе, и она начинает свой «короткий» рассказ о детях или первом муже, который живёт в другом городе, то продолжит она его разве что на бегу, причём не сбивая дыхание. Это при одном условии – если вы тоже ввяжетесь с ней в пробежку. Однажды у меня получилось не потерять темпа шевеления и дослушать её рассказ до конца, до школьного крыльца, разумеется. Зато дети глазели на нас, как на сумасшедших. Любопытным «незнайкам» учитель объясняет, что держит форму и даёт понять, что выносливее многих, хотя преподаёт информатику, а не физкультуру.

В кабинете информатики, в этом стерильном помещении без пыли и грязи, стоит весьма специфический запах.

– В кабинете музыки разит не выстиранным нижним бельём, – так на вопрос ехидных старшеклассников отвечает одна из коллег, тоже женщина средних лет. А её недуг в том, что она не может удержаться без комментария и промолчать – она знает обо всех учителях и детях практически всё: кто и чем болен, что вчера съел впопыхах на ночь. По-моему, она умеет читать мысли как персонажи из фантастического блокбастера «Люди-X». Я боюсь её спрашивать о себе самом – некоторые вещи лучше не знать или забыть, поверьте.

Ещё она, имеет способность разговаривать либо очень тихо, либо очень громко – как с полу глухими. Если говорит тихо – не слышно на последних рядах, а если громко – оглушает первые. Она отходит в угол кабинета, слева или справа доски, и привычно (для себя) вещает тему громко-громко. Горластый она человек, признаётся, что в хор не брали именно из-за голосовых данных, также из-за отсутствия слуха. Человек она во многом честный – этим и нравится окружающим.

Учитель химии, старейшая и добрейшая душа в школе, скоро (каждый год) обещает уйти на покой, на заслуженную пенсию – помогать правнукам, им (двум близнецам) семь лет. Она ставит «двойки» в «Дневник.ру» за малейший промах в виде поворота головы к окну или громкого вздоха. Единицу она может поставить за то, что вы не придвинули за собой стул, когда покинули класс. Об этом мне, досадуя, рассказывают дети, младшие и старшие, но, когда я её спрашиваю – говорит, что двойки-единицы у неё за неуспеваемость. Химию она считает главнейшим предметом в мире, потому что всё что окружает нас – сплошная chemistry^. В этом «экспланейшн» я с ней согласен – не поспоришь.

Наша библиотекарь, творческий работник «цеха» по выдачи и чтению книг, точно подбирает прозвищам коллегам и детям. Так у нас работает «Беременный Петруша» – это учительница, не молодая, с большим бочкообразным животом. Почему Петруша – потому что отчество «Петровна». У нас работают: «Холодильник» – это биолог, «Муравей» (физрук), потом что маленького роста и сильный, «Самоделкин» или «Стро» (трудовик) – «стро» – «straw» в переводе с английского «солома», худенький потому и высокий. Работают в школе: «Спиноза» – учительница, которая очень умная, всё про всех знает. Регулярно кушает в столовой между первой и второй сменой – «Недотрога», молодая учитель начальных классов, работающая в две смены, которая не подпускает к себе мужчин по причине высоких моральных качеств – так, по крайней мере, думают умудрённые опытом коллеги. Насколько они правы – каждый решает сам.

Дети придумывают учителям и друг другу более безобидные прозвища – об этом утверждает наш школьный психолог. Я с ней согласен: дети – во многом добрее нас. Таким образом, дети у нас в школе радуются, когда слышат о себе: «Чукча», «Ёршик», «Хрюня», «Годзилла», «Оса», «Лом», «Лиса», «Аул» (Owl – сова по-английски), но прозвали, думаю, из-за каких-либо верно подмеченных детьми качеств. И наши учителя могут что-то обидное сказать, если их довести до «белого каления», а могут поставить чай и накормить принесенным из дома хлебом и салом, другой едой, если ребёнок пожаловался, что голоден, а денег на столовую не захватил. Могут запросто сплясать на сцене, спеть на концерте, поднять настроение ребёнку или целому классу, впавшему в уныние, рассказав анекдот или душевную историю из жизни своего прошлого. Могут обидеться как дети или радоваться как дети. В общем: учителя – как учителя! Но всех нас объединяет волшебная сила педколлектива.

А дети? Свою школу ребята любят, несмотря ни на что. Готовы биться за неё толпой, задорно снимая видео и потом глухо отвечая перед заместителем директора. Дерзкие ребята, некоторые мальчики и девочки в седьмом классе, готовы забить стрелу с классом из другой школы, расположенной в двух километрах по главной дороге, лишь за фразу «ваши учителя лохи, а наши нет».

Я лично против оскорблений в любую сторону, я до злости не любил в детстве, когда моих школьных учителей мог принизить какой-нибудь неизвестный шалопай – его сразу хотелось вызвать на кулачный бой, каким бы он сильным и страшным не был.

Дети вспыльчивы иногда, импульсивны чересчур – факт, но это не мешает им любить учителей и свою школу искренно. Они разделяют страдания наставников, способны поддержать в трудную минуту. Помню, я стою у доски и собираюсь что-то написать, мысли не идут, не могу их собрать в кучу. Робко подходит ко мне ученица второго класса и гладит по руке, ласково приговаривая, мол, не плачьте, Константин Павлович, ничего страшного здесь нет, это школа. Так часто говорит её мама. А мне действительно плоховато. Я не болел тогда, но на душе кошки скребли изрядно. День только начинался. Я гляжу в её большие ясные глаза, и мне становится легче.

– Что ты, что ты, Ир? – успокаиваю я девочку, иначе и она как будто расплачется. – Мне хорошо, когда вы рядом!

Мне и вправду делается легче. Я готов вести урок с новой силой, с вдохновением. Теперь я не забываю тот момент, когда меня вдруг одолевает грусть. А девочка эта уже учится в седьмом классе и, встречая меня в коридоре, осведомляется, как мои дела. Мне очень приятно, прямо радуюсь заметно. Хочется работать и жить!

Помню, измотанный к концу недели, выжатый как лимон, я дал ребятам на второй смене несложную контрольную работу – на немецком языке это было. Отвернувшись за компьютер, я засыпал в «Дневнике.ру», с ошибками, выставляя оценки за четверть – прошло десять уроков, это был одиннадцатый, последний, Слава Богу.

– Я нашёл у вас ошибку, Константин Палыч! – с восторгом произнёс семиклассник, Роман, аж привстав. Этот парень пытливый малый, я всегда радуюсь за него, по правде сказать.

– Не может быть, Ром, вряд ли: я такой умный и пропустил ошибку… – я не был уверен в отсутствии ошибки в конце рабочего дня, но себя надо хвалить чаще.

– Найдите, пожалуйста… – не унимался восторженный своей находкой парень. Несколько увлечённых контрольной детей подняли головы и стали искать ошибку, вдоль и поперёк бороздя задания взглядом.

Я отвлёкся от монитора и взглянул на доску. Не было ошибки – шутит что ли, пацан? Я допускаю орфографическую ошибку примерно три раза за год – из-за поспешности написания слова. И все «die Fehler^» обычно допускаются в четвёртой четверти почему-то. А Роман обнаружил ошибку во второй…

– Вы число написали по-английски!.. – наконец-то он выложил козырь.

Серьёзно? Я отвлёкся второй раз. Да, написал.

Я оценил замечание Романа, в тайне порадовавшись за находчивого ученика снова.

– Это не ошибка, – прокомментировал я с наигранной улыбкой. – Проверить вас хотел!

– Ну да, ну да!? – подключились некоторые девчонки, которые частенько «троллили» меня, пока я не рассердился всерьёз.

Вдруг миленькая молчунья-Дашка, которая почти ни с кем не разговаривала на уроке, как скажет монотонным голосом, что у меня одиннадцатый урок, и я мог устать по-человечески. Воцарилась долгая тишина тогда. А простые слова – как эликсир на меня подействовали. Воспаряя духом, я не торопился из школы как обычно после такого-то урока. Обретя силу, разглядел неверно выставленные четвертные оценки, терпеливо исправил их – чтобы не попасть под обстрел критики завуча.

Иногда лучшего подарка, чем сопереживания не найти. Наши учителя то и дело рассказывают с радостью, какой добротой и сердечностью в классе отличаются их подопечные. Чем угостят и какую предложат помощь. Дыма без огня не случается, но порой учителю необходимо тёплое слово, чтобы ощутить полезный жар окружающей его доброты. Чувствуя, что наставнику тяжко на поприще воспитания, больно в душе, дети могут вмиг успокоиться и тотчас признаться, что они любят учителя на самом деле. Да, они плохо себя ведут, бывает, но это не из-за ненависти к учителю. Они ценят-любят наставника, как родного, но и своё поведение не могут объяснить. О своих переживаниях совестливые ребята позже докладывают классному руководителю, психологу или родителям, а эти славные посредники-советчики передают их волнение учителю, который радуется вдвойне.

У нас такие благоразумные и отзывчивые учатся дети в начальной школе, что потом их с гордостью, не боясь за будущее, переводят в среднее звено. Когда мама пытается их «спрятать» в более крепкое учебное заведение, по её словам, ребята отказываются, мол, родную школу они не променяют ни на какой лицей. Я слышу от заместителя директора, что учителя начальной школы, похоже, хранят некий секрет воспитания-обучения, что дети не допускают мысль о том, что в другой школе им может быть гораздо лучше.

Нет ничего сильней в глубине времени, чем впечатления, полученные в Храме Знаний в этот взрывной и часто несносный период жизни, кратко называемый Детством. Я помню все свои успехи и неудачи на педагогическом фронте – я испытал их на своей шкуре. И каждый эмоциональный взрыв, оставляемый душевными колебаниями учителя или ребёнка – отзывается надёжным опытом в памяти целого поколения. Великое благо, как считает знакомый академик, которого я встретил на педагогическом мероприятии, что плохое из детства почти не вспоминается, соответственно: Вы – хороший человек и можете работать в школе.

Оригинальные у нас и трудолюбивые учителя, сердобольные дети, творческий технический состав. Вы бы видели, как некоторые технички, лихо моют пол и виртуозно прибираются в классе, который засыпан бумажками! Просто песня! В нашем случае – национальная, казахская. Отмывая пол огромной самодельной (сделал трудовик Н.А.) шваброй, пританцовывает, напевая национальные песни. Бывшая жительница Караганды, например, немолодая Мариель Жусупова, необычная в своём жемчужно-лазоревом кимешеке^, увлажняет пол настолько быстро, что я зимой не успеваю переодеться, когда стремительно собираюсь домой в конце рабочего дня. Мне надо сбросить один «пуд» одежды, нарядить второй – я делаю это за считанные минуты, однако, напевая симпатичную песнюху на неизвестном мне языке, гражданка Жусупова уже щекочет мне ноги веником или обстукивает шваброй. Она улыбается, а я поражаюсь её скорости, часто хвалю. М. Ж. хитровато щурит глаза и продолжает растягивать уголки тоненьких губ в улыбке, пока я не скрываюсь из виду. Никогда не перекидывается со мной любезными фразами дольше, чем моет пол. Деловая она техничка, впрочем, импонирует не только мне, о её полезном для дела качестве, помню, восхищённо упоминали коллеги в учительской.

Рабочий год в школе, как известно, начинается с августовского педсовета. Совещание проходит скучно, как всегда. Назначенные учителя читают несколько докладов, важно простаивая за кафедрой и нажимая кнопку на клавиатуре, чтобы сменить изображения на экране «смарт-доски». Правда, сидишь в знакомой компании педагогов, молодых и не очень, мечтаешь поскорее убраться как минимум в свой кабинет и не думать о предстоящей работе, распределении учебной нагрузки и т.д. В этот раз новеньких учителей не предвидится, зато старенькие уволились, притянув в обратную сторону шлейф таких проблем, как увеличение часов преподавания… То есть было четыре учителя иностранного, а становится на одного «бойца» меньше, плюс ко всему часы немецкого никто брать не хочет из оставшихся, потому что не знают его в достаточной мере. В итоге директор и его заместитель назначают меня главным немцем. Просят (негласно требуют) нести службу правильно и не выказывать сопротивления. Я согласен, а куда деваться? Зарплатой, сказали, не обидят. Будут регулярно выставлять премиальные индексы в виде социальной адаптации, интенсивности и прочего, если, конечно, коллектив не взбунтуется как в прошлый раз, когда одному учителю платили больше чем другому… Сложно это понять. Лучше об этом не думать на августовском совещании, поверьте, перед началом учебного года.

Как это бывает в реальности и в интернет-«мемах», когда вы к чему-то не готовы? Чего вы сознательно ждёте меньше всего? Тяжёлой работы!

Сижу, зеваю, мало смотрю на докладчиков. Стоит темень в кабинете – шторы закрыли, чтобы лучше видеть слайды. Так вот всегда в конце августа, почти не обращаешь внимания на кого-то или что-то конкретное, пропадаешь в собственных прекрасных мыслях. Доделываешь в туманном эфире воображения какие-то дела, дорабатываешь планы (не школьные), а тебя раз – дёрг-дёрг за рукав:

– Костя, ты обладатель пресса из трёх ставок, давай поздравлю, мил-человек! – шутит Николай Анатольевич, трудовик и плотник на полставки, придвигаясь ко мне.

Оглядываюсь в поисках поддержки шире – просит душа. Коллеги на меня бросают утешительные взгляды весёлого сострадания.

Николай Анатольевич бурно жмёт мне руку, успевая подмигнуть моей возрастной напарнице-методистке. Надо сказать, что Николай Анатольевич тоже не видит света белого. В этой школе он один учитель труда и технологии у мальчиков, имеет столько кружков моделирования, сколько могут посчитать лишь немногие завистники-коллеги, которые и зарплату его знают – считают и делятся информацией регулярно.

Оказалось: мы учились с Николаем Анатольевичем в одной школе – он покинул заведение несколькими выпусками раньше. Ну дела: мы не знали о существовании друг друга до сегодняшнего дня, хотя оба были детьми педагогов: я – учительским сыном, а Н.А.Т. – сыном директрисы. Я помню, как высокий старшеклассник заступился за меня в школе, когда парочка забияк-хулиганов попыталась обшарить мои карманы. Чудом оказавшийся в коридоре защитник схватил их за шкварники и потащил к завучу. Я шёл следом и репетировал, как расскажу, что меня хотели ограбить.

Вернёмся в прежний мир. Нечего отвлекаться от производственного процесса.

– Расскажу вам о новшестве в нашем питании… – выступает директор школы, а это значит: совещание, слава Богу, подходит к завершению. – Это очень важно, коллеги! Детей начальной школы будут кормить бесплатно горячим. Распоряжение министра и выделены на это средства… А-а, ещё одно: новую мебель привезли в класс.

– И нас покормят бесплатно что ли? – выясняет историк неотступно (плотный парень-«колобок») своим зычным голосом, с последней парты.

Слышится сдержанный одобрительный хохот.

– Это, товарищ Люценко, не мой вопрос, пока кормить Вас будут только на Ваши денежки, государственные средства, повторяю, выделены на малышей!.. – предупреждает начальник, улыбаясь.

Это здорово во всех отношениях: дети – сыты, деньги педагоги на обеды не собирают.

– Ну всё – разбежались по методическим объединениям, дамы и господа! – взмахивая руками, как дирижируя, Герман Святославович (наш уважаемый начальник), задаёт нам другое направление.

Покинув кабинет, ни я, ни кто другой, похоже, не идёт на МО (методическое объединение) – говорить о работе. Внутренняя политика среди профессиональной группы учителей решается на ходу или за пять минут до окончания рабочего дня. А пока помечтать бы, поглядеть в мытое окно на золотую рощу вокруг школы. И в чистых окнах берёзы и сосёнки выглядят отменно – бодрят и зовут прогуляться под ними несмотря ни на что. Свежий воздух снаружи не располагает мыслями о сложной эпидемиологической ситуации. Страна ожидает очередную волну пандемии и СМИ предупреждают читателей о худшем. Впереди новый учебный год: отметки, маски и перчатки на учителе. Хорошо, что одевать их не обязательно при общении с детьми, мы уже с молодняком представляли, как это будет выглядеть, если вести уроки под маской. Получалось весело.

«Рвётся сердце от тоски, а в душе тревога…» – я вспоминаю слова Владимира Высоцкого из лучшего кинофильма времён и народов «Иван Васильевич меняет профессию». Ничего, сейчас пройдёт хандра – как только открою припрятанную книгу Виктора Мари Гюго или Эриха Марии Ремарка, включу ноутбук, посмотрю новенькие блокбастеры от крутых режиссёров. А пока перекладываю прошлогодние бумажки (контрольные, отчёты, черновики) у себя в кабинете, задумываюсь о рабочих программах, которые нужно сделать-сдать заместителю директора примерно через две-три недели. Внеурочку (кружки) скорее всего не предложат – с нагрузкой и так жуткий перебор, простите. Просить не стану – на меня посмотрят огромными глазами. Жирно мне будет – потолстею как историк – товарищ Люценко.

Перед чтением книги прохожусь по кабинету, разглядывая золотую рощу за окном. Она окружает школу словно щитом, в котором уже пробили отверстие – это дорога, огибающая берёзовый массив справа, отделяющая сосновый бор. Всегда мысленно хочу узнать, куда ведёт лесная тропа, начинающаяся от остановки, где я выхожу, и пропадающая за рощей. Дети мне рассказали, что за рощей металлические гаражи, брошенные погреба и дикие огороды. Размышления прерывает вибрация моего телефона в кармане. Вызывает директор, деликатно обязывает помочь внести и расставить парты в некоторых классах. Закрываю кабинет, немедленно пребываю на точку, как спартанцы в ущелье перед битвой с Ксерксом. Ожидает, пожалуй, интереснейший человек в школе. Трудовик.

Привет, brother или салют, Bruder – второе слово по-немецки если что! Почему я слово «брат» написал с большой буквы по-немецки? Знали, что существительные в немецком языке пишутся с заглавной буквы? Нет?! Так знайте!

Как мы с ним сдружились, с трудовиком-то? Также смирно. Что-то перетаскивали сначала молча. Он был не в настроении – обмолвился о сыне, которого не поднять на ноги в родной стране. Планирует соорудить бизнес, только бы поднять ребёнка. Посетовал, что некоторые педагоги его недолюбливают из-за поразительно-хорошего настроя к людям и к педагогическим успехам в работе. Он приносит наградные листы в школу чаще, чем это делают матёрые и проработавшие треть века коллеги. На него писали жалобы анонимно, мол, он конструирует (моделирует) в мастерской самолёты, часы «хенд-мейд» и прочие безделушки – на продажу. Но когда в школу заявилась проверка – наряду с шикарными детскими поделками обнаружилась крупная кипа грамот, дипломов и usw^., подаренных обучающимся за победу в конкурсах.

Трудовик – учитель технологии, если правильно называть должность.

Николай Анатольевич Теней. Мне нравится его фамилия! Необычная, правда? Как Тень Лун – не прозвище, а замысловатое имя главного негритянского героя сериала «Американские боги», по роману американского писателя Нила Геймана.

Если он, товарищ Теней, берётся за дело – ничто не может его остановить. Разве что снежная лавина – и то бы он придумал как её избежать. Малейший опыт работы с неизвестным «контентом» добавляет ему храбрости и самонадеянности, он – скрупулёзный до безобразия, точный как звонки в школе. Не шумный и не жадный в прямом и переносном смысле, словно заряженный электричеством, он входит к вам в сердце надолго и делится этой энергией, покуда назначено время работы.

Свой труд, детей, школу в целом, идеи – он любит, как садовник по призванию любит цветы, а скрипач свою скрипку. Постоянно что-то придумывает, планирует, замышляет вместе с детьми – кажется, что он безостановочно бродит в своих мыслях, где совершенствует эти идеи, переданные ему словно из космоса или от Бога. Он способен работать до изнеможения, не теряя личных и приятных качеств. Не успевая справляться, позвонит-попросит о помощи и выполнит работу в итоге. У него всё под контролём: и пламень бушующей деятельности школьников, вплоть до своей одежды. Под осыпанным деревянной стружкой халатом у него яркая футболка, как радуга, мерцающая под дождём. И при всём этом трудовик не церемонится, если человек заслуживает лихой точности в обращении с ним. Мигом выбирая гуманные слова, он сделает необходимую (своевременную) прививку от разных душевных недугов… Он умеет работать красиво. Да, именно, красиво. Когда Анатолич берётся за работу, он словно светится изнутри. Учитель русского языка и литературы окрестила его цепким, как пёс, перфекционистом, никогда не оставившим начатое дело, не доведя его до логического совершенства. Несмотря порой на противоречивость положения вещей, трудовик всё равно находит в себе закуток тепла и почтения, спортивного интереса к сложившимся обстоятельствам. Меняет тактику как полководец, меняется как глагол в немецком языке – в зависимости от местоимения около него.

– Что я хочу больше всего? – как-то ответил мне Николай Анатольевич на вопрос о своём заветном желании. – Мечтать мы имеем право, но это скорей для идеалистов. Я же материалист до мозга костей, Кость. Для меня лучше устать на работе и сделать много-много в ущерб свободному времени, чем размечтаться и не сделать ничего! А хочу я одного – чтобы рядом со мной родные ни в чём не нуждались. Для них я стараюсь бесконечно!

Пока не началось, как в анекдоте, сравню трудовика с директором – они похожи моральными и физическими, кстати, качествами. Что один и второй – вечно что-то воплощают в реальность. Если не участие в проекте, мечтая завоевать грант, то обязательно занимаются чем-то другим. У директора и трудовика – как будто спрятан вечный двигатель. Поищешь, последишь – не найдёшь. Однако можно сказать безошибочно, где у них этот верный источник бодрости и морали водится. У директора – в голове, в мозге, а у трудовика – в груди, в сердце, то есть. Почему я так думаю? Во-первых, потому что мне никто не мешает думать, сравнивать между собой хороших людей, а во-вторых, один руководствуется чаще логикой, а второй – и чувствами тоже. Большинство людей живёт-работает ниже своего потенциала, кажется, что у них в теле тлеющие угольки и никак не разгорится настоящий пожар деятельности, пылкой и поразительной. Вы страждете увидеть огромный очаг возгорания, и прикоснутся с его помощью к действительно великому делу. Не выходит. Нет очага. А вот директор и трудовик периодически его демонстрируют.

До директора нам, простым учителям, не дотянуться, а трудовик – как на ладони, со своими мыслями и рассуждениями.

Тогда я некоторое время наблюдал Николая Анатольевича без настроения, подавленного и грустного. Мысли ему не давали покоя, были серьезные финансовые проблемы в семье, но учителя долго не грустят. Некогда. Работа лечит хандру.

Дело само себя редко делает. Задача поставлена чётко.

Ко мне и Николаю Анатольевичу подключается плотный и почему-то счастливый (ждёт времени обеда) паренёк-историк. Он закатал рукава и заранее зарумянился в пухлых щеках (вот хомяк!). Мы затаскиваем новенькие парты в кабинеты, вертим их дружно, ладно поднимаем, как атлеты – лёгкие снаряды. О чём-то «чирикаем», как воробьи весной. Выносим старые, «убитые» столы и стулья в коридор. Недовольно припоминаем, что где-то прячется физрук, он бы ускорил выполнение нашего «project».

День проходит за болтовнёй ни о чём: обсуждаем фильмы, музыку, литературу, которыми насладились летом. Мысли в моей голове скачут, как воробьи по веткам. Ха-ха, ни трудовик, ни историк на юге не отдохнули этим летом, а я был – со всем своим гнёздышком, включая маму и папу. И переехать туда ребята не жаждут – это их промах и плюс в мою сторону! Ладно, хорош мечтать и хвастаться!

Со старой и новой мебелью мы расправляемся достаточно быстро. Новая – уже в назначенных директором кабинетах, старьё – вынесем на внутренний двор позже. А вот и долгожданное время обеда наступило. Пусть мы не заказываем ни пиццу, ни шашлык, ни устрицы – только завариваем остренькую китайскую лапшу в охотку, достаём припрятанные в холодильнике у трудовика солёные огурчики, разогреваем в «майкровейв» сырно-мясную запеканку, ароматную, приготовленную супругой Николая Анатольевича. Наш стол богат домашней снедью всех участников пиршества. Прекрасный обед.

Насытившись, историк заводит беседу о молодых и симпатичных своих знакомых женского пола, с ними диалог пока не клеится. Никак дружбы-любви не получается. Застенчивый он парень, товарищ Люценко. Правильный в разных вещах. На толпу работает запросто, смешит, радует, а вот к девушке подойти с конкретным предложением – здесь полный штиль или стопор. Вспоминаем директора: историк хвалит Германа Святославовича, этого хваткого руководителя, который и деньгами не обижает. Все же каков он настоящий, наш директор, правда ли он так уж хорош? Может умеет прикидываться? Не спокоен Лёха (Алексей Юрьевич Люценко), что не может залезть в душу этому деловому и загадочному, не молодому человеку и поболтать с ним как с другом.

– Меньше года работаешь, а захотел сдружиться с начальником! – удивляюсь я. – Лёша, ты чо? Вон Коля, светлая голова, столько лет работает в школе – не помышляет дружить с отцом Германом!.. Дослужился до игрока в кабинете информатики! Хочешь с нами поиграть по сети в старенький «Квейк 3» или в «Анриэл Тёнамэнт»?

– Нет, пацаны, я расстраиваюсь, если проигрываю! – отмахивается историк, корчась как от боли внутри. – Директор с вами играет?

– Отец Герман… нет! – отрицательно качаю головой.

Отец Герман – прозвище, которое «согласовали» директору некоторые учителя. Почему? Школа тесно сотрудничает с руководством православной церкви, учителя начальной школы и педагоги детского сада нередко проводят тематические мастер-классы. Не проходит и месяца, чтобы в школе не появился священник или соответствующий специалист епархии. Да и книг, написанных местным митрополитом, как оказалось, немало в школьной библиотеке и в кабинете самого директора. Ясно теперь почему о. Герман?

– Не понял, – не верит Лёха, крутя круглой, как арбуз, головой. Он шумно всасывает огромный комок остывающей лапши. – Не похож директор на священника. Никак. На викинга вот похож! Добавить бороду и грозный взгляд – вылитый Рагнар Лотброк!..

Не скроенный как викинг, а скорее пошитый на заказ и хитроумный стратег, директор школы, конечно, не похож на легендарного короля-вождя Р.Л. из многосерийного фильма «Викинги». Не похож ни внешне, ни внутренне, правда. Историк преувеличивает, пытаясь нас развлечь. Да, отец Герман Святославович пылает неутомимой страстью к полезным действиям для школы и педагогического коллектива, со своим пантеоном авторитетных святил в голове, он способен напомнить о тех временах, когда ценили Циолковского, Королёва и Гагарина. Герман Святославович всегда модно одет, имеет приятный аромат парфюма. Ни разу никто не видел его небрежного костюма и небритого лица. Лично я изредка позволяю приходить в «модной небритости» на работу, при этом всегда как-то не совсем удобно встречаться в эти дни с ним в коридоре, подспудно чувствую свою ущербность в данный момент. Но я таков как есть.

Никто и никогда не видел директора Германа Святославовича Неймана в обозлённом состоянии. Он точно киборг с настраиваемой человекоподобной нервной системой. Из разряда человекообразных роботов нового поколения – как тот получеловек из фильма «Терминатор 4: Да придёт спаситель», помните, который передал своё сердце Джону Коннору?

– Вот именно что наподдать Герман Святославович может по-человечески правильно, не касаясь руками… – смеётся Николай Анатольевич, протирая стол приготовленной для этого тряпочкой. – Ладно, кого подвезти до развилки?

Берёзы шевелятся на ветру, как энты (или онты^ – если в другом переводе), собирающиеся на собрание, раскачивая свои висячие «щупальца» в преддверие важного события. Вспугнутая неизвестно кем, взметается ввысь и взметает листья редкая сорока. Пожилой, но здоровый, рослый мужик в шапке-ушанке (это в августе-то) катит через рощу близ школы два серебристых бидона на тележке. Пускает струи дыма, перекатывая сигарету в зубах. Громко раздаётся музыка в мобильной колонке, торчащей у него из кармана серой куртки. Рассматривая этого небритого великана, мы с историком сидим на заднем сиденье транспорта (поддержанной «Камри») Николая Анатольевича. Почему-то становиться весело и уходят далеко предстоящие тяготы учительского года.

– Трогаемся, – возвещает трудовик спокойно, поворачивая ключ в замке зажигания, будоража двигатель. – Завтра нам директор ещё подкинет мебели. Лёша попросишь премиальных, ты, я вижу, не промах?!

Но Алексей Юрьевич, заправляя наушники к барабанным перепонкам, только что ушёл в мобильный интернет, его тихие раскаты смеха возвещали о любви к жанру «камэди».

На следующий день голова у меня болит прямо с утра, хотя я выспался. Таскать ничего не хочется. Бледный, наверное, выгляжу мрачновато.

– О-о, настроения нет, Костя? – подмечает Николай Анатольевич, беззаботно тряхнув головой. – Директора нет, прикинь, уехал в департамент. Можно заняться своими делами!

Появление трудовика в коридоре действует на меня в умиротворяющем ключе. Ещё он сразу предлагает таблетку от головной боли. Это лекарство у него припасено в мастерской. Голова стала болеть раз в месяц, он делится серьёзными мыслями и наблюдениями. Он высказал мнение, недавно вычитанное в Интернете, что виноваты вышки мобильной связи, испускающие вредные волны, пока их не было, голова, говорит, не болела.

– Да, старый ты становишься, друг, трудовик! – сделал я собственный вывод. – Вот и болит у нас голова.

– Я, не трудовик, я – учитель технологии! Отстаешь, ты, Костя, в терминологии, – шутливо поправляет меня Анатолич.

Не успел я, ленивый человек, выспросить у Николая Анатольевича, будет ли повторный уход на дистанционное обучение, как очутившаяся перед нами коллега-стажистка, упрашивает его отремонтировать кресло.

Не то чтобы я работал «через-не-хочу», но я успею наработаться, поймите сочувствующие. Начало тяжёлого сентября, прикиньте, через два дня…

В учительскую не пошёл – там собираются сплетницы и, если их тему беседы не поддерживать, они подкалывают тебя, вспоминая прошлогодние прегрешения, когда, положим, я отпускал детей раньше времени, с последнего урока, или ругался с родителями. Но грехов у них множество и у самих, я вам позже расскажу об этом, сейчас обращусь к тренеру по рукопашному бою, спущусь в цокольный этаж, там у нас крутой для школы спортивный зал и второе помещение просторней, с рингом, где Олег Михайлович готовится тренировать будущих молодых воинов. Надо сказать, что Олег обращался к Николаю за тем, чтобы учитель технологии, работающий в основном с мальчиками, помог пополнить ряды участников спортивного клуба. Подростков надо убедить еще пойти физически заниматься. Вот в телефон сами залезут, а на тренировки – надо убедить! Парадокс!

Олег Михайлович также славный собеседник, с радостью расскажет о Брюс Ли или Чак Норрисе столько интересного, сколько можно узнать из хорошей книги. А фильмы с этими актёрами я до сих пор люблю посмотреть и обсуждать с отцом – огромным любителем восточных единоборств.

Пахнет необычайно здорово уже в коротком коридоре, на подходе в зал единоборств. Сквозь литры пота и слабого аромата парфюмерии господствует здесь неповторимая атмосфера. Наверху нравоучительная школа, а внизу – сакральное измерение, где учат быть сильным разными способами. Я заходил сюда раньше, летом, когда работал в июне – народу немного, одни и те же практически. Кое-какие фанатично преданные спорту люди и знакомые школьники.

Соглашусь, зал-качалка годится для «пампы» мышц, с добротным ремонтом помещения, с новыми тренажёрами. Пусть маловато в ней места, зато аудитория тренируется простенькая. Куда шире основной зал – для боя, с татами и двумя грушами средней жёсткости, как пояснил Олег. В зале боя работает и второй тренер, по карате, напарник Олега и друг детства – Анвар. У этого с виду неразговорчивого и пасмурного человека стена в кабинете завешана наградами так плотно, что пустого места не найти. Он лишь недавно завершил собственную карьеру бойца, развлекал народ в ночных клубах, навариваясь на ставках. Придя в школу, сказал директору, что головные боли ему ни к чему, а детей он запросто научит постаять за себя. Анвар и Олег, как стороны одного ценного предмета, одну можно показать большинству – она понравится исключительностью, а вторую – скрыть, пустить в расход незаметно, пренебречь.

Олег Михайлович громко и, похоже, раздражённо говорит по телефону, зажимая трубку плечом и щекой, потом он будет укреплять на стену шведскую лесенку. Старая, треснутая, становится небезопасной. Об этом я догадываюсь, наблюдая. Ни один я не могу похвастать расположением духа сегодня утром.

После недолгого разговора, в котором я главный рассказчик, оказалось, возвращаюсь в свой кабинет. Там никого – благодать. Головная боль ослабевает – полегчало. Отодвигаю окно на проветривание. От лёгкого сквозняка дверь потихоньку открывается, как будто заглядывает невидимый и навязчивый до мозга костей школовёнок…. Он хочет поделиться мыслями о трёх девчонках, записавшихся в качалку пару месяцев назад, две тренируются старательно, а вторая отлынивает, болтая чепуху. О них, перед тем как ворочать снаряд-лесенку, обмолвился Олег Михайлович – ему не нравится, что третья, девятиклассница, отвлекает болтовнёй. Часто девчонка упоминает Николая Анатольевича, кичась знакомством. Пьёт с ним чай, ест его печенье, приглашает играть в сетевые видеоигры.

Мой друг детства, Игнат, работает машинистом и каждый раз, признаётся, что после отпуска идёт на работу как на каторгу. Это мужественно – признаться в чувствах к работе старому товарищу (мы с ним общаемся с дошкольной скамьи). Я его не осуждаю, понимаю, потому что сам испытываю дискомфорт, погружаясь как бы в холодную с непривычки воду, а там вижу это странное и одновременно изящное животное – ламантину. Подобие оседающего у тебя на дне души страха, о котором ты скоро забываешь, как только начинаешь действовать, входишь в знакомый учебный процесс. Одна коллега, в другой школе, причём не молодая, как-то говорила, что каждый раз накануне нового учебного года испытывает чувство незащищённости, словно её, как маленькую девочку, оставили с мало знакомыми взрослыми и не объяснили, когда вернутся. Это странное чувство детского страха проходит достаточно быстро, но накануне нового года вновь дает о себе знать. А я думал тогда, что это чувство страха никуда не пропадает, формируется в комок нервов, а он, в свою очередь, имеет свойство вырастать и взрываться подобно бомбе с часовым механизмом, никогда не знаешь, какие могут быть последствия.

– Бесконтрольное состояние, – как-то упоминает психолог из нашей школы София Акбировна, – длится несколько секунд, за это время человек способен, как минимум, ударить другого человека, а потом серьёзно сожалеть, терзаться.

Радует только то, что это состояние проходит достаточно быстро и вот ты снова в благоприятной среде своего обитания – полной опасности, в «педагогических джунглях», где ежеминутно, даже не ежечасно, тебя подстерегают трудности, которые и закаляют, и могут поглотить в пучине бездны нерешаемых проблем.



Летние каникулы неуловимо завершены как миссия в компьютерной игре жанра «шутер». Я в школе рано утром. Переодеваюсь не торопясь. Времени – минут пятнадцать до звонка. Ничего плохого, дискомфорта не ощущается, правда, нужно заново привыкнуть к неожиданно нарастающему шуму-крику в коридоре. Из-за двери, которую я закрыл пока что, доносится воинственный зов многочисленных викингов, не меньше, – они высадились на берегу и покоряют одно из королевств Великобритании. Они уверены в своей победе! Благо, что не слышна матерщина – пятые классы ещё культурные, боятся сквернословить открыто. Сейчас я мысленно соберусь на дорожку, в соседний кабинет, и начнётся… учебный процесс. Первый урок немецкого языка. Быка не планирую брать за рога, как говорится, пятый класс – это выходцы из начальной школы, добрые и чувствительные дети. С ними можно начать разговор по-отцовски ласково, объяснить, кто я и зачем буду дважды в неделю преподавать им второй иностранный.

Дальше должно быть всё понятно по методике: записываем в тетрадь с доски или из учебника, тренируем речевой аппарат, учим, снова записываем, почти не ругаемся. Как вдруг знакомый паренёк, который год назад у меня сидел на английском, поднимает руку, как приличный и правильный ученик и, вставая с чувством достоинства, безропотно утверждает, что друг его отца – одноклассник министра образования и знает, когда полшколы уйдёт на дистанционное образование в этой части России.

– Зэар гут! – комментирую я задумчиво. – Наше дело ждать, штимт дас? Я-я?

Мальчишка пожимает плечами и садится на стул легко как в джакузи, подкладывая кулак себе под щёку. О чём-то мечтает. Он тоже гордится близостью к начальству.

Присутствие спонтанности в работе учителя добавляет «пряности»-эффективности в методике преподавания, убыстряя деятельность мозга твою и учеников. Почему? Настрой детей меняется от возникающей ситуации. Любого ученика, даже самого ответственного, можно расхолодить настолько, что он перестанет выполнять и простенькие задания. И наоборот – можно задать лучший темп, когда ребята сделают множество заданий на одном дыхании, поймут, что это здорово – всё время работать!

Но ребята разговаривают друг с другом, отвлекаются, им не до немецкого языка – зачем учиться, если скоро закроемся на дистанционное образование. Ругаться с ними не хочется. Я подхожу к краю ближайшей парты, и движением руки водворяю тишину.

Слухи слухами о карантине и дистанте, а соответствующих распоряжений не поступало!

Такое ощущение, что учитель – разновидность актёра-амфибии, а наряду с этим обладает массой неизученных наукой качеств. Пересказывая слова В.М. Гюго, которого я читаю в последнее время взахлёб – «…он похож, и на крысу, и на птицу, и на паука, но по большей части своих стремлений он солдат и священник, конечно.». Школьным учителем этот замечательный мировой классик не был, но сравнения у него стоящие внимания бесспорно.

Скоро я провожу контрольную работу по немецкому в пятых классах. У детей телефон выпадет из кармана брюк, тетрадка вывалится из сумки или выпрыгнут нечаянно шпаргалки – с пустого стула по соседству, из пенала, например. Во всех случаях они делают вид, что это не их вещи. Некоторые списывают и не понимают, что «на воре шапка горит», а я «высоко сижу и далеко гляжу». Я ловлю их крайне осторожные взгляды, когда они внезапно поднимают на меня глаза. Я забираю шпаргалку – ребёнок следом задаёт ничего не значащий вопрос, касающийся задания, пытается угадать, что ему будет за провинность списывания. Плохую оценку я не ставлю, пока что. Молчу, более не глядя в сторону провинившегося. Мимолётно вспоминаю себя, мысленно жалею детей, у которых выступают слёзы. Второй иностранный даётся тяжело, но учить его нужно обязательно. Так велит программа.

О порядке проведения контрольных работ – по плану, основанному на тематическом планировании, которое я делаю с трудом. По правде сказать, скачиванию из интернета. Времени мало-мало – у меня три ставки, помните? То есть я владелец одиннадцати или двенадцати уроков в день. Подумайте: успеваю ли яготовиться к урокам? Ага, запросто, по графику!..

Кстати, о порядке… чисто случайно обнаруживаю в туалете курящих электронные сигареты девятиклассников. Из открытой двери туалета вкусно пахнет жевательной резинкой «Орбит Баблминт», и вместо дыма моментально улетучивающийся пар. Мимо меня проныривает пёстрым пятном на выход из туалета Карина Молдаханова – я только и улавливаю запах духов.

– Стоять!.. ну-ка бегом к завучу!.. – горланю, поражённый бессовестностью до глубины души. Заворачивая за угол, Молдаханова торопится на лестницу вниз.

Её «подельницы»: Шантина и Мария – закрываются в кабинках. Притаились, не выходят. Но, я – мужчина, нет мне дороги в женский туалет.

Звонок. Некогда разбираться. Урок.

Бог с ними!

Ой-ёй-ой, работается по-разному, как Бог рассудит, или картёжник разбросает карты. Нагадает цыганка – я столько их увидел после литургии возле храма. Прохода не даёт это нахальное племя!

Трещит терпение по швам в конце сентября. Что случилось? Много чего! В школе без происшествий редко бывает. Первичный психоз. Не у меня, слава Богу, но тоже трудно пережить. Начали на моём уроке, а продолжили на перемене под мастерской. Выскочил Николай Анатольевич, но было поздно. Вроде бы конфликт был исчерпан, когда шестиклассник Вадик сбросил вещи Мадины с парты на пол, а Мадина зарядила ему пощёчину. Под мастерской они подрались, наставив друг другу ссадин – это по одной версии. По другой версии: подрались потом не они, а пришли родители обоих драчунов и подрались двое надвое, около туалета на первом этаже, где просто не мог не заметить охранник Валерон. Он клянётся, что никто не дрался, потому что он не видел. В итоге: я, трудовик, охранник – написали объяснительные на всякий случай, потому что директора навестил участковый.

Дальше: трое против одного – это тоже случилось на перемене. Причём один победил всех, отделавшись испугом. У троих же синяки и царапины. Так, по крайней мере, впечатлительно рассказывает очевидец – довольно развитая и взрослая с виду девочка из третьего класса, оказавшая свидетельницей беспорядка возле дверей столовой. Все четверо плетут неразбериху – у каждого из них собственное объяснение, в корне не похожее на соседское.

Но главное событие психоза впереди – уходит в социальную сеть. Травля учителей-ветеранов старшеклассниками в группе «Подслушано». По какой причине? Одни ссылаются на давний конфликт с учительницей биологии (ей 72 года), мол, она сложно объясняет материал и всё время ставит за контрольные жирный «цвунтер». Вторые бьются об заклад, что эта женщина в годах, «мымра» и «грымза», называет их девицами лёгкого поведения и не считается с вагоном их амбиций. Третьи… им бы просто бездельничать, троллить, отписывая гадости. Ещё – кто-то создал фейковые аккаунты, с аватарками реальных учителей школы, и строчит гадости про всех и вся.

Реакция заместителя директора запаздывает несколько – трудно сказать почему. Перебор, наверное, в интернете! Тем временем, вырастает небывало количество кляуз и фотошопа – становится невозможно отличить правду от неправды. Глаза не верят прочитанному.

А тут сваливается, как с неба, профессиональный праздник учителей. Его нужно отрепетировать. Скверно, когда плохое и хорошее попадает в одну кучу. Благодарные дети, поздравят и кто-нибудь обязательно принесет шоколад, баночку кофе, красивую упаковку чая. Мелочь, но чертовски приятно. Спасибо ребятам и их родителям. Это я, простите, предвкушаю.

Нервная система трещит по швам – какой тут праздник, блин.

Начало октября. Месяц до окончания четверти.

Эй, где карантин обещанный? Где дистант, черт возьми?

Вроде урезонивается – вмешивается божественное проведение. Читаем в журнале распоряжений в учительской, что уроки будут сокращены, учителей ожидает праздничное мероприятие – детский концерт и традиционное учительское чаепитие. Целомудренное (т.е. без алкоголя), как девица под венцом.

Осень вступает в свои права. Кажется, дождь собирается!..

Всё куда-то летит, летит, летит. Не останавливается ни на минуту, пока не наступает этот праздник. И в эту минуту радостного осознания вы понимаете, как работали и сколько успели сделать хорошего и полезного для детей (и значит для их родителей) и для коллег, разумеется.

Осознание как лучшая пауза в жизни – приходит неожиданно, когда вы спокойны и ожидаете праздника. Заготовленный на оставшуюся часть рабочего дня запас энергии расходуется на уроки и немного на раздумья. По крайней мере, этак по-философски происходит у меня. И потом я думаю, что месяц пролетел как день, час или минута. И дольше века длится день… Только в другой интерпретации. Как пуля – невидимо. Рассматриваешь результат в любом случае.

Ушёл месяц, а вы по-прежнему делите жизнь на два периода: один – завершился, а второй – начинается (или продолжается?) и никто не знает, какие он принесёт плоды. Наступает новый месяц – второй и последний в первой учебной четверти. Вы делите время на период до осознания результата и после него. Парадоксально звучит, но об этом не устаёт повторять наш отец Герман Святославович (директор школы) на совещаниях.

– Плохой урок вам простят, прикроют почти везде, а вот ребёнка вам не простит никто и нигде! Поэтому следите за детьми, нашими здесь и своими там, – они цветы Бога и спасение!

– Вот любитель словечек! – слышится сзади знакомый голос женщины.

А я понимаю, что директор прав, каким бы он строгим в меру сегодняшнего настроя не был.

Ладно, идём-живём-учимся дальше. Кто старое помянет – глаз вон! Давайте стараться, пока не началось…

Глава 2

Началось

День самоуправления выпадает на День учителя из спокон веков, в начале октября, тёплый и солнечный день в этом году. Не страшно, что мокро – лужицы стоят на асфальте, отражая цветное разнообразие осенней поры. День самоуправления – лучшая профессиональная дата октября, поверьте. Праздник души и в меньшей степени живота. Уроки сокращены на обеих сменах, старшеклассники ведут их вместо учителей, а заместители директора угощают педагогов бутербродами с ветчиной, пирожным. Сами кипятят и подливают чай, повторяя добрые слова.

После обеда – концерт в актовом зале. Это прекрасное время и настроение.

На следующий день выясняется, что старшеклассники, преподавая во втором классе, нецензурно выразились. В шутку, конечно, обещали «выбросить» некоторых малышей со второго этажа, которые с первых слов не поняли задание и несколько раз переспрашивали. Кто-то просчитался, поставив именно этих трёх разгильдяек на вторые классы. Пару лет назад они показывали неплохие результаты по предмету – а здесь НА ТЕБЕ: мигом придите и складно выведите explanation^… Директор припомнил, вызвав тех и других сначала к себе, а потом к завучам – для пущего страха и уверенности в будущем. Написали объяснительные безответственные учителя – один классный руководитель, проработавший лет сорок и второй, предметник, без классного руководства, молодой и жизнерадостный, немного огорчился. Не остались довольными завучи, естественно, ответили на «вацап» родителям, мол, меры приняты и не о чем волноваться. «Дело» было закрыто, о нём вспоминаю я и трудовик, потому что мы оба учились в своё время у этой замечательной учительницы, а сейчас мы молоды и не хотим, чтобы подобное произошло и с нами, ни в какой бы то ни было форме, мы этого не заслуживаем. «ОТВЕЧАЮ», как прибавляют иногда дети, чтобы закрепить сказанное сильней.

Сложности у нас впереди. Недаром бушует на пороге новенький вирус, похожий на грипп, завезённый из Китая или Америки. Мы преодолеем трудности – не мы первые в педагогике мужчины, не мы последние испытываем дискомфорт, когда что-то происходит по вине случая или из-за нашей халатности. Постоянный водоворот зыбких слоёв времени, успехов и неуспехов, напоминает шланг работающего на полную мощность пылесоса. Наряду с работой нас как будто испытывают все, кому не лень. Даже технический персонал и вахтёрша – норовят спросить про ключи от кабинетов, которые, я, например, вовремя не сдал.

Я закрываю свой кабинет и чувствую жгучий взгляд на спине – точнее не чувствую, а знаю, что рассматривают мой длинный узорчатый шарфик – я его никогда не носил без куртки. Смотрят три девчонки^ из девятого класса и хихикают. Они сидят на скамейке, умело сколоченной трудовиком, украшенной резьбой, и бросают хищные взгляды по сторонам, оживлённо обсуждая знакомых прохожих. Так вот они постоянно проводят время на переменах и опаздывают потом на урок. Их ругают, а им – хоть бы хны. Старшеклассницы ослепительно улыбаются, блестят беспощадной хитрецой в подведённых глазах, знают свои права и чужие обязанности.

– Девчонки, ну-ка готовьтесь к факультативу! – повернувшись, предупреждаю я строго. – А то ругать будут…

– Не, Константин Палыч, никто нас не ругает, – отмахивается самая модная и разговорчивая девочка из трёх. Кудрявая сегодня и вертлявая постоянно Карина Молдаханова. – Не видели Николая Анатольевича?

– Шарфик норм! – добавляют вслед.

Раздаётся смех – девчонки смеются, подёргиваясь телом, прикрывая ротики – в них «поют» юные хищницы.

– Отправили на мероприятие его, – отвечаю неохотно. – он вам отец родной?

– Не-ет ещё, – весело подкидывает Молдаханова, запрокидывая голову. Подскакивают её крашенные в розовый перламутр локоны, обрамляющие лицо.

И девчонки снова заливаются смехом – на этот раз успевая шептаться и пулять вокруг огненными взглядами.

Проходя по коридору, Алла Евгеньевна (учитель географии), осуждающе поглядывает на них из-под роговых очков с толстыми стёклами.

Помню, как девочки в прошлом намекают ей сменить очки и потом причёску, но Алла Евгеньевна ветеран труда, дольше неё в школе никто не работает, человек она упёртый в том числе и в собственных модных пристрастиях.

– Алла Евгеньевна, мы за вас! – вырастая, словно пожарная каланча, возле лавки, Шантина выражает пожилой учительницы уважение. – Не обращайте внимания на интернет!

Я тороплюсь в столовую, некогда зевать и подслушивать. А эти пигалицы хоть и напрашиваются на спор и повышение голоса, но всё-таки люди понимающие: не новость, что в нашей школе травят немолодых учителей. Здорово, что я в этом году не веду у старших классов, а тяготы безропотно принимает моя напарница и методист, которая их быстро ставит на место, как мыльницу на своё законное – у раковины.

Между первой и второй сменой в понедельник у меня гонка – всего пятнадцать минут перерыва. Как рыбная кость в зубах у меня седьмой урок, который поставили вне очереди за какие-то неясные мне провинности. Конечно, уплетаю быстро: выпиваю пресный, безвкусный суп и съедаю два куриных яйца, с хлебом. Надо подготовиться к начальной школе – выбрать плакат по тематике. Между мыслями о работе пища пролетает как американский супергерой «Флеш».

– Здравствуйте! – заглядывая в столовую, признательно оказывают мне внимание ученики второго класса свежей смены.

Машу им свободной рукой – до чего они приятны! Если бы мир полагался лишь на эмоции в их сияющих глазах – в нём не было бы войн и жути, одни светлые чувства.

Вибрирует мобильный, одной рукой выковыриваю его из кармана вместе с фантиками от конфет, второй – складываю грязные тарелки одна на одну. Звонит Коля. Трудовик Николай Анатольевич.

– Костик, открой мастерскую кружку, припаздываю, скажи, пусть шкурят!

Шагаю в коридор. Какой там выбирать плакат для началки! Снова будем рисовать и прописывать, дети любят подобное занятие, за ним они быстрее запоминают учебный материал. Коляну повезло, что у меня урок на первом этаже. И ключи от мастерской на вахте.

Хватаю ключи с гвоздика, как в детстве мятную дичку с ветки. Злюка-вахтёрша что-то там записывает в «тетрадь явок», искоса меря меня глазами.

– Ребят, вы на кружок? – окрикиваю нескольких малых из фойе.

Малыши, которые вовсе не малыши – перестают шуршать пакетами сменки и бегут за мной как бойцы спецназа из романа Захара Прилепина.

Торопливо открываю мастерскую, кратко объясняю завещание «лидера сопротивления Джона Коннора» – их любимого трудовика. Мимо меня и детей нахально проскальзывает Молдаханова, делает поспешную остановку у кресла Николая Анатольевича в середине помещения и разводит руками:

– А где он? Я ж ему написала…

– Карин, я сказал!.. – недовольно отвечаю. Иной раз нельзя без раздражения.

– Дверь вы ребятам открыли просто так что ли, Константин Палыч?

– Ну всё тебе знать надо, а-а, Ламантина!.. – вздыхаю сокрушённо. – Учитель на подходе…

Карина гордится своим сетевым прозвищем – у неё масса «лайков» на аватарке. Она заметно радуется, округляя свои смуглые щёки так, что они превращаются в розово-коричневые подушечки; она обнажает острые передние зубки. Откидывая волосы назад, рывком оказывается в кресле трудовика – ещё в верхней одежде, нахалка. Ламантина, морская коровка она потому, наверное, что если куда приземляется, то её почти не поднять уговорами. Как займёт нишу – не выгнать. Ламантина – это её ленивая и когда нужно пронырливая сущность вероятно? Что она привязывается к Николаю как банный лист или вирус – к слабому организму? Я слышу от коллег, что девушка буквально грезит трудовиком, выясняя подробности его жизни у всех подряд. Класса так с седьмого девушка начала носиться за ним и записалась в кружок авиа-моделирования. Участвует с ним в разных проектах. Теперь девятиклассница она, причём не самая старательная – пора бы ей думать о чём-то доступном, чем о человеке, у которого полноценная семья: жена и два малыша… а до сих пор Карина Молдаханова состоит в кружке Николая Анатольевича. Вот ламантина фигуристая, раскосая!

Она занималась танцами и плаванием, бросила недавно. Объяснила классному руководителю, что нет времени, пора готовиться к экзаменам. После дистанционного обучения время понеслось так, что выбор исчез, как если бы в ларьке не стало привычного мороженного. Зато она не прочь поиграть с ним по сети – это завсегда, предложите только.

– Да, я – Ламантина! – объявляет она, сидя в кресле важно. – Вам не нравится ник или аватарка, Константин Палыч? Я так подписана хоть где…

Расположившееся за верстаками дети наблюдают за сидящей в кресле учителя барышней. Некоторые недоумевают, переглядываясь. Остальным в диковинку, весело.

Как они (не только Каринка, но её подруги) незаметно сблизились с трудовиком – давно это случилось, вспоминаю и радуюсь обстоятельствам. В классе так шестом бродили девочки по столовой в надежде бесплатно урвать остатки чужого обеда. Ребятня бойко сносила свои тарелки с остатками обеда. Девчонки, не стесняясь, брали котлеты, пирожки, булочки, могли поживиться кусочками мяса. Работникам столовой стало жаль трёх голодных «гостий» – сработал материнский инстинкт. Работала тогда Александра Владимировна, готовившая вкуснейшее рагу с курицей. Она-то и предупреждала дежурных оставлять еду в тарелках нетронутой – именно для таких детей, пусть с виду нахальных, но бедных и несчастливых внутри.

– В конце концов, девчонки, можете и ко мне прибежать в мастерскую – печенья у меня тоже достаточно, – то ли услышал, то ли понял – уплетавший обед трудовик Николай Анатольевич. – Но угощать буду не задаром. У меня нужно поработать. Выпилить, выстругать и – поучаствовать в конкурсах.

В итоге: Карина, Шантина, Мария – стали питаться не только в столовой бесплатно (пока работала А.В.), но угощаться у трудовика.

Звенит звонок – я убегаю, раскидывая мыслями о том, что даже учебник не прихватил. Снова придётся взять чей-то с первой парты и работать по нему. Благо, что маленькие дети полны благого энтузиазма и отсутствие учебника или прочего наглядного пособия их не обременяет. Ах, милашки они какие!

Достаточно эфемерности – в школе долго не пробудешь ни в мечтах, ни в облаке воспоминаний.

Под конец рабочего дня забегаю к нему в подсобку. Николай Анатольевич жуёт копчённую колбасу вприкуску с душистым лечо из банки. Выглядит озадаченно. В слесарной по соседству мастерской пусто, слышно работает вделанный в оконную раму вентилятор, способный пропустить по змеевику перед вращающимися лопастями воду. Анатольевич – настоящий мастер на все руки, это правда. Вот почему его любят многие учителя и ценят дети.

– Костяк, спасибо! – прожевав, высокий дока привстаёт и жмёт мне руку. – Будешь? Вторая банка есть и сальцо тоже! – кивает друг на холодильник. – Бабушка у меня запасливая, дай ей Бог здоровья!

Смысл отказываться от вкусноты, предлагаемой от души?

Я вижу нечто священной молнии на усталом лице коллеги, рождённой его радушием. Он так стремительно и немногословно даёт понять, что рад гостям, что вы поскорее пытаетесь его отблагодарить.

– Кушай-кушай! – почти уговаривает Николай Анатольевич, выкладывая снедь из холодильника.

Мы садимся плечом к плечу и некоторое время молча едим, думая о своём.

– Сдурел этот девятый класс! – замечаю я. – Будет педсовет по поводу «Б», видел: травят учителей-ветеранов в группе «подслушано»? Обнаглели в край! Давно инспектора надо пригласить! Администрация как замороженная!..

– Занять их надо, детей, Кость? И там не один «Б»… – уже протирая за собой стол, Николай бренчит связкой ключей. – Если отфутболить одного-второго школяра – толка не будет! Предложил им участие в конкурсе – реализовываем. Департамент как раз проводит нужное командное мероприятие. Продумаем визитку, представим изделие, результат будет! Каринка же заинтересована! Шантина тоже, Маша.

– Карина проходу тебе не даёт, втрескалась? – выясняю с любопытством. – Давно общаетесь!

– Ты посмотри: они ни разу не участвовали в травле, я мониторю частенько эти школьные подслушки, ни Карины, ни её подружек там нет. Не состоят. Пусть подадут пример остальным – что лучше заниматься делом. Диплом принесём школе, Костя, это здорово! А ещё… родилась у меня идея школьной группы достижений… прокачаем свой контент, не похожий на остальное!

С крепостью в голосе рассуждает трудовой товарищ, с убеждённостью, ни секунды, не сомневаясь в своей правоте. Он изучает виртуальные группы «Вконтакте» – подписчиками разживаются в основном на жаренном или на грязном белье. А трудовик – ой, простите, учитель технологии – затевает оригинальную для местной школы группу, обещает поделиться наработками, когда они, разумеется, соберутся в схему.

Николай Анатольевич, молодой педагог с тонким чутьём, отец двоих детей, знает, что говорит, как справочная. С яркостью виртуальной реальности представляет, насколько важно не потерять нить воспитания и при этом не оттолкнуть человека. Можно глуповато и несдержанно посмеяться над его словами, подумать, что он преувеличивает собственную роль, однако с ним советуется сам директор школы – эрудированный мужчина в годах и победитель, между прочим, конкурса «Лидер образования».

И про их дружбу с директором ходят в школе «легенды», мол, скоро трудовик станет его заместителем, а потом и сам станет директором, в другой школе, например. С их обострённым восприятием эти чересчур ответственные люди как-то быстро притёрлись, приохотились друг к другу. Директор носит наждачную бумагу в мастерскую огромными рулонами, технологии. К тому же Герман Святославович одобряет идею трудовика поощрять особо отличившихся детей игрой в компьютерном классе. Это собственно разработка учителя труда и технология Тенея – он участвует в проекте, где прописал данное поощрение в качестве пункта плана.

Ещё ясно следующее из сотрудничества трудовика и директора: чем чище человек душой, тем больше сильных и симпатичных мира сего к нему притягивается. Из-за этого сплетни рождаются на ровном месте и переносятся со скоростью действий-идей Дон Кихота.

– Тебя подвезти? – как бы невзначай спрашивает товарищ.

Николай Анатольевич делает несколько малозначащих движений руками в воздухе – так он оригинально объявляет об окончании рабочего дня, разминает плечевые суставы перед выездом.

– Пожалуй, – киваю.

Он вдруг хватается за вибрирующий телефон у него в кармане, глазами съедает экран и цыкает:

– Каринка… прислала чертёж.

Он долго смотрит, изучая, водя ногтем указательного пальца по экрану. Потом торопливо выключает вентилятор, скоро мы двигаемся на его старенькой «Камри».

Я дома, должен расслабиться. Помогаю жене помыть любимых наших малышей, укладывать их спать. Но не выходят из черепной коробки странные, пожалуй, отношения девятиклассницы и взрослого, умного педагога с загадочной фамилией «Теней». Честно говоря, я завидую ему в хорошем смысле. Почему? Ему удаётся удерживать внимание взрослых и эмоциональных людей, привлекать к своим занятиям стольких детей.

Нет в школе человека, кому бы ни помог трудовик отремонтировать парту, стул, шкаф или полку. Кому бы ни подарил славную поделку, стильно смастерённую вместе с детьми. Он плотник, слесарь, лудильщик, столяр, инженер-конструктор и т.д. К нему обращаются постоянно, и специалист не отказывает, не прячется. Весь приходит в движение, испытывая, похоже, моральное удовлетворение. Ему удаётся беречь внимание детей старшего возраста – он интересен до последнего – до самого выпуска. Ещё он пересылал мне сообщения многих выпускников – они сравнивают его с университетскими учителями, и Николай выигрывает. Знакомые учителя, мужчины, признаются, что дети класса так до седьмого смотрят на них глазами полными восторга и уважения, потом этот блеск остывает, превращаясь в простое уважение. А Николай Анатольевич, в свои тридцать шесть, не классный руководитель и никогда им не был, однако орудует харизматическим обаянием так, что отвлекает ребят от пустого времяпрепровождения, будит в них технические фантазии, ставит мужские руки на то место, откуда они и должны расти. Дети, сами того не замечая поднимаются над собственной ленью, им становится интересно создавать, мастерить. На эту новую высоту их выводит ни кто иной, а мой друг. Можно просто гордиться личным знакомством с современным Макаренко. Я ловлю себя на мысли, что ушел очень далеко от вечерних семейных забот.

– Костя, милый, у тебя всё хорошо сегодня? Молчишь, задумчив? – спрашивает супруга вкрадчиво. Она поглощена детьми, вряд ли она развеет оболочку моей тревожности. Не сегодня, по крайней мере.

– Нормально, – хмурюсь. – устал что-то, хотя не конец недели… Спать пойду!

Засыпаю быстро, незаметно, тая в сумрачной зыби. Отдохну – если не побеспокоят сны.

Утром бегу на работу раньше – дежурить с директором. Надев медицинскую маску, стою около входа с белым пистолетом – измерителем температуры. Похолодало на улице и царит сложная эпидемиологическая «ситьюэшн», поэтому никуда не деться. Директор остро реагирует на распоряжения департамента, работает с повышенной ответственностью, выполняя предписанное с чёткостью неземного механизма, заведённый он сегодня.

– Товарищ Торубаров, живее-живее, сейчас поток усилиться, а вы спите… – навязчиво бормоча через маску, делает начальник замечание.

Жмурюсь, не оглядываясь. Помогаю детям освободить ручки от верхней одежды, чтобы измерить температуру точней. Термометры дорогие, а температуру часто не считывают, приходится «перестреливать заново», поэтому очередь растет быстрее, чем успеваешь работать.

– Не касайтесь детей руками, по инструкции не положено! – то ли шутит, то ли правда фанатеет от работы, продолжает надоедать отец Герман.

Неторопливо заходит в школу с внуком-второклассником, надевает самодельную (тряпочную) медицинскую маску человек в шапке-ушанке, незаурядного сложения, в серой распахнутой куртке. Тот самый престарелый здоровяк, похожий на тех, что выступают по силовому экстриму – его мы рассматривали из машины трудовика.

– Здравствуйте, – радушно возвещает директор, протягивая руку, очевидно, старому знакомому – этому немолодому великану, с отросшей бородой.

– Доброе утро, как поживаете? – бормочет сквозь маску великан, медленно потрясая руку начальника. Невесомая и детская ручонка Германа Святославовича тонет в его широкой лапе-осьминоге. – Ну… здоровья вам!

Дальше директор снова превращается в подгоняющего меня инструктора. Я вздыхаю, выполняя задание механически. Считаю минуты до начала урока. А директор не пускает кое-каких родителей на порог школы – у них нет маски. Некоторые папы смотрят на него как на злыдня, а ему хоть бы хны, конечно. Этот мужик иногда не выносим, как разбалованный шестиклассник. Слишком много требует внимания к порядку.

Урок начался, я не успел отметить отсутствующих, а в классе очутилась Карина Молдаханова – не передала, а скорее перебросила мне чёрный целлофановый пакет для Николая Анатольевича:

– Я болею, уйду раньше… – объяснила она рассеяно, демонстративно кашлянув перед собой.

Мне поровну, смотрю на неё и как бы смутно вижу-прикидываю конец рабочего дня. Отвлекает яркая золотистая бижутерия у неё на груди, контрастирующая с лиловой кофтой.

– А когда вы ему передадите? Пусть сообщение напишет, что получил, Константин Палыч?..

– Ладно! – ухожу за стол, отмечать дальше.

Стреляя взглядом в коридор, она громко закрывает дверь в кабинет.

Я гляжу на пятиклассников: одни витают в полудрёме и лениво тянутся в портфель, а вторые открывают учебники проворно. Чувствую, что день обещает тянуться необычайно туго. И как некое напоминание пакет Карины лежит на краю стола – его срочно нужно отдать другу. До педагогического совета, конечно. Почему? Я испытываю неясную тревогу, когда наблюдаю общение трудовика и девятиклассницы. Забыть помогают дети: я спрашиваю домашнее задание, а некоторые не готовы, приходится читать нотации, журить, брать дневники…

Спустя некоторое время отношу в мастерскую лёгкий пакет – в двадцатиминутный перерыв между четвёртым и пятым уроком, когда обедают взрослые дети. Николай берёт мою ношу, не глядя, и сразу же отлучается в подсобку – дверь туда прикрыта. Меня одолевает любопытство – захожу туда под предлогом пообщаться, пока время есть. Он повторяет один и тот же вопрос навязчиво и вроде бы сердито:

– Вы удалили оттуда комментарии, лайков лишних нет?

Я неожиданно выпускаю удивление, видя знакомую гостью:

– Ой-ёй, Карина!..

– Драсть! – чуть слышно произносит Карина Молдаханова, пялясь в одну точку. Она сидит на раскладном стуле около стола и держит чашку кофе.

Горит неяркий свет от настольной лампы. Овальное лицо девятиклассницы красноватое то ли от недавних слёз, то ли у неё температура. Вот она осторожно отпивает, дует, снова пьёт, веселее делается, сверкая агатами глаз. Николай достал из тумбочки пачку печенья, лихо разорвал, высыпав на тарелку.

– Ты будешь что? – уточняет у меня друг.

Я отрицательно качаю головой. Скоро пойду в столовую обедать, перекусы не принимаю.

Николай суетится возле Карины, предлагает позвонить родителям, которые не следят за ее здоровьем. Она нехотя отказывается, покачивая головой и попивая кофе. Похоже, ей нравится забота Николая. А вместе они напоминают людей, которым через мгновение должно открыться нечто совершенное, невероятное, некое богооткровение. Но ничего такого не происходит, потому что не может быть по определению. Странновато немного, что девчонка отсиживается и не идёт на урок, ищет успокоения в мрачноватом подсобном помещении между мастерскими, где ночует сторож. Хотя нет – ничего странного. Быть может некуда пойти, и мучают проблемы внутреннего плана? Понять этих подростков трудно! Общаются они (трудовик и Карина) давно, вырезают поделки, придумывают схемы побед в конкурсных делах? Может они дальние родственники какие-то – я не выясняю, неудобно как-то, некрасиво.

Вот-вот прозвенит звонок. Пойду в класс к детям с проблемами развития. У нас в школе нет расчёта на подобный случай – нет специальных условий, однако дети с усталостью развития учатся. Это хорошие дети, сговорчивые и добродушные – подумать о них плохо, значит не уважать в себе педагога и человека. С ними легко договориться, и они сами ищут реализации-радости в труде. В кружках Николая Анатольевича такие дети записаны. Одна из них Карина Молдаханова, она как раз перевелась из такого класса по рекомендации школьного психолога. Перевелась, потому что боялась, что не будут с ней общаться, станут смеяться наверняка, шушукаться и показывать пальцем. Теперь она, по словам того же психолога, держит эмоциональную планку среднестатистического подростка, стремящегося к признанию среди сверстников. Теперь никому особо нет дела, что она может быть неуравновешенной или запоздалой в развитии – часто к девятому классу дети не отличаются психической стабильностью или старательностью. Успехи в точных науках у неё не ахти, конечно, но этот человек берёт общим восприятием, благоприятными качествами, не влезает в котёл ехидного большинства, не злорадствует – благо, что она сама видит в себе личность безвредную. В ней порой просыпается болезненное любопытство, побуждая её к странным с виду действиям. Она может встать и выйти из класса, не спросив разрешения. Может не разговаривать с человеком некоторое время, но это не покажется дерзостью из-за злобы на мир или на другого человека. Она будто отряхивает с себя необъяснимое прошлое, ищет человека, который помог бы обрести себя здесь и сейчас – почему бы не в школе, где она проводит полдня и встречает умных людей. Девятый класс для неё последний, выпускной и завершающий – дальше она не останется в школе, она это понимает, как взрослая, и уже делится соображениями с одноклассниками. Как-то об этом удовлетворённо упоминала её классный руководитель в начальной школе – Зульфия Азгиловна, та самая учительница, которая до сих пор учит детей с проблемами в развитии, считать, читать, писать, быть счастливыми, постигать знания.

Я на педагогическом совещании, на него пригласили всех свободных от уроков.

Заместитель директора ребром ставит вопрос травли учителей в группе социальной сети. Коллектив знает, кто травит и почему, заместитель директора вызовет инспектора полиции, а тот напомнит зачинщикам травли об учете в отделе полиции, последствиях данного учета. По мнению некоторых педагогов, «поджигатели» учатся в тяжёлом 9 классе «В», там несколько детей, переведённых из класса Зульфии Азгиловны.

– Что вы такое говорите, коллеги? – возмущается Зульфия Азгиловна, окидывая Галину Петровну взглядом искреннего удивления. – Все мои разбежались после началки в разные школы. Остались три девчонки в «Б»-классе, их судьбой я интересуюсь – плохого не слышу о поведении, хоть бы один подошёл жаловаться…

– Позвольте, Галин Петровна… – встаёт Николай Анатольевич, поддерживая Зульфию Азгиловну. – Вы группы посещаете «Вконтакте»? Какие ловятся фамилии на курсор мышки, кто пишет гадости в основном? Да и фейков мы вычислили – «А»-класс оказался здесь не исключением, простите.

Галина Петровна вспыхивает, краснея в пухлом лице. Взмахивает руками, как ластами. Голосит сбивчиво:

– Почему меня не предупредили, знатоки? Я вообще там не сижу – «Вконтакте»…

– Незнания реалий сети не освобождает от ответственности, коллега! – подмечает Николай Анатольевич, присаживаясь как ни в чём не было.

– Врага нажил, Коля! – шепчет физрук Максим Леонидович, хитро улыбаясь и прикрываясь тыльной стороной ладони.

Заместители директора наблюдают за весёлой картиной интеллектуального противоборства. Чуть погодя ставят вопрос ребром:

– Кого будем вызывать на беседу?

Ангелина Ивановна, продвинутый заместитель директора, обладатель точённой, словно клинышек, фигуры и остренького лица, тоже лихо«наточенного» на грамотные воспитательные беседы с детьми – открывает нужную группу в социальной сети, рассматривает пару минут, листает вверх и вниз, пытливо хмурится, делает заключение:

– Этих трёх девочек я действительно не вижу в комментариях, Николай Анатольевич прав. В отметке «лайк» не смотрела, но гадости в комментариях однозначно прощать нельзя! Галина Петровна, позвоните родителям, поставьте в известность… Ольга Степановна, предупредите родителей Пахмутовой и Александрова – эти там, похоже, заводилы!..

Ольга Степановна, классный руководитель 9 «В», разводит руками, клоня ухоженную, крашенную в рыжий цвет голову. Галина Петровна, руководитель 9 «А», тоже медленно кивает, соглашается. Зреет в ней тайное недовольство – это видно. Губы не кривятся в злой усмешке, ни один мускул лица не дрогнет, но мерцают глаза, поблёскивая сталью. Скрещивая руки на груди, она переводит эти «стальные шарики» в Николая Анатольевича, качая головой со взглядом многозначительного содержания. Что-то знает из разряда сплетен, но помалкивает – сейчас нет смысла выдавать, иначе можно ошибиться, прослыть злопыхателем.

Как Молдаханову раздражает в Николае Анатольевиче отсутствие интереса к новым фильмам, музыке и видеоблогам – кстати, меня также это не радует – так не скрыть раздражение двух напыщенных учительниц, привыкших к непререкаемости собственного авторитета. Неужели они, правда, не бывают «Вконтакте» и не знают, что пишут детки и про них? Кто кашку из них утром покушал вдоволь и забыл промокнуть салфеткой уголки губ – у кого выступает при разговоре белая слюна? Кто прячет руки, которые изредка трясутся по причине волнения? Кто разговаривает сам со своими мыслями вслух, не стесняясь учеников на уроке? Подобных сообщений множество накопилось за год – ими, фигурально выражаясь, можно удобрить огород!

Конечно, этих возрастных педагогов трудно упрекнуть в отсутствии профессионализма, но от времени обе отстали просто потому, что время их ушло, а они этого до сих пор не поняли.

Почему-то сразу вспомнил как красиво работает Николай в мастерской – с удалью умелого мастера, сноровкой и легкостью виртуоза, в руках которого даже пила исполнит пьесу Паганини. Мне всегда нравится в других людях то, чего лишен я сам. В частности, руки у меня выросли чтобы шлепать по клавишам клавиатуры, а не держать инструменты – топор, молоток и т.п. Это, кстати, мнение моего отца, я с ним совершенно согласен.

Через пару дней происходит назначенная педагогами встреча. Старшеклассники с родителями приглашаются в кабинет завуча. Ожидая своей очереди в шумном коридоре, они выглядят не браво, как в сети. Во время беседы друг за друга не заступаются, даже можно сказать «валят» ответственность за идею травли педагогов друг на друга. Удивительно, но подростки искренне считают, что просто пошутили, не думали, что кто-то обидится. А что выдавали непроверенные факты за правду, так это им друг сказал, а они ему поверили. Собственно, и всё! Что здесь страшного? Оживляются только тогда, когда их «друг» говорит неправду в их собственный адрес, тогда негодованию нет придела. А как же так, я этого не говорил, это враньё?! Поражает ребят та истина, что ложь в чужой адрес их совершенно не беспокоила, а вот неправда в отношении себя любимого – это катастрофа!

Разговор затягивается на пару часов. Грустно и обидно! Ребятам – по 15-16 лет! Приходит на ум мысль, которую высказал мне в разговоре один фронтовик, прошедший горнило Великой войны: «Молодое поколение сегодня может долго оставаться детьми – это не плохо и не хорошо, но многие так и не выходят из подростковых штанишек и пытаются жизнь прожить кто за спиной родителей, кто перед экраном с тупыми играми. Не знаете вы, молодые, трудностей жизни! Вам бы в 40 или в 50-е годы – пожить той жизнью, что досталась нам!». Помниться мнение фронтовика тогда вызвало у меня раздражение, а сейчас я подумал, а ведь прав был старик. Смотрю на «невинные лица» девятиклассников и понимаю, что гнилое-то нутро у них! Поддаваясь коллективному духу бессовестности, копится всеобщая злоба, выплёскивается на всех и вся! О чём с ними говорить? О человечности, мудрости, нравственности, может о творчестве, обогащающем душу теплотой-сердечностью, о занятиях спортом, что наполняет тело здоровьем? Я пробовал с ними об этом говорить, наблюдал, как скучнеют глаза, теряется интерес к беседе. С Николаем я тоже эту тему обсуждал, он мне объяснил, что разговорами ничего не добьёшься, надо привлекать ребят к общественно-полезному делу, тогда дурь сама по себе испарится.

Идеалист он и только!

В мастерскую к нему тянет всех: ребят и коллег-педагогов. Среди допотопных и новеньких (благодаря директору) станков Николай видится человеком-перевалом, где можно перевести дух и насытиться творчески, получить удовольствие от общения с интересным человеком и здорово сработать какую-то реальную вещь. Благодаря усилиям молодого трудовика у детей, откуда ни возьмись, появляется навык работы с инструментами и руки становятся умелыми, приспособленными для мужской работы. Ребята работают на всех станках в мастерской:сверлят, вытачивают, нарезают. Работают потрясающе красиво! Собственноручно «добывают» из деревянных болванок великолепные поделки, выигрывают с ними конкурсы. Стоит такой Мастер в халате и в защитных очках у станка, разбирается в изготовлении деталей по чертежу. А, глядишь, сам того не ожидая, начинает неожиданно понимать непонятную доселе математику или физику.

Нет места в мастерской трудовой запущенности и болезненному спокойствию – как вентилятор, опрыскивающий воздух водяной пылью, Николай Анатольевич мог, и настроение поднять, и научить управляться по-мужски. Что о детях говорить – взрослые за его помощью выстраиваются в очередь. Он ведь и в компьютерах разбирается, в программном обеспечении «волочёт». На днях вот проходит ВПР – это Всероссийская Проверочная Работа. Николай Анатольевич поставлен на должность технического специалиста. Заболел учитель информатики, а как не помочь школе в трудной ситуации? Николай Анатольевич – человек безотказный и премию не просит, представляете? Мало кто его в этом поддерживает. Он просто идеалист.

Ребята с удовольствием откликаются на любую просьбу учителя. И дело даже не в том, что любой заскорузлый бездельник может так увлечься работой в мастерской, что потерять время, совсем уже к вечеру, стремясь завершить работу, с удовольствием перекусить бутербродом, который ему предложит учитель, напиться сладкого чая. Они готовы оставить другие уроки, только бы мастерить, воплощать свою мечту в конструкцию. А учитель счастлив – рядом дети, они готовы его слушать и слышать! Меняться на глазах из несговорчивого сорванца в нормального разумного подростка. Как здорово наблюдать за этим процессом! А впереди столько интересного!

 



Николая Анатольевича Тенея не было в живых – о его семье я вспомнил, когда в храме увидел мальчика с ДЦП. Я не знаю, как теперь жила вдова Нелля и как справляется с двумя детьми. Может вышла замуж? Не думаю: найти второго такого мужа, как Николай, просто невозможно. Тем более что мальчик в семье страдал тяжёлой формой ДЦП.

Мы жили в Крыму, уверенность в переезде с материка на полуостров нам заложил двоюродный брат отца – Роман. В Феодосии я работал в школе на две ставки, но денег все равно не хватало, знакомый пригласил подработать в кафе, а по выходным я помогал в качестве кассира. Официантками летом у Романа Елисеевича были старшеклассницы или студентки-заочницы, а зимой – обыкновенно желающие заработать. Зарплата у тех и других была небольшая. Впрочем, а где сейчас добротно платят? В столице: в первой, во второй (культурной) или на далёком севере? А-а, за границей ещё жизнь по слухам была намного лучше – куда мечтала улететь та девятиклассница…

Я помнил время и атмосферу в «Лесной БОУ», если меня расспрашивали, где я работал и почему переехал в Крым. Они с удовольствием слушали мои рассказы о прежней школе, дружно смеялись над описаниями моих особо ярких коллег. Но чем дальше отодвигалось время, тем приглушённей становились прежние обиды и непонятки, в воспоминаниях всплывали вполне милые образы педагогов из «Лесной БОУ». Николай Анатольевич Теней, педагог-технолог, плотник, великомученик, восходил к моей памяти в самых разных случаях: увидел мальчика с ДЦП – вспомнил его сына, заметил на прилавке деревянную безделушку – мысленно сравнил с его изделиями. Даже отчитывать за безделье очередного сорванца я стал по-другому: старался объяснить, что иностранный язык – это не просто обязательный предмет в школьной программе, а окно в мир, который мы вместе можем и открыть настежь или плотно захлопнуть.

Николай, мой дорогой друг был как бы рядом, я его практически телесно ощущал. Однажды ночью мне послышался голос, нет, не его знакомый до боли говор, а чей-то другой, который сказал мне: «Живи за двоих». Помню, я проснулся в поту со слезами на глазах. И мне не было стыдно, что я плакал во сне, как пацан. «Живи за двоих». А смогу ли я? Достоин ли?



– Николая Анатольевича не видели, Константин Палыч? – выглядывая в кабинет из коридора, улыбается Карина Молдаханова всем пятиклассникам, которые в свою очередь одаряют улыбкой её. – А-а, спасибо, уже не надо!

Она сваливается в мой кабинет посреди урока. И не давая мне ответить, закрывает дверь.

Некоторое время я объясняю новую тему и радуюсь внимательным взглядам ребят из 5 «Д», а эти дети, представьте, мало когда отличаются усидчивостью, берут на абордаж шумом и глупыми выходками.

– Снова я, привет! – Карина теперь залетает в класс и тут начинается ожидаемое – дети отвлекаются не на шутку.

– Молдаханова…. издеваешься? – швыряю в неё вопрос, словно камень. – У меня новая тема, спряжение глаголов… Это очень серьёзно в немецком!

– Я хотела спросить… – она робко подходит ближе, я вдруг замечаю синяк у неё на правой скуле – это пятно протянулось и на щёку.

Я молчу и жду. Дети зашумели своим обычным образом, никого не замечая. Я понял, что урок пропал. Каринка шёпотом зовёт после урока показать сообщение на мобильнике, которое ей прислал отчим.

– Ладно, – я пожимаю плечами, раздражённый. Сейчас надо успокаивать класс.

Помнится, на давнем мероприятии, я выслушал известного психолога и понял: невозможно не обращать внимания на раздражающие факторы, на самих раздражителей в виде шальных деток. Следует принимать как должное, что школа – это скопление раздражителя и лучше стараться абстрагироваться, нежели бросаться в тяжкие, метая молнии. Нужно помнить: нет смысла переживать, превращая урок в неустанное волнение, не нужно и решать конфликты криком – вам будет хуже.

На детей я не кричу, а делаю хитрее:

– Ну всё, ребят, контрольная работа…

Класс немедленно затихает, и возгласы набирают минорность. Настроение злостных нарушителей порядка кануло в лету.

– Уговорили, у меня нет стремления выставить всем плохие отметки, но, чтобы их не было на контрольной работе включаем внимание. Тогда потихоньку работаем над темой, да? – подыгрываю, понижая голос, гордясь своей внезапной гениальностью.

Не для меня решать чужие проблемы – у меня своих достаточно в семье и на работе. К тому же я не американский классик-бродяга Генри Миллер, о котором с упоением рассказывает учитель литературы Светлана Васильевна – она прочитала все его книги и любит за своенравность и свободолюбие. Проблем у него было не меньше, однако и жил этот парень не в 21 веке. Ой, отвлёкся! О чём я думаю, покидая кабинет после звонка? О чужих проблемах! Работает в школе ответственный социальный педагог, потом супердока в психологии детей педагог-психолог, бдят заместители директора по разным видам работы. Разве некому показать сообщение в социальной сети? Зачем мне показывать сообщение от отчима, простите? Какое бы оно ни было, что я должен делать? Показать его классному руководителю Молдахановой или еще кому следует из школьных специалистов.

– Константин Палыч!.. – срываясь со скамейки, как вспугнутый голубь, Каринка подлетает ко мне и тычет экран мобильного прямо в лицо.

– О-о-о-о! – издаю я, удивленный его тестом. Сообщение и вправду ужасное «Вконтакте»! Отчим обещает убить её, если она не вернётся домой в назначенный час.

Интересная у нас жизнь. Несколько предложений из маленького устройства способны вылиться в целый сериал, подкреплённый догадками и страхом. Что за чушь она мне показывает? Куда я с этим пойду? Ну должна вернуться эта девчонка домой, чтобы пол помыть, еду приготовить, не шататься в подворотне и т.д., я-то причём, ребят?

– Что вы молчите? Мне что к Николаю Анатольевичу идти или к этой идиотке бородатой Лизундре Соломоновне?..

Я слушаю пылкую обвинительную речь, разрежаемую задорными криками из коридора и взрывами далёкого хохота. Перемена же – и мне надо перекусить, потом успеть собрать наглядный материал для началки на второй смене.

– Если он тебя бьёт… – обратись к социальному педагогу или завучу, – предлагаю я. – давай сходим вместе, хотя мне сейчас некогда, но я могу с тобой сходить, если надо...

Отвернувшись, боковым зрением (к своей радости) вижу, что она выскальзывает из кабинета. Стремительно отчаливаю по своим делам, успеваю всё сделать до начала смены. Убеждаю себя в том, что я тут совсем не при чем. Простите за безучастность! Сколько таких случаев было, когда дети просто наговаривали на своих родителей, тем более, отчимов. При официальном разговоре выяснялось, что данная информация не имела под собой никакой почвы.

Кто-кто, а я точно обладал спасительной способностью не брать проблемы в голову. Но мысли о её сообщении не давали мне покоя весь остаток дня. Я все-таки взрослый человек и учитель, могу представить, как алкоголик-отчим поднимает руку на падчерицу. Мало ли за что можно ругать эту девочку, но синяков она точно не заслуживает.

Всё, не выдержал!

Бегу сначала к социальному педагогу – она занята заполнением важного отчета и не может оторваться от монитора. Ученица Молдаванова ни разу к ней не обращалась. Но, завтра, она её обязательно найдет и побеседует.

В мастерскую захожу – куда деваться, мысли и отголоски совести роятся в моей голове, сталкиваясь друг с другом как наглые хоккеисты.

Николая Анатольевича нет – не спрашиваю о нём. За столами что-то чертят в тетрадях Шантина и Маша – одноклассницы и подружки Карины. Её самой нет. Я не выясняю, где она, девчонки сами отвечают:

– Ламантину отправили за печеньем!

Вот вам и все дела – я ношусь с ее сообщением, а она пошла за печеньем! Я не нахожу места от догадок и страшных картин избиения подростка, а она всего лишь пошла в магазин!

Ох, уж эти дети! Сами замутят, а ты разгребай! А им что: сидят в кабинете, мастерят что-то, а ты переживай за них. Я мысленно чертыхнулся и направился к выходу. Скоро звонок.

– А Вы что хотели, Константин Павлович? – выясняет Шантина, поглядывая сверху вниз. Она подбегает ко мне близко, практически заглядывает в глаза.

– Да я так просто зашел, хотел у Николая Анатольевича кое-что узнать.

– А что Вы хотели узнать? – не унимается девушка.

– Любопытной Варваре…

– Знаю, знаю про нос, он вышел, скоро вернётся.

Это тогда мне ничего подозрительного не показалось в расспросах девушки. Теперь я знаю, что ей хотелось у меня кое-что выяснить.

Шантина Попова – высоченная девятиклассница, переведённая в 9 «Б» из «Территории УВР». Её рост не уступает росту Николая Анатольевича – то есть головы на полторы выше меня. Ноги у неё тонкие, что спички, а тело крупное, как бочка – в итоге заметна диспропорциональность. А так девочка она симпатичная для своих габаритов. Кожа рук и лица белоснежная, а глаза светло-голубые, ясные, как июльское небо Сибири. Это спокойная девочка, которую трудно не заметить и лучше не сердить. Она говорит медленно, когда волнуется, зато если возбуждена и носится по коридору за каким-нибудь плохишом, который сказал что-то гадкое – её несёт как сказочную лошадку в неизвестную даль, она никого не видит и дорогу уступают ей заочно. В разговоре она многословна, порой трудно словить логику её мыслей. Слова льются из неё небрежно и путаются лексически. Пару лет назад психолог выяснял, в чём причина её заторможенности и наоборот, ускорения, по-моему, выяснил, но никому не рассказал.

Бог с ней, с Шантиной, она человек добрый.

Пока ожидал Николая Анатольевича, почему-то вспомнил, как Шантина, будучи в шестом классе, ловила мальчиков-одноклассников и прижимала к себе, словно любимые игрушки в детстве. Вдавливала их себе в живот или в грудь как монетки во влажный снег. Поймает и схватит своими нежными руками цвета маршмеллоу – зрелище смешное, поверьте. Не сразу и замечание делаешь. Мы с тогдашней классной руководительницей наблюдали и хохотали, соглашаясь, что этим малым пацанам всё-таки повезло и вдруг они потом такого не испытают никогда. Шантина ловит мелкого пацана, который сантиметров на десять ниже её ростом – все были ниже её, помню. И натирает об себя в шерстяном свитере до блеска, приговаривая, мол, она их мамочка и они должны быть рядом. Мальчишки принимали условия игры и особенно не сопротивлялись. Расставляя руки широко, они специально шли к ней на таран и утыкались как в слона дробина. Потом Шантина подралась, не помню из-за чего. Толкнула гадкого мальчишку так, что он сначала летел метра три, а потом катился сколько же. Слава Богу, что ничего не вывихнул. Понял: шутить с ней – пока она шутит. С тех пор ни девочки, ни мальчики на Шантину не нарывались, искали в ней союзника. Правда, этот большой с виду человек женского пола всегда готов помочь. Попроси только – она придёт и за милую душу проделает нужную вам работу, ни разу не откажет.

К ней привязалось прозвище. «Бантос». Не думаю, что из-за того огромного банта, который она носила в шестом или седьмом классе. За глаза её называли «Бегемотом», «Слоном» и «Крокодилом» в одном лице – «Скибидилом» то есть, потом она была «Крокомодой», «Годзиллой». А сейчас в девятом классе лично я прозвищ не слышу. Несерьёзно обращаться к одноклассникам не по имени.

Последняя из трёх подружек – Мария Дараган. Молчунья и любительница полдня не снимать наушники, прозябая в мобильном интернете. Худенькая, как будто недоедает, низенькая, как если она встретилась с колдуньей и та магически запретила ей расти. Курносая, с глазами мышиного цвета и крохотными ушками. На зубах – брекеты. Мария старается меньше говорить и больше молчать. Стоит с ней заговорить, она сжимается в клубочек и отворачивается. Приходится приложить немало усилий, чтобы этот ёжик развернулся и начал с тобой общение. Одевается она ярко – словно в обёртку от шоколадки «Пикник», а это значит признание сверстников и окружающих ей необходимо как воздух. Но руки у неё, у Марии Дараган, золотые, наверное, это ей передалось по наследству от отца- плотника. Отец Маши не просто работяга по дереву, а настоящий интеллектуал. Как-то я беседовал с этим удивительным человеком, преклоняющимся перед учителями, перед их тяжёлым трудом, оказывается, он проштудировал множество трудов знаменитых педагогов, потому, что видел проблемы развития у дочери и хотел ей помочь. Бывают же такие родители! Чаще приходится наблюдать либо дилетантов в сфере родительского воспитания: воспитываем своих детей так, как выросли сами, либо забитых работой родителей, им не до высоких педагогических поисков – накормить бы, одеть, да и сам вырастет, Бог даст!

Удивляюсь, какие они разные эти три девчушки-подружки!

Как здорово, что им повезло в том, что рядом оказался такой неравнодушный человек, как Николай Анатольевич! Он не только их учит мастерству работы по дереву, но и старается привлечь к полезной деятельности.

Николай Анатольевич частенько собирает среди школьников добровольцев очистить территорию от мусора, помочь убрать снег, подготовить яркую фото-презентацию по поводу добрых дел. Чем, кстати, вызывает недовольство своих коллег, мол, выслуживается перед начальством!

На контурную карту организованных школьных маршрутов Николаем Анатольевичем Тенеем наносятся новые обозначения: дворы ближайших многоэтажек, роща за школой и т.д., – ребята с удовольствием выходят с ним на внеплановый субботник, после которого они вместе под деревьями (если позволит погода) и перекусят тем, чем заранее запаслись: бутербродами, горячим чаем из термоса. Ребят привлекает именно то, что можно запросто пообщаться друг с другом, поиграть в мяч, просто побегать. А рядом взрослый, который не только тебя принимает таким, каков ты есть, но и понимает.

Далеко же я улетел в своих мыслях, а пока стою в мастерской и разглядываю новый предмет на стене над креслом учителя – огромные часы, сделанные из деревяшки, железа и устройства с батарейкой. Слышится шипение воды в электрочайнике, перебиваемое лязгом лобзиков.

Николай Анатольевич возвращается с цокольного этажа в боевом настроении, раскрасневшийся, возбужденный. Николай неуклюже боксирует воздух, отрабатывая удары на воздушном противнике, приговаривая:

– Слева, справа, а потом – в клинч!

Надвигаясь на меня, не видит. На глазах – как невидимые очки виртуальной реальности.

– Привет, – возникаю перед ним как призрак, наверное. – С кем спарринговал что ль, Николай Анатольевич?

Кто-то мне сказал – если я, конечно, не придумал – в тренажёрный зал школы ходит тот самый бородатый великан.

– А..., – словно просыпается Николай, прозревает, как, помните, король Рохана, заколдованный кудесником Саруманом во «Властелине колец». – Доброго дня, Константин Павлович! – Я вернулся!

– Тебя кто-то обидел? Ты решил поучиться драться?

– Нет, брат! Трудно, посетив наш спортивный зал, не захотеть научиться приемам борьбы! Други, – это он обращается к ребятам. – Как дела?

– Все в порядке!

– Все норм! – в разнобой ответили посетители мастерской, юные мастера лобзика.

– Девчонки, последнюю серию «Воспитанные волками» смотрели? – вышагивает в мастерскую и спрашивает Карина. – Там из андроида вылезла змея-ребёнок… ничего себе! Сериал – огонь!

Она радостная, подкидывает упаковку печенья. Вода в электрочайнике сильно бурлит, закипая.

– Давайте сначала чай попьём, а потом обдумаем с чего начать съёмку презентации нашего изделия, предложу два варианта, кто сможет больше, тот меня победит! – зажигает ребят Николай Анатольевич.

Одобрительный ропот прокатился среди ребят, всем хотелось превзойти учителя, продемонстрировать собственное превосходство.

Некоторым, и мне тоже, хотелось бы проводить больше времени в мастерской – я бы научился пилить-стругать-вырезать, скорее всего, если бы у меня было чуть меньше учебной нагрузки. Мастерская – это самое интересное место в школе. Не потому, что на подоконниках, полках и в шкафу «живут» великолепные поделки, сделанные с душой, не потому что стена напротив стационарного компьютера в столярной мастерской по соседству завешана наградными бумагами. В прекрасном смысле виноват Николай Анатольевич! Я ему предлагал подумать о смене профессии – стать индивидуальным предпринимателем. Многие обожают игрушки «хэндмейд», в их изготовлении Николаю нет равных.

Общаясь, хрустя печеньем и отпивая сладкий кофе с молоком, мы делаем селфи на дорогие мобильники девчонок и юного «фраера»-видео-оператора, не замечаем, как является директор. По его лицу и не угадаешь, что он думает о нашей кампании. Начальник бесстрастно напоминает о субботнике – на днях выход части учителей и некоторых старших классов.

Налупившись печенья, отдохнувший в доброй кампании, я выхожу на последнюю череду уроков. А потом снова к Николаю – выяснить информацию о синяке на лице Карины.

– Что-то случилось, Костя, – комментирует Николай отрешённо, звеня связкой ключей. – В их семью нам не пролезть и поддержать не получится полноценно. Я написал завучу, она обещала поговорить с Кариной.

Он смотрит в темноту за окном, потирая друг о друга костяшками на кулаках. Пора домой.

Видео ребята сняли отличное и залили в «облако» – монтаж будет с фотографиями, спецэффектами и приколами. Помощник, отец одного из самых младших участников кружка, постарается: монтировать видео получается у него профессионально, не зря он занимается фото и видеомонтажом на свадьбах.

На субботник выходим в рабочей одежде – работа планировалось пыльная - предупредил всех завуч. Но учителя и дети выходят нарядные как на праздник осени какой-то. Посреди огненно-рыжих и рубиново-жёлтых крон деревьев – школа расположена посреди берёзовой рощи – учителя и дети и вправду выглядят такими же разноцветными, яркими осенними пятнами. Смотрю на детей и искренне радуюсь: чаще родители стали покупать ребятам яркие куртки, спортивные костюмы, шапки и вообще просто любую одежку! Раньше мы одевались либо в черное, либо в серое? Или это только воспоминания моего детства?

Школа всегда полна неожиданностей. Вот и еще одна из них. Завуч довольно жестко останавливает опасное баловство старшаков, что пришли не работать, а пакостить: вместо того, чтобы собирать листья, они забрались на пожарную лестницу у стены, втащили на нее мешок с мусором и с гиканьем рассыпали его на головы проходящих одноклассниц. Девчата, конечно, с дикими криками разбегались и выражались в адрес своих кавалеров весьма непечатными словами.

Я замечтался, наблюдая за детьми, а в это время бдительный завуч предотвратила опасную игру. Надо быть внимательным. Смотрю, тут же представилась очередная возможность спасти подрастающее поколение от покушения на здоровье своих же: очередные сорванцы устроили турнир на граблях – они лихо ими машутся и делают выпады, как заправские фехтовальщики.

– Стоп, прекратите граблетурнир! Пригласим ваших родителей, тогда и продолжим! – предлагаю я участникам махов орудиями труда.

Ребята рассмеялись над новым словом «граблетурнир», пока смеялись, прошел пыл ими махаться, да и подоспела их классная дама, забрала соперников на участок и дала задание очистить территорию под деревьями.

Если честно, я сам остался доволен собственным вариантом выхода из этой ситуации. Подумал, надо чаще с ребятами шутить, это хороший способ разрядить обстановку и решить конфликт. Как-то стало на душе хорошо! Давно не выходили на свежий воздух дружно – а школа не зря называется «Лесной» и была построена около советского отреставрированного санатория со спортклубом для конной езды. Не бежать хочется, а лететь навстречу сегодняшнему терпимому, но шелестящему в деревьях ветру – да сегодня и не так прохладно, как должно быть в середине октября. Глядя на количество осыпавшегося потрясающего цветом гербария, зарождается осуществимая мечта – оставить его следующей партии сборщиков…

Учителя, демонстрируя лучшие качества собирателей пёстрого ссора, обнаруживают, что во время бесед с детьми исчезает натянутость, появляется простота в общении и доверительность. Ребята, собирая листья, рассказывают о том, что завтра поедут на дачу, там родители планируют завершать работы, что-то вывозить. В общем-то на дачу и не хочется, но сидеть дома тебя не оставят и т.д. Дети умеют рассказывать, я в очередной раз поражаюсь способностью своих некоторых коллег: они умеют слышать в разноголосье детей, вычленять главное и реагировать.

– Что ты говоришь, Даша, ты с кем пойдешь в кино? – заинтересовалась учительница информацией крупной яркой восьмиклассницы.

– С парнями, мы с ними познакомились «Вконтакте».

– Ты их знаешь только по переписке или вы уже встречались?

Я понимаю, почему так заволновалась коллега. Прислушиваюсь к разговору и знаю, что сейчас начнется серьезная беседа об опасности знакомства в интернете.

Галина Петровна, учитель математики, классный руководитель 9 «А», детей из него недавно разбирали по винтикам-поступкам – держится обособлено, словно не замечает полярного однополчанина – 9 «Б», который далеко не сахар, но рядом с этими детьми Николай Анатольевич и я, радостный в эту минуту учитель двух иностранных языков, Константин Павлович. Галина Петровна постреливает в нас завистью как плохой снайпер, правда, мы – живее, дружнее и громче. Прикусывая губу, она что-то шепчет своим подопечным, взмахивает пухлой ручонкой, поблёскивающей золотыми перстнями. Вокруг нас носятся беззаботные старшеклассники, заполняя-убирая мешки с листьями. Мы руководим, не напрягаясь – Карина с Шантиной принесли нам кофе из ближайшей фирменной «фастфудницы», а галетное печенье было в барсетке у запасливого, как советский дедушка-фронтовик, технолога. Угостили и заместителя директора – она добреет и рассказывает, что со школой нам везёт, во-первых, потому что заведение расположено на окраине, где проще народ, а во-вторых, роща, – источник лучшего воздуха и спокойствия. Нет-нет и посмотреть можно в окно на осеннюю красоту самоцветов на фоне такого разного неба. Во как, подмечу с творческой опцией гуманитария, наша компания ловит оценивающие взгляды Галины Петровны Войновской. Я шепчу Николаю на ухо, как заговорщик:

– В прошлой жизни она, чудится, была викингом. Что-то во взгляде её языческое, недоверчивое, разверзается – она вот-вот извлечёт из листвы заготовленный на днях клинок и нападёт на нас без объявления войны.

– Не надо меня снимать, Карина, – грозит указательным пальцем Николай Анатольевич. – съёмка без дела, как минимум, глупо, безрезультатно. Мы сняли ролик – разместим его в сети для родителей, пусть посмотрят, чем мы занимались.

– Мои никогда не смотрят! – с какой-то неожиданной желчностью огрызнулась Карина. – Это чисто для себя.

– Жаль, что им не интересны наши дела, а другие родители просили сделать видео? – переспросил я.

– Просили… ага?! – кривляется она как маленький и недовольный ребёнок. – Все любят пиар… мой любимый сыночек трудится в школе, моя красавица собирает листья...

– Напрасно, Карин, злишься, пройдет несколько лет, знаешь, как интересно смотреть видео со своими детьми, – убеждает Николай Анатольевич.

– Не знаю, у моих родителей нет видео со мной.

Это было сказано с такой внутренней горечью, что взрослым стало понятно, почему Карина обозлилась на предложение учителя сделать видео зарисовку с субботника. Все как-то замолчали и сделали вид, что не придали значения фразе девушки. Тем более, обстановку быстро разрядило предложение Шантины:

– Давайте наперегонки, до моста, Константин Павлович?

– Не-е, я сегодня – пас! Давай в следующий раз, тогда я точно побегу, сегодня ногу повернул неудачно – побаливает в колене.

– Жаль, очень хочется Вас обставить.

Ангелина Ивановна, завуч, тоже замечталась. В неформальной обстановке завуч как будто другой и не очень строгий человек. Стоя у дерева, облокотившись спиной она о чем-то тоже думает, вынимает мобильник из кармана куртки и фотографирует осенний пейзаж: школьный прибранный двор, разноцветные аллеи деревьев.

Группа ребят следует за своим классным руководителем, рядом с ним Карина, она неотступно идет за учителем.

– Работаем, пацаны, убрать надо территорию за час хотя бы! – настаивает трудовик, указывая. – Сначала сделаем дело! У меня есть идея… Встретимся в понедельник и поговорим. Между делом задает вопрос Карине:

– Почему перестала ходить в качалку, Карин? – делает замечание Николай Анатольевич. – Твои подружайки, вон, занимаются несколько месяцев к ряду!

Карина садится на корточки, пряча руки в карманах. Ей не весело – она смотрит на землю и молчит.

– Ага! – Шантина закидывает свои руки над головой и демонстрирует бицепсы через куртку. – Без вейпа!

Мне передают большущий мешок, он тяжелее всех, детям его не поднять. Я довольно легко определяю ношу на ее место, чем вызываю возгласы одобрения у ребят:

– Круто, Константин Палыч, Вы прям Халк!

– Не перехвалите его, ребята, Константин Палыч, помогите нам перенести все мешки.

Я соглашаюсь помочь. В общей работе проходит осенняя хандра, рассеиваются лень и мрачные мысли.

Одной Карине не до радости, собрав сухие ветки, медленно и тяжело встаёт, как если ей мешает атмосферный столб, вдруг с робким выражением предлагает:

– Давайте станем птицами и улетим за границу в тёплые края?

– Школу закончи, мечтательница, двойки-то все у меня исправила? – впрыскивает желчь невесть откуда взявшаяся, Галина Петровна. Она восстает в оголившейся от яркой листвы смоляной почве, как памятник всем классическим наукам.

– О-ох! – утомлённо вздыхает Карина, пряча лицо – она тихо гримасничает Шантине.

Голоса перекликаются с одной части школьного двора в другую – работа близка к завершению. Мешков собирается много, мы ворочаем их мастерски с технологом и здоровыми старшеклассниками.

Директор является как пришелец – почти с неба. В кожаной расстёгнутой куртке, в парадно-выходном замшевом пиджаке – похоже, он собирается на мероприятие личного характера, почему-то я подумал про себя. Он выслушивает отчёт Ангелины Ивановны. Все: работа завершена! Можно отправляться домой.

Расходимся кто куда. Но мы с Николаем Анатольевичем прыгаем в «Камри», а нас ревниво и чуть с тоской провожают взгляды ребят, как будто мы больше с ними не увидимся.

Воскресное утро радует свежей прохладой, лёгким дождём омытая пару часов назад дорога приводит в храм. С радостью встречаю Николая на службе в православном храме, куда моя супруга водит детей на причастие. Сегодня какой-то праздник (или нет) – я в них не разбираюсь, в храме я бываю редко, потому что занимаюсь воскресным утром репетиторством. В то воскресенье соседский мальчик приболел и у меня освободилось время для совместного семейного выхода.

Множество народа и слабо видно священника. Подходит очередь, и Николай Анатольевич бережно подносит своего двухлетнего ребёнка (мальчика) причаститься святых Христовых тайн. В школе все знают, но об этом не приято говорить, что второй ребёнок Николая родился с тяжёлой формой ДЦП. Не ходит этот мальчик, а двигает ручками и ножками судорожно, спаси Господи. Он издаёт звуки как будто ему постоянно больно. Операция необходима крайне дорогостоящая – её могут сделать в другой стране. Надежда остаётся на Бога, верят в него Тенеи вместе, поэтому и посещают православную церковь.

Лбом Николай Анатольевич касается икон перед алтарём, перед стареньким батюшкой, целует их – одну, вторую, у нёго слёзы на глазах. Ребёнка принимает супруга, нежно обхватывая, рядом с ней девочка, старше года на четыре. Николай Анатольевич проходит ко второму священнику, значительно моложе настоятеля – о чем-то они беседуют. Разговор завершается благословением. Мы дружески раскланиваемся и договариваемся о переписке в сети, кое-что надо обсудить.

А пишет Николай по поводу просьбы директора: во-первых, нужно расчистить-освободить в цоколе школы захламленное помещение, во-вторых, осенние затяжные дожди не заставят ждать, а крыша кое-где протекает. Рубероид начальник приготовил, а стелить некому – придётся это делать мужчинам-учителям, а их в «Лесной школе» немного. Конечно, директор пообещал отблагодарить премией.

– Не хочешь сторожем подработать, Костик? – уточняет товарищ в социальной сети. – Ушёл Степаныч. Сердечные приступы его замучили, уволился. – Распределим график… директор предложил подработать, пока нового сторожа не найдут.

– Нет, Коля, я ночью хочу спать дома.

– Смотри, как хочешь, мне деньги сейчас нужны очень!

Стоило выйти в самый трудный день недели (понедельник), как выясняется, что латать крышу будем мы втроем: я, трудовик и физрук. Историк уволился, не отработав две недели. Одни удивлялись этому факту, а «всезнайки» понимающе кивали, мол, причина вполне ясна. Как бы вскользь, одна из них, Евгения Ильинична, обмолвилась в разговоре с молодой, педагогом-организатором при мне.

– Он переписывался с нашей ученицей, старшеклассницей, представляете, Константин Павлович, – дойдя до мастерской, делится она, тронутая до глубины души, с перекошенным от удивления ртом.

– Да-да-да, – подтверждает Оля, худенькая, что тростинка, эмоциональная как восьмиклассница. – Ужас какой, ужас!.. - она бессильно плюхается на ближайший стул около верстака и чуть не стукается головой о коробку с поделками, неуклюже поставленную на полке. – Я видела переписку… обменивались фотографиями. А писали, что друг другу!.. Ужас-ужас!

– Вот именно! – Евгения Ильинична выпучивает свои студенистые глаза на меня и трудовика, словно мы виноваты, не уберегли коллегу.

– Леонидович рассказал, что историка уволили по другой версии, из-за скандала вокруг поведения шестиклассника, который вывел его, а тот сдержаться не смог, схватил ребёнка за шкирку и вытащил из класса. Родители, узнав о случившемся стали утверждать, что у их дитяти сотрясение мозга.

– Не может сотрястись то, чего просто нет, – резюмировала Ольга, я этого шестиклассника как-то тоже пыталась урезонить, но у меня просто не хватило выдержки, я повернулась и ушла, что я услышала вслед, повторять просто не прилично.

– Постойте, Евгения Ильинична, Вы же не знаете точную причину увольнения, может он сам ушел по своему желанию, работу лучше нашел? – уточняю я.

– Конечно, по своему желанию, натворил дел, вот и пришлось уволиться…

С непроверенной информацией в нашем коллективе всегда все в порядке. Жаль, на одну мужскую единицу в школе стало меньше. Трудно работать мужчине в женских коллективах!

Работа, тем временем, не ждет, мы приступили к выполнению задания директора. Погода на улице стоит тихая, правда, октябрьский ветер нагоняет свист-сквозняк в настежь распахнутое окно, через которое мы с физруком вытаскивали мелкие вещи из «раздевалки» – к чёрному входу, где стояла машина трудовика, с открытым багажником. Работа спорится, мы молчим, совсем нет желания обсуждать увольнение коллеги. Но на душе как-то становится тяжело. Все мы заложники обстоятельств. Никто из нас не защищен от произвола детей, родителей, администрации. Доказать ничего нельзя, оправдываться бесполезно. Образование объявили сферой услуг, а как известно, в данной сфере клиент всегда прав.

Погода вторит нашему настроению. Серая пелена туч заволакивает небо – темнеет на мини-стоянке у запасного входа в мастерскую. Как пить дать, прольётся дождь минут через тридцать. На мобильный трудовика раздаётся звонок, он показывает. Директор.

– Алё-алё, мы заканчиваем!.. – чинно прикладывает к уху Николай Анатольевич.

После нескольких коротких предложений, которыми директор обменивается, когда тоже занят, разговор заканчивается. Работа по освобождению помещения от хлама завершена. Пошел дождь. Крыша, конечно, подождет следующего подхода.

Уходя, всезнайка Евгения Ильинична, не советовала выяснять причин увольнения историка. Вряд ли кто из нас, мужчин, занятых по горло, думал выяснять какие-то обстоятельства ухода учителя. Историк постоянно сидит в социальной сети – его можно выспросить и там, в случае чего. Я общался с ним порядком, ничего особенно в нём не приметил. Слушая анекдоты и мирные возлияния на тему «после-работы-о-работе», почти не удивлялся его желанию быть в центре внимания.

Возобновив работу минут этак на двадцать, я и трудовик расстались – хлынул ливень, заливая прямоугольники двора, шатая деревья, сбивая листву.

– Ребята, раз с крышей нам сегодня просто повезло, дождь помог, давайте заглянем в школьную столовую, заведующая попросила переместить электрическую овощерезку к окну.

Работать в столовую отправился физрук.

Откручивает, значит, Леонидович овощерезку – обливается потом. С трудом поддаются кручению ржавые болты. Само устройство громоздкое как старенький трактор или Шантина Попова. Пока Макс, порядком взмокший, откручивал болты вручную, рассердился. А когда открутил и передвигал, то беззвучно ругался. Сбил углы и содрал кое-где краску. Овощерезка в нашей «лесной столовой» – советский агрегат, который если видишь, сразу вспоминаешь дьявольские устройства для пытки из каких-нибудь фильмов ужасов про средневековье.

Важнее любого устройства в школе – учитель. Максим Леонидович. Он имеет говорящую фамилию – Мурашёв. Его тоже ценят и любят дети и коллеги. Не потому что он низкорослый и худенький, как муравей, и создаёт впечатление сильного человека благодаря жилистости и безотказности. Он добрый и отзывчивый как ребёнок. Внутри и снаружи: посмотришь на него, а тот приподнимет голову, отвечая наивно-простым взглядом из-под очков золотистой оправы. Чуть раскосые, близорукие у него глаза, зеленовато-серые. Ему помочь кому-то – как попить кофе в компании с учителями. В этом он в большей степени походит на трудовика и в меньшей, простите, на меня. Если мне предлагают кофе, чай или печенье, значит, напрячь хотят – потаскать что-то или проделать иную нудную работу. А Макс заводится без подкорма, многие это знают и пользуются бессовестно. Хитро поступает школьный народ: от ребёнка иногда и до взрослого! Ремня им всем сыромятного!

– Не-ет, ветер… – не соглашаюсь я «пахать» в непогоду. – Подождём часок, всё равно сидеть бумажки заполнять…

– Некуда торопиться, – отмахивается Николай Анатольевич, хватаясь за телефон. Звякнуло сообщение.

Школа полупустая. Испытываешь эстетическое удовольствие, отдыхаешь душой и головой – половина шумного «плеска» пребывает на дистанционном обучении. Кажется, что в пустых коридорах можно проходить вечность, занимаясь своими делами, не касающимися учебного процесса. Как в аквапарке гуляешь или на пляже, только разглядываешь не красивые фигуры или пёстрые купальники, а прикрытые двери пустых кабинетов, привлекающие тишиной и покоем. Располагающие к общению с коллегами, сейчас они становятся философами и волонтёрами, в эти свободные минуты открытой радости.

Пятый класс, который не отпущен на свободное обучение, занимается у меня на уроке по всей строгости. Желают – работают, а не желают отдельные кадры учиться, выделываются – заставляю, превращаясь в упорного героя. Двое мальчиков, вполне приличных и трудолюбивых, поднимают свои ручки и карандаши, зажимают их между носом и верхней губой. Ага, будто краном они их держат на весу – это смешно со стороны. Незаметно улыбаюсь. Не делаю замечаний. Тоже порой ленюсь как все нормальные люди. Сижу в кресле за учительским столом расслабленно. Работа, честно говоря, не совсем работа, когда часть времени с детьми переходит в режим виртуальности. Открываешь их работы в интернете: просмотрел наскоро и некоторые не успел оценить. Неважно, кто списал, а кто сделал добросовестно – ты ж не заметил... Все «отличники» – по ту сторону-то экрана, примерные ученики. Душа не нарадуется.

– Константин Павлович, а Руслан списывает… вы на него смотрите!.. – предупреждает одна правильная девочка, подняв руку.

Я смотрю на списывающего с телефона чернявого мальчишку – не вижу, предстают передо мной красочные образы, где я не в школе. Запланировали мы поехать в Сочи – я там никогда не был. Октябрь месяц, а я мечтаю о солнце и море – летом. Рановато, пожалуй! Гляжу в немытое, серо-мутное, в отпечатках пальцев окно – пространство за ним привлекательное, я живу пламенным цветом осени во дворе. Первоклассное время… Этого незанятого времени, очевидно, у меня увеличится. Не знаю, до какого месяца мы «пропадём» в «Дневнике.ру» и на учебных платформах, но слава Богу, что смысл поговорки «солдат спит, а служба идёт» – такой милый на самом деле.

– Я не списывал, Константин Павлович!.. – испуганно оправдывается Руслан. Он сидит сконфуженный, в робком и пугливом расчёте на моё снисхождение.

– Кто списывает? – возвращаюсь я в кабинет всецело. – Руслан что ли? Никто не списывает… все честно трудятся, а я ведь вам доверяю…

– Неужели?.. – не очень уверенно пробегает по классу…

Списывал не один Руся, а несколько других ребят, которые начали нервно почёсываться и отвлекаться на что угодно, лишь бы их не «запалили».

Остаётся несколько минут до конца урока, указываю на домашнее задание на доске, собираюсь посетить на большой перемене кабинет труда. Звонок.

– Константин Павлович, простите нас, мы больше не будем Вас обманывать, мы, правда, списывали, – тихо признается Руся. – А, Вы точняк нам доверяете? Не врёте, простите, не обманываете? – интересуется он.

– Скажи, Руслан, мы в школе серьезным делом занимаемся?

– Да… вроде, да – соглашается после небольшого раздумья пацан.

– А в серьезном деле люди должны друг другу доверять! Иначе нельзя.

– Я Вас услышал, Константин Павлович, пошли, пацаны, списывать на английском больше не будем – это он обращается не ко мне, а к своим друганам.

Верится с трудом, но кто его знает, может это станет им уроком?

Гордый самим собой, прихожу в кабинет технологии. Коллега – за монитором, смотрит аниме! Знакомую многосерийную и старую картину. Кто посоветовал? Он в жизни не смотрел подобное – только советские фильмы жалует, говорит, в любом настроении.

Моего появления товарищ не замечает. И пялится в экран с интересом столь диким, что словно ничего лучше не видывал. Мультсериал (первый сезон) он посмотрел до половины. Там и вправду начинается самое оригинальное, оторваться практически невозможно.

– Ого, ты, Костик, призрак в доспехах^! – отрывается он от экрана. Качая головой, всё ещё на меня не реагирует должным образом. Комментирует, гладя себя по голове обеими руками. – Вот это классный сюжет! Кто бы мог подумать, что меня затянет! Надо досмотреть!

Могу рассказать, конечно. Это моя любимая часть сюжета, когда герой понимает, что придётся вернуться в привычный мир, а не блуждать в космосе, взять и победить общих врагов – своего прошлого и сложившейся ситуации в целом. Постойте. Кто посоветовал именно это анимэ?

– Карина скинула толковую вещь – Ковбоя Бибопа! – произносит похвалу Николай Анатольевич с настораживающей меня серьёзностью. – Я её подтянуть обещал по математике. Сейчас времени у меня с лихвой! А ты бы не мог по английскому ей подмочь, Кость? – продолжает он убаюкивающим, гипнотическим голосом. – Хоть пару раз в неделю, а то твоя напарница придумывает зачёты, где надо объяснять постановку времени… У меня мурашки по коже от английских времён, в немецком, ну, гораздо меньше этой белиберды. На будущее ей подсоби, а-а, Костян, пожалуйста!

Вот гляжу я с противоречивыми чувствами на товарища, помощника всей школы. Блекнет его старый образ жизни, как уходят в прошлое, сильно меняясь, рабочие программы по предмету каждый год. Меняется человек ради участия в жизни других людей. Он готов поддерживать, знакомиться с интересами школьников, лишь бы они лучше учились и участвовали в его проектах и не только – в реализации самих себя. Потратит он время на девятиклассницу, поможет ей, а может, помогу и я: преподам несколько уроков «объяснения английских времён группы «Презент», «Паст» или «Фьюче»», потом старенькие учителя перемоют нам косточки, затрут ведь до дыр… Придут предупредить…

– Точно надо помочь, Коля? – спрашиваю я с плохо прикрытым раздражением в голосе.

– Конечно, я тебя запишу в наш проект, несколько строк по-английски и по-немецки впишешь, замахнёмся на международный уровень! – Колян уверен, что мы наконец-то участвуем в лучшем проекте, который оценят небывало. Победа в нём принесёт школе славу-почёт, нам выпишут дикую по меркам коллег премию, отметят на крупной площадке перед министерством образования и департаментом!!!

Со временем моя дружба с Николаем Анатольевичем Тенеем естественно перерастёт, воображаю, в некий ёмкий «афоризм», подтверждённый опытом работы и количеством наград. Как здорово слушать его и представлять, что где-то победил и тебя дожидается награда.

Звонок на урок… Долгий звонок.

Классно не бежать на следующий урок, а спокойно идти к себе в пустой кабинет, зная, что начнётся иной раз нервотрёпка не сейчас. Какое же это сладкое слово – «дистант»! Даст Бог, дети начнут присылать домашние задание немного позже – сегодня у меня слишком хорошее настроение, чтобы досконально проверять их «писульки-вирши». А пока я вдохновенно и медленно брожу по коридору, как американский классик Генри Миллер по улицам Нью-Йорка и потом Парижа, о котором со страстью, дай волю, расскажет наша немолодая учитель русского языка и литературы.

Мне приходит сообщение – на «вацап». Трудовик даёт ссылку на публичную страницу в социальной сети, где знакомые девчонки трудятся, собирая информацию о достижениях местных «мажоров» – видных деятелей среди школьников от мала до велика. Кто хорошо рисует, лепит, вырезает из дерева, поёт сам или под фонограмму, кто накачал мышцы, а кто просто бахвалится сертификатами и грамотами, полученными в разное время. Группа существует пять дней, а участников немало – четверть школы набралось. Скоро забудут эту гадкую группку «Подслушано в лесной» как мутный сон и перескочат в эту – нашу и славную; её название выставлено на голосование. Проголосовал незамедлительно. Скинул пару ссылок школьникам, с которыми переписывался на неделе – оказывается, они подписаны на наш «паблик» давно.

– Тебя админом делать, Кость? – выясняет трудовик в сети. – Специалист по иностранным языкам нам нужен!

– Да, пожалуйста! – тотчас отвечаю я, оживлённый. Мне, правда, интересно.

– Вот бы Евгению Ильиничну пригласить администратором тоже, –ехидничает Николай Анатольевич. – Раскачались бы живо! Пиар-менеджер…

Не прельщает, конечно, частое сидение в мобильном интернете, но почему бы не заняться виртуальной частью проекта. Прекрасно ведь стать частью полезного дела. Школьники в социальной сети «зависают» порядком, телефон они из рук не выпускают, устройство у них к тому же «приклеено» к «Повер-банку». Прирост участников в группу заметен, деятельность ни на миг не прекращается. Любая заметка получает массу комментариев. Один из первых комментаторов – о чудо – заместитель директора Ангелина Ивановна, после её хвалебного комментария «лайки» на посте вырастают неимоверно быстро. Информация по мероприятиям внутреннего характера, обзор дистанционных конкурсов и грядущих олимпиад, нормативы ГТО, на которые можно записаться у Максима Леонидовича. Страница оформляется скрытым редактором – родителем из началки. Потрясающе! Признаться, я мечтал разбираться в средствах оформления публичной страницы «Вконтакте». Было недосуг, а теперь – знаю, у кого поучиться. Здесь ссылки на полезные видео, на учебные платформы, на психологические тренинги, указан телефон доверия – всё это разлиновано-расположено профессионально и красиво, украшено ненавязчиво.

– Несколько дней и – представим директору проект, – обещает Николай Анатольевич, письменно, а потому сбивчиво, с ошибками. – Будет колонка с условной продажей нашего «хэнд-мейда». «Силой школы – в будущее страны!» – наш девиз, Костя!!!

Умеет Николай воодушевлять всех своими нескончаемыми идеями. Умеет обрадовать, замотивировать и запасть в самое сердце. Я горю вечным огнём внутри, подбегаю к шкафу – там у меня лежат яркие наглядные пособия для начальной школы, фотографирую их, придумываю заметку в нескольких предложениях, безмерно восхищаюсь энергией товарища, который способен сдвинуть с места глыбу детского и родительского пассива, вовлечь их в важную для всех совместную деятельность. Радуюсь за этих трёх девиц, схватившихся за реализацию страницы как «дурень до поклонов». Вот что надо поддерживать и обсуждать в сетях – достижения знакомых ребят, гордиться их успехами, а не кичиться словесным поносом, за который будет скоро стыдно…

– Константин Павлович, спасибо, что согласились, мужские руки нужны, – как всегда директор появляется неожиданно. Он автоматически жмёт мне руку и одаряет мягкой дружеской улыбкой. У него хорошее настроение. – Премией не обижу, коллеги!

При слове «премия» я как дельфин готов подпрыгнуть над водой и встать на ноги, словно гимнаст после «сальто-мортале». Трепещут невидимые крылья у меня за спиной.

Наш директор не заснёт, пока не осведомится: школьные проблемы решаются своевременно и люди для их решения поставлены крепкие. Честно говоря, я ни разу не стелил крышу в школе, а гудрон растапливал с отцом, когда в капитальном гараже стала протекать часть потолка.

– Сделаем, конечно! – мой тон был самый решительный.

Мы обмениваемся с начальником взглядом доверия, и тот покидает кабинет непринуждённо, довольный и свободный, как будто я только что взмахнул волшебной палочкой и проблемы решены в одночасье.

– Э-эх, – гляжу в окно – дождь слабеет.

– Константин Павлович… поможете? – на пороге стоит улыбчивая Карина Молдаханова. Её глаза искрятся тёплым азартом. Смотрю, во что она нарядилась… Высоким тюрбаном лежит на её голове чёрно-золотой, в красном горошке, платок, тёмный длинный шарф, резко оттеняющий белизну сорочки, свисает низко – до живота.

– Присаживайся, расскажу главное, Карин, про английский язык! – улеглось пламя недовольства, бушевавшее во мне, видя эту девчонку некоторое время назад. Пропало раздражение. А что если она берётся за ум и меняется в лучшую сторону благодаря работе над собой и влиянию Николая?

Карина слушает меня с раскрытым ртом, за партой. Выпучивает глаза из орбит, походит на добродушную, блаженствующую домохозяйку, которую пообещали превратить в принцессу. Спрашивает, не веря:

– Это столько надо сказать?

– Необязательно столько, – я отвечаю, наверное, как профессор, чётко, исчерпывающе. – Смотря, что нужно будет выучить, когда вернётесь с дистанта. Смотря, что там придумает моя напарница, чтобы проверить ваши знания!

Похоже, не за объяснением грамматики идёт Карина ко мне, а чтобы разделить душевную тревогу. И показать новое сообщение от отчима, который снова обещает убить её, если не вернётся вовремя. На этот раз она показывает следы от пятерни, оставленные на локте. Её глаза влажнеют, поблёскивая. Она готова расплакаться. Я поймал себя на мысли, что углубляюсь в ненужный мне разговор.

– Он придёт в школу, чтобы разобраться с Николаем Анатольевичем, вы не знаете, что это за человек, Константин Палыч. Мама ничего не может сделать, она у меня инвалид!

Карина ложится на парту и тихо рыдает. Поднимает лицо, заплаканное и красное от слёз. Картину гонит? Я ошарашено молчу. Её жизнь представляется мне настолько несчастной, что Карина рвётся, убегая то в школу – участвовать в конкурсе с трудовиком, то в группу социальной сети, чтобы снова-таки занять своё время. Обманывая себя несбыточными надеждами, она строит воздушные замки.

– Если он убьёт Николая Анатольевича? – Карину заметно трясёт на стуле. Отирая слёзы рукой, той самой, за локоть которой схватил отчим, она почти готова умолять помочь ей. Её теперешнее существование становится каким-то беспрестанным волнением.

– Он отсидел срок, – добавляет Карина, всхлипывая.

– Погоди… – Я судорожно пишу Николаю Анатольевичу.

Трудовик зовёт её к себе в мастерскую.

– Не ходи сюда, помешаешь! – предупреждает он вдогонку.

Она торопливо уходит, шмыгая носом, демонстративно нервничая. Пошатываясь, она походит на больную под наркозом, умудрившуюся улизнуть с операционного стола – мне вспоминается рассказ своей бабушки о том, как её первый раз кладут на операционный стол, а потом она неожиданно просыпается и пытается подняться, две женщины в халатах её успокаивают. Хотя нет, больше Карина напоминает обыкновенную лоботряску, не уникальную ламантину, думается мне, сбежавшую с последнего урока (с контрольной работы). Проводив взглядом ёе издёргавшуюся фигурку, я укоряю себя за слабость, за то, что не могу заставить себя ей поверить. А вдруг, все, что она рассказывает –правда, захотелось пойти намылить морду ее отчиму?!

Вылететь из школы за драку или за месть родственнику ученицы – последнее, что мне захочется, это моя не первая и не вторая работа в системе образования, кстати. Ламантина, быть может, ловкий манипулятор людьми? Она умеет играть на эмоциях и чувствах других людей. И, все же, она ребёнок! Ее несчастная мать на свою голову связалась с этим мужчиной, зачеем он ей? Толком не работает, живут на ее пенсию и случайные заработки отчима. Интеллектом он явно не блещет, красотой тоже (видел на фото с телефона Карины). Странные эти женщины! Ищут приключения на свою… голову!

Пока я мысленно рассуждал, Николай выглянул из лаборантской и махнул мне рукой, мол, уходи. Я покинул кабинет.

Как он её успокоит, трудовик… эту чудаковатую (бесноватую) Каринку Молдаханову? Я переживаю за него сильнее, нежели за эту девчонку, вечно вылезающую, словно из колодца, как в фильме ужасов «Звонок». Анатольевич серьёзно берётся за любое решение, продумывает дело до последней мелочи-точки, прямо как строится предложение в английском и немецком языке – там всюду строгий порядок слов. Как в русском, произвольно переставив части речи, так не выйдет грамотно изложить мысль в английском и немецком… Я зациклился что ли? Вот Ламантина несчастная!

Возвращаюсь в свой кабинет, машинально сажусь за стол, проверяю на автомате почту, писем с выполненными заданиями нет. Почему-то в сердцах, сминаю попавшийся мне под руку лист бумаги на столе, чью-то работу (словарный диктант) и прицельно запускаю в урну в углу. Что-то не чисто в Датском королевстве – перефразирую известное литературное изречение! Промахиваюсь и не попадаю в урну комком листочка. Что за день сегодня?

Сплошные неудачи! Вновь звучит звонок, пора бежать к малышам. Встаю со скрипучего стула, перебираюсь в начальную школу, а бумажка так и остаётся лежать около ведра, точно камень, упавший на мою душу.

– Константин Павлович, вы говорили, сегодня контрольная…

Я припоминаю… Точнее прихожу в себя. Я на уроке ведь.

– А-а-а, да-да, – гляжу на пустую доску, только что вымытую до блеска дежурной. Я должен написать задание. – Хотел вам продиктовать… не всё надо воспринимать с доски, ребят.

Беру мел. Пишу. Ощущаю недомогание, ёжусь. Таблеткой от головы не отделаться. Подмораживает. Неужели заболел?

Заканчивается урок – это последний на сегодня. Надо технологу и физруку помочь обязательно, а то ребята устанут без меня, обидятся. И премии не получу, если уйду на больничный раньше времени, не сделав дело! Да, и чем завершилась история с Ламантиной надо узнать.

Шкандыбаю около кабинета биологии. Мимоходом слышу доклад ребёнка о «родебольших водных млекопитающих монотипного семейства Trichechidae, отряда сирен… Ламантины – травоядные животные обитают на мелководье и питаются водной растительностью». И здесь достаёт эта морская корова! Достала!

Выскакивает учитель биологии из кабинета, едва в меня не врезаясь. Это живенькая и сухенькая старушка, не сплетница, смуглая добрячка. Настоятельно просит зайти к ним после урока на родительское собрание – на две минуты буквально. Познакомиться с родителями. Все учителя должны прийти, правда, с дистанционным образованием она никого не может найти и трубку никто не берёт как назло.

– Постараюсь-постараюсь! – бросаю слова на ветер, честно говоря. Людмила Геннадиевна не в курсе, что у меня поручение директора и мороз по коже…

Бежать надо, лететь невидимо. Пропади пропадом эта помощь и родительское собрание, если я заболею! Ёжусь-ёжусь. Надо бы кофту надеть. И куртку.

Всё равно прихожу на помощь друзьям-коллегам, когда вижу Николая Анатольевича с физруком – они продолжают разгружать «склад» в раздевалке. Немного осталось – сделано больше половины. Помогаю молча, про себя проговариваю молитву «Отче Наш» – выучить единственную молитву помогла супруга.

Работу завершаем затемно, из школы выходим молча, уставшие до мозга костей. Бросил взгляд на три светящиеся окна в школе – родительское собрание у биологини продолжается – вот упорная старушка! Завтра надо обязательно подойти и объясниться с ней, почему не смог подойти на встречу с родителями. Почему-то мне стало стыдно, хотя это чувство посещает меня крайне редко.

С Божией помощью не заболеваю раньше времени, наверное. Утром температуры нет – её не показывает тепловизор. Людмила Геннадьевна- биологиня, конечно, все поняла и простила. Плохое самочувствие вместе с температурой 38 градусов неожиданно выскакивает под вечер, как новости-сплетни об учителях в нашей школе. Я мужик-кормилец, мне нельзя болеть. Помогает мужская (бабушкина) генетическая многожильность. Кушать – нет аппетита. По-моему, теряю вес и дух. Держусь из последних сил. Жалуюсь супруге – она не верит. Иди, говорит, работай, нечего болеть. Больничный оплачивается в меньшей степени от настоящей зарплаты, потом не найдёшь, говорит, своё.

А это, своё, терять жуть как не хочется!

– Вон градусник, Кость, – она занята детьми, это понятно. Старший ребёнок хворает: начинает кашлять и шмыгает носом, поэтому в садик завтра не пойдёт. А младшая – у бабушки через дом.

Непонятно что я хочу сильней: побыть одному или обниматься с любимой женой в тишине при полусвете в нашей комнате – при свете в коридоре то есть. Накопленная во мне энергия нестабильна, просится наружу. Супруга укладывает детей спать и случайно засыпает сама. Завтра – лишь старшие школьники, которые ушли на дистанционное обучение. На повестке дня, по сути, останется помощь Коле и Максиму на крыше с рубероидом. Молюсь, чтобы не заболеть. Инстинктивно касаюсь серебряного крестика у себя на груди, словно заново осознаю, что он у меня есть, ощущаю в пальцах его тёплый и ребристый металл.

Звонит мобильный телефон – вибрирует рядом на диване. Будильник я не заводил.

– Ал-ё-ё, – протягиваю, засыпая.

– Костя, шашлык делаем через пару дней – в субботу к вечеру? – спрашивает папа. Всех наших позовём! Мы договорились с тобой!

Вот к выходным-то я обязательно заболею – снова пришла противная мысль.

– Посмотрим, пап, посмотрим.

– Спишь… извини!

Увязываюсь в томную зыбь сна. Исчезаю, блуждая, как ёжик в тумане.

Мне снится сон, жуткий, правда, как не взятая в «Сайлент Хилл» сцена. В ней трудовик Николай Анатольевич и растолстевшая Карина Молдаханова – они в коконах, жиденько-серых, огромных, бьющихся точно в конвульсиях. Коконы мокнут, начинает сочиться из них жидкость из-за того, что трудовик и девятиклассница пробивают отверстия руками – эти люди стремятся друг к другу, но какое-то сдерживающий механизм не даёт им вырваться. На столе рядом с компьютером трудовика лежит чёрный целлофановый пакет, на нём следы от ботинок – как если бы по нему топтались. Содержимое не тронуто. Это подарок – от Ламантины. Негде не подписано, но я знаю об этом. Из коконов трудовик и Молдаханова пытаются выбраться по-прежнему словно наперегонки. Беззвучно они пробивают и пробивают свои убежища друг от друга.

Я просыпаюсь позже обычного своего раннего подъёма и не тороплюсь. Мне тяжеловато, но терпимо. Слабость в теле, но собираюсь.

За ночь выпадает снег и везде образовывается его сероватый пористый слой. Температура воздуха плюсовая. Тепло. Липко на земле – ботинки утопают в квашне, чавкает.

Помогаю товарищам на крыше. В кофте, куртке и шапке – закутанный под завязку. Мы ели затаскиваем рулоны наверх, через лестницу на третьем этаже. Наверху работы немного – в одном месте крыши. Однако ворочать рубероид титанически тяжело. Максим Леонидович и Николай Анатольевич принимают «удар» на себя, а я халтурю, экономя энергию, придерживая материал то здесь, то там. Разворачиваем рубероид, накладываем поверх «проблемных участков». Нет уверенности, что делаем на совесть, по-моему. Мы не специалисты – волонтёры за премиальные. Расстилаем дальше, закрываем в два слоя, замазываем рубероидной мастикой… точнее «маскирует» стыки старого и нового труда Николай Анатольевич. Ловкие у него руки, умелые, в прорезиненных перчатках. Он налегке, куртку из мастерской не взял. Молчит, храня какую-то мрачную замкнутость на лице, неприкрытую недоброжелательность к делу. Он отвлекался на сигналы своего мобильного телефона, часто отписывая сообщения, вызовы сбрасывал.

– Много осталось работы? – зачем я спросил, не знаю.

Николай Анатольевич посмотрел на меня так, словно близок к какому-то ответу, связанному с будущим, как вдруг начал работать с большим рвением. Я смотрю на него: он готов один стелить, придавливать, замазывать, ремонтировать, ему на крыше нужен только воздух и небо над головой. Ни меня, ни физрука могло не быть вообще.

Максим Леонидович болтает без умолка, втягивает голову в меховой воротник распахнутой куртки. Стынет влага у него на глазах, он щурится.

– На тебе лица нет, Константин, – вдруг ко мне обращается физрук. – Ты знал, что пять учителей болеют ОРВИ? Три началки и два предметника.

– Я позаботился, – не глядя, соглашается Коля. – Потом чувак поблагодарит меня!

О чём это они, коллеги? Работа сделана. Возвращаемся с остатками материала в помещение школы.

Минут через десять меня из родного кабинета вызывает заместитель директора и даёт отсрочку от работы. Без справки о здравии рекомендует не возвращаться. Ситуация не шуточная – болеют люди. У меня симптомы на лицо…

– Вон он… сякой! – ругаюсь у замдиректора с призраком Николая Анатольевича, который написал сообщение завучу, мол, на Костике лица нет. Болеет человек и неудобно пожаловаться.

Мне от возмущения становится лучше.

Из школы ухожу расстроенный, как если бы обманул лучший друг. Я опасаюсь не за себя, а за больничный, который оплачивается хитро – не 100%. Дома легчает – как освобождают от груза. Супруга звонит знакомому фармацевту в ближайшую аптеку, интересуется, чем меня взбодрить. Тётя Люба назначает немного препаратов, обещает, что все они работают убойно – сразу «крымского хана с польского шляха выбивают».

Но даже ее убойные препараты не помогают, я иду к терапевту – наша убогая поликлиника, возведённая внутри первого этажа жилого дома, находится через три квартала. Пока двигаюсь – нормально себя чувствую. Правда. Шагаю как будто здоровый человек – никто не подумает издали, что я болею.

На регистратуре дикая очередь. Люди нервничают, ругаются. По другую сторону стекла их просят вызвать скорую помощь, но они отказываются, объясняют, что скорая не приезжает, вызывали несколько раз… советуют лечиться дома.

Тесно в коридоре – не протолкнуться от потенциальной клиентуры – «пациентов». Скамейки заняты плотно, дистанция не соблюдается. Что ты наделал, Николай Анатольевич? Сослал меня в Сибирь на каторгу как бедного классика Фёдора Михайловича Достоевского или Александра Исаевича Солженицына – в лагерь! И где я так мог простыть или подхватить вирус – вот незадача? Я ведь как железный Арни, как моя бабушка, которая в любую стужу ходит на дачу кормить местных расплодившихся собак. Меня сглазили что ли, заговорили? Надо красную шерстяную нитку заказать из Израиля – я видел такие у многих на запястьях.

Принимает врач долго – по пятнадцать-двадцать минут держит каждого. Ого, я забыл предохраниться – не взял медицинскую маску. Скоро шарю по карманам – нет её. Втискиваюсь в узкий «портал», образовавшийся между двумя старушками, нудно ругающими поликлинику и нынешнее стечение обстоятельств. Раньше на самоизоляции им носили препараты для регуляции сахарного диабета, а теперь они вынуждены снова стоять в очереди и просить подаяние у государства. Подарок длинною в период дожития… «И дольше века длится день» – учитель русского и литературы мне советовала также прочитать этот роман Чингиза Айтматова, не только Генри Миллера, её любимца среди американских прозаиков прошлого столетия, напомню. Обязательно прочитаю, как поправлюсь, поверьте!

Достаю мобильный, запрыгиваю в социальную сеть, включаю группу Николая Анатольевича, чтобы оставить гневный пост о своей отставке и участии в ней трудовика…

– Э-э, почему не в маске, парень?

Поднимаю голову. Надо мной нависает фигура в камуфлированном костюме. Чуть выше белой самодельной маски сверкают на меня две злобных чёрных бусины. Это охранник.

– Забыл взять, – пожимаю плечами. Злость во мне вскипает.

– Иди за маской, аптека рядом, нечего распространять бациллы… ну-ка… давай на выход!..

Посмотрите на него: наезжает на человека. Мало ли в каком я настроении, может, я действительно болею так, что котелок не варит, извилины плавятся…

– Я никуда не пойду!.. – я встаю и воззрился на него также свирепо, расправил плечи. Ничего, что он выше на голову, зато худой и седоватый.

Мы испытываем готовность подраться в коридоре среди затравленного народа в масках.

– Я дам ему маску, товарищ охранник! – слышится спокойный голос у меня за спиной. – А вам бы следует старшую позвать, верно, если человек не слушает?!

Оглядываюсь. Вижу здоровенного патлатого мужчину в спущенной под бороду маске. Это наш великан, у которого внук учится во втором классе.

Уходя по коридору дальше, охранник буркает что-то в марлю. Никто его не слушает.

Беру «подарок» из рук знакомого, благодарю, пожимая его мясистую, шершавую, горячую руку.

– Тут живёте? – выясняю от нечего делать. – А там у вас кто?

– Там? Дети и внуки, – сообщает великан неподвижно. – Я – Фёдор. Ган. Слышали, может?

– Костя, – представляюсь я охотно, взбудораженный. – Слышал… припоминаю, – как же трудно думать, когда болеешь. – фамилия, да, знакомая. Связанная с цирком вроде?

– Угу, – кивает он и последовательно ведёт речь о себе: – Работал в спортзале тяжёлой атлетики, потом в цирке до пенсии, на тяжестях, сейчас – охранник в торговом комплексе.

Лицо у великана красное. Ему хуже, по-моему, чем мне. Вирус никого не щадит, не боится терпкий запах табака…

– Спасибо за английский, внук говорит, что вы самый добрый учитель в школе! – тут он слегка улыбается, обнажая крупные желтоватые зубы.

– Приятно слышать, – я тоже улыбаюсь. Проникаюсь к великану доверием и общением, как ребёнок, которого только что защитили от злого взрослого.

Я устанавливаю с удовольствием для себя: Фёдор с говорящей «огнестрельной» фамилией «Ган» – знаток голливудских мультфильмов и литературы о средневековой Японии. Почему? Часто посещает с внуком ранние киносеансы по выходным, увлекается чтением о восточных единоборствах. Это славный и спокойный человек, мухи не обидит. Да, с виду он грозный, как изумрудный дикарь Халк, но внутри – грандиозный добряк, как море в штиль.

Через некоторое время подходит очередь, и Фёдор исчезает за дверью. А прощаясь, чуть взмахивает рукой.

Снующий туда-сюда охранник (Слава зовут – я случайно подслушал) бормочет невразумительное, подскакивает синяя повязка на губах, он почёсывает ногтями свою волосатую грудь, виднеющуюся из-под раскрытого камуфляжа и футболки, по-моему, опасается на меня смотреть. Орк – побеждённый «Братством кольца»!

Молодой парень (терапевт), поглядывая на меня, подчёркивает симптомы на листе, кое-что спрашивает для вида. Назначает анализы и несколько вариантов лечения таблетками. Благо, что все движения в этом коридоре – в центр города ехать не нужно. Если диагноз замолчал – значит у меня ОРВИ, а не «Кавид». Слава Богу!

Я шкандыбаю домой, слабость терзает мышцы, хотя греет солнце и люди вокруг сохраняют свой обыкновенный ритм. Звоню заместителю директора, оживлённо сообщаю, что терапевт загадочно молчит.

– Ясно, через неделю перезвоните, пожалуйста, я корректирую расписание, – механически примитивно подытоживает диспетчер.

Супруга присылает смс-ку «лекарства приобретены».

Я дома. Должен радоваться, что завтра не на работу. Морозит. Валюсь на кровать, без аппетита, без обоняния.

И слёг на две недели, по сути. Был как потерянный. Сдавал анализы, кому-то отвечал, если спрашивали, принимал по инструкции каждый день лекарства, продлевал больничный. Коллеги писали в социальной сети, что у меня «Кавид» и школу обязаны закрыть со дня на день. Но я никого не слушал, кроме родных, фильтруя ненужные слова. Друг детства, с которым занимались в спортивном зале до вручения мне могучей нагрузки, и тот пошутил, что у меня модный вирус, разрушающий жизнь… Но я мало заходил в сеть – болели глаза и кружилась голова особенно под вечер. Всякий раз, когда я, больной, вставал и наклонялся за чем-то, казалось, будто в голове переливается какая-то жидкость и похудевший мозг стукается о стенки черепа. Я лежал, бессмысленно глядя в потолок, а супруга и мама попеременно натирали меня водой с уксусом. Старший ребёнок никогда не видел меня столь разбитым, несколько раз он даже плакал, обнимая меня через одеяло.

– ОРВИ это, миленький, – объясняю слабо, как в фильмах, где главный герой на издыхании, закрываю глаза.

– Что-что, пап?

– Грипп… Им болеют дня три или неделю…

Это потрясающее явление, как божественный дар, когда ты чувствуешь искреннюю любовь родных людей, тебя защищают несколько святых рыцарей одновременно – ты непобедим, пусть боль и отдаётся в каждом твоём движении.

Противное состояние ничтожного безделья с головной болью, когда воспалённый мозг продолжает работать, будто отдельно от воли хозяина. Являются и пропадают незваные образы как мифические враги в аниме-сериале «Берсерк» или как мудрые мысли известных православных старцев. Думается о разном, грезится неотступно. Возводишь и низвергаешь призрачных противников – виновников в твоём нездоровье. Вспоминаешь-прикидываешь, кто к тебе очень близко подходил и кто на тебя дышал вредными бактериями. Причём инкубационный период не в счёт, злиться можешь на всех подряд. Недоволен и теми, кто задавал провокационные вопросы – в школе, например. Один мелкий «заводила» уточнял, что я знаю лучше: английский или немецкий. Первый, конечно, потому что я учил его с пятого класса, а немецкий – со второго курса в университете. Но не тот умён и крут, поймите, кто запоминает миллион слов как робот, а кто легко сориентируется, куда посмотреть и где найти – я об этом честно рассказываю любопытным школьникам. Я человек честный. Мне нечего скрывать перед классом – в конце концов, сделаю вид, что знаю больше, чем на самом деле и ускорю ведение урока, выдачу материала учебной программы.

Замыкаясь в болезни, зацикливаешься на мелочах – они ничего не значат для окружающих, но ты в них зарываешься как червяк в землю, буришь спасительную скважину и тебе всё мало. Ищешь оправдание каким-то глупым вещам, о которых имеют представление разве что друзья детства.

Вот послушайте…

Да, я смотрю мультфильмы – что в этом плохого? Один или с ребёнком, если есть время. И если кассовый прокат. Да, слежу за новинками и мирового кинопроката – у меня память лучше «схватывает» иностранные названия, чем отечественные, это потому что мой отец раньше (в молодости) плотно увлекался зарубежной культурой и невольно приучил меня. Это были неплохие голливудские кинокартины и отличная музыка знаменитых рок-исполнителей 70-80-ых годов. Читал отец мало-мало, в основном глянцевые журналы о культуристах, бодибилдерах, о спортсменах-тяжелоатлетах. К чему вам последняя информация, вы её ни к чему не примените собственно? Забыли!

Тем временем на улице холодает – немалый минус, и слякоть застывает, превращаясь в корку льда. В школе происходит катастрофически необратимое событие – говорить о нём почти запрещалось до некоторых пор. Если говорили, то шёпотом. А я болел и хандрил как ни в чём не бывало, как многие люди, уходящие на больничный по серьёзной что ни есть причине.

Лежишь или медленно ходишь как после лёгкого сотрясения, за тобой ухаживают – как за ленивым и любимым стареньким человеком. Замечательная жизнь – идёшь на поправку после первой недели с температурой до «39». На второй неделе отпускает – и лучше кушаешь, двигаешься проще. Тяга к жизни увеличивается, чаще заходишь в мобильный интернет, чем-то интересуешься!

В группе Николая Анатольевича стоит необыкновенная тишина – никто не пишет, не комментирует. После некоторого обмена картинками на соответствующую тематику и соболезнования о смерти дворника Степановича, группа заглохла. Рубрики и графическая разлиновка зависли, как если бы чудак неправильно воспользовался машиной времени. Странно, пожалуй. Ни Карина Молдаханова, ни её подружки, ни учителя ничего не отправляли в пост. Несколько дней до ноябрьских каникул после первой четверти, а там – как вымерли. Конечно, странно! Да и количество участников сокращается. Мне в личку пишет парнишка, шестиклассник, на домашнем обучении, что следует пропустить в группу его новость, которую он дал три дня назад в строку «предложить новость». Николай Анатольевич, завуч Ангелина Ивановна и старшеклассницы – не отвечают.

– Пожалуйста, – пропускаю новость-достижение.

Температуры у меня нет. Слава Богу. Запросто обхожусь без помощи родных. Усиливается аппетит – this is very nice… super^! Кушаю не много, но с рвением. Не кружится голова, не болят глаза. Мозг не шлёпается об стенки черепной коробки. Соображаю быстро.

Проверил аккаунт Николая Анатольевича в социальной сети – не заходил несколько дней. Завуч была недавно, девчонки тоже. Так зачем дело встало? Где работа виртуального проекта, ё-моё? Это часть победы в конкурсе вообще-то!

Звонит заместитель директора по бумажным вопросам. Её волнует электронный дневник и оценки за четверть.

– Живы? – выясняет хладнокровно.

– Да-а.

- Свежо отвечаете… рада за вас! Не могли бы любезно выставить оценки и вернуться к нам в целости и сохранности?

– Конечно, – а что я мог ещё добавить?

Скажу так и не ошибусь: заместитель директора по учебным (бумажно-документальным) вопросам Юлия Михайловна – специалист высококвалифицированный и не терпит отлагательств. Без дела не связывается с вами, а если падает на хвост – берегитесь. Чувство юмора у неё отсутствует или модернизировано для вашего же блага, она одержима своей работой. Если вы думаете, что можете обмануть такого бумажного червя как Юлия Михайловна, подтасовав факты-числа или другие показатели, значит, вы заблуждаетесь (серьёзно!). В школе она способна пропадать дольше остальных заместителей директора и рыться в бумагах с религиозным фанатизмом. На школьных праздниках её замечают редко – то бумаги увозит в департамент, то подаёт заявку на конкурс.

Боюсь открывать электронную почту. С ужасом представляю, что там творится! Как в хоррор-фильме «Поворот не туда»… Но я набрался храбрости и открыл… Завались писем со сканами домашних работ. Намного больше, чем прочего спама-хлама, на который нельзя не взглянуть хотя бы одним глазком, вдруг что-то ценное упущу с перепугу?! Нет, ребята явно хотят, чтобы я несколько часов глазел-читал их добросовестно списанные из «ГДЗ» работы.

Голова кружится. По-моему, снова температура. Спаси Господи!

Ладно, мужаюсь. Нет у меня головокружения и температуры – раздражение только накрывает. Проверю те, что были присланы в мой рабочий период здоровья. А те работы, простите, что скинули мне на больничном – удалю без зазрения совести! О себе надо думать.

Я читал в интернете, помню, интервью с известным современным писателем, который хвастался количеством присылаемых ему писем на электронную почту. Он сказал, что отвечал лишь выгодным адресатам, остальных нещадно удалял.

Но я ведь не тот известный писатель, а письма – это детские домашние задания. Садись и проверяй, и не хочешь – тоже проверяй.

Работы проверил, поставил четвертные оценки в «Дневник. ру», сравнил мои отметки и средний бал из дневника, сходится. Иначе строгий завуч спросит, выверил ли я правильность выставления отметок. Не очень хочется попасть под обстрел ее строгого взгляда. Я почти горд собой. Предвкушаю встречу с коллегами и детьми.

Лучше бы я не возвращался в школу в тот момент её существования. И каким-то удивительным образом я бы перенёсся в измерение, как помните в фантастическом сериале «Скользящие^», где мир такой же, только вот стечение обстоятельств более или менее подходящее?

Болел здорово, отметил для себя сам. За эти две недели я скинул почти 5 килограммов. Похудевший (стройный) после болезненных мытарств, лёгкий и гордый собой (ругать-то меня не за что), переступаю порог любимой школы. Несётся ко мне охранник-Валерон и вахтёрша-бабуся – оба настойчиво талдычат, что я пропустил всё, что можно было, что у нас случилось страшное за время моего отсутствия.

Случилось то, во что трудно поверить.

В школу заявился неприятного вида человек в очках, линзы которых темнеют на свету. С кожей на щеках заштопанной, словно у подурневшего от старости Джокера из старомодного фильма «Бэтмэн» с Джеком Николсоном. От него дурно пахло табаком и еще чем-то не очень приятным. Может этот человек и не был столь неприятным, но, то, что произошло позже, только усугубило неприятное впечатление от посетителя. Вахтерша в тот момент оказалась одна, охранник в очередной раз обходил объект. Посетитель весьма грубо и жестко потребовал пройти к директору. Вахтер не решилась противиться, человек направился к кабинету администрации, но потом резко повернул к кабинету технологии.

Валера и вахтёрша (всё время забываю, как её зовут) – рассказывают приглушённым голосом обо всём случившемся, перебивая друг друга. Подходя к концу предложения, они слегка повышают тон, как бы ставя знак вопроса и возмущаясь, почему это я пропустил, недотёпа.

Странный гость устроил драку в коридоре около мастерской. Знал ли он, что именно в этом месте камера не достает своим всевидящим оком? Думаю, нет. На крики и шум подоспел Валера-охранник, угомонил непрошенного гостя. На месте драки валялся разбитый телефон Николая и средних размеров ножик. Посетителя-драчуна выдворили из здания школы, да он собственно не очень и сопротивлялся, наверное, переставала действовать алкогольная подпитка.

Отвратный «господин» оказался отчимом Карины Молдахановой. Благо, что один из ушлых пятиклассников умудрился заснять на мобильный нападение на учителя. Паренек продемонстрировал запись администрации, а те передали видео в полицию. Все были на стороне учителя, весь оставшийся день обсуждали ЧП, но к вечеру в школу вошли два полицейских и увели с собой Николая Анатольевича Тенея. Негодованию коллектива не было придела! На него напали, да еще и в полицию увезли. Более осторожные коллеги уверяли, что там разберутся, волноваться не надо, всё будет в порядке.

Но на следующий день Николай Анатольевич не пришел на работу, а плачущая в телефонную трубку его жена сообщила, что его арестовали.

За что? Никто не знал. Молчал директор, вернувшийся из полиции, видно было, что он огорчен до глубины души и расстроен. Он закрылся в своем кабинете с завучами и о чем-то долго разговаривал. Об этом рассказала шепотом всезнающая секретарь. Но шила в мешке не утаишь. Никто из учителей некоторое время не знал… А как узнали, то молчали и не могли поверить… ни у кого не было слов – одни догадки. Никто не мог согласиться, что данное обвинение правда.

Секретарь Наталья кому-то шепнула, что Николая Анатольевича обвиняют в том, что от него забеременела Карина Молдаханова. По этой причине её недавно перевели на домашнее обучение. Она дала показания, обвинив технолога…

– Не может этого быть! На каком она месяце? – пытаюсь хоть что-то прояснить я у Максима Леонидовича Муравья. Как будто это могло снять обвинения с моего коллеги.

Физрук разводит руками, отупевший, опустошённый. Неохотно рекомендует выяснить у директора школы.

Мои мысли-догадки, впрочем, не одни мои – я видел, что многие коллеги переживали – доводят меня до лихорадочного состояния. Сначала мне чудится, что Николай Анатольевич специально берёт работу сторожа, чтобы приглашать Карину развлекаться…

– Что вы думаете Молдаханова делала, Константин Павлович? – риторически выясняет Евгения Ильинична. Она говорит шёпотом и оглядывается, как воришка. Мы встречаемся с ней на пути из учительской – я беру заполнить журналы домашнего обучения. – Я живу недалеко тут, помогала супругу в гараже. Прохожу вдоль забора школы, смотрю: светопредставление какое-то в окне мастерской. Думаю, потрачу время и гляну, мало ли что. Жалюзи, конечно, закрыты – не видать, что происходит. Приглядываюсь, как могу. Трудовик, по-моему, танцевал с Молдахановой. Слышал стук нескольких ног, по-моему. Крики какие-то. Может, не один Николай Анатольевич веселился, позвали ещё подружек ЗПР этих… Допрашивать будут наверняка всех. И нас позовут, думаю. Уточнят! Серьёзное дело.

– Неужели вы думаете, что Николай Анатольевич способен на?.. – я искренно надеюсь, что Евгения Ильинична находится в состоянии аффекта от этой странной вести.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней. Она останавливается и тоже смотрит на меня внимательно, не без интереса. У неё сейчас сосредоточенное на рассказе оживленное лицо.

– Конечно, Кость, – продолжает она лепетать, как ни в чём не бывало. – Пойдёмте, а то у стен – уши! Дальше слушайте… потом на следующий день я иду около школы. Смотрю в кабинете информатики – светопредставление… играют наверняка толпой. Веселятся… Довеселились?!

В ушах у меня звенит, а голова кружиться, глаза заволакивает дурной мутью. Я хочу скорее дистанцироваться от этой Сатиры Ильиничны, жёсткой сплетницы. Не мог Николай Анатольевич никому навредить. Это человек огромного самоконтроля и великой совести. Золотой учитель и прекрасный человек – спросите у директора! У меня эпитетов не хватит, чтобы описать моего друга. У детей спросите, у коллег (помоложе) выясните. Я уверен, что плохого не скажут. А если надумают сказать, то побоятся Бога и не решатся на клевету. Нет в школе человека, которому бы не помог Николай Анатольевич Теней. Дьявольская ошибка, что трудовик пока отсутствует, и его деятельность-личность смешивают с грязью. Сплетни вокруг – порождение опустошённого завистью сознания, не более того.

Мастерская Николая Анатольевича Тенея закрыта. Ключи можно получить с разрешения директора школы. Несколько дней намертво закрыта эта зеленоватая, как обложка родной 18-ти листовой тетради, металлическая дверь. Что мне там нужно, в мастерской, – ума не приложу. Не верится, что Николая арестовали. Где он сейчас? Надо ему помочь, выступить на защиту! Мы все должны поддержать его в трудный момент.

Должны!

Должны похлопотать за этого доброго и честного человека!

Я пару раз написал Ламантине Молдахановой – она прочитала. И молчит. Я не обвинял, а всего лишь попытался узнать, что произошло. Нет ответа, и хоть бейся головой об уголок учительского стола. Читает и молчит бессовестно, как вам?

Я представляю настоящую морскую корову – беременную ламантину- пузатую, неповоротливую и оттого неподвижно лежащую на дне. Над ней сумрак бездны, вокруг колыхаются заросли морских водорослей, она окружена темным непроходимым коралловым замком. Нет света, лучи не достигают дна… Ужас, как ей там плохо. А подняться ламантина не может, запуталась в водорослях. Воздуха все меньше! Силы уходят…

Кошмар, какую картину я нарисовал в своей голове!

Нет, надо что-то предпринять! Вертится мысль…

– Товарищ Торубаров, зайдите! – зовёт знакомый и строгий голос по телефону.

Захожу. К директору в кабинет.

Герман Святославович бескомпромиссно утверждает, что передал мой номер телефона супруги Николая Анатольевича – Нелли Александровне. Она просила, чтобы я помог доставить-вернуть некоторые личные инструменты из кабинета. Это была просьба самого Николая, которую он передал через адвоката. Да, пожалуйста. Это я могу. Это самое меньшее, что я смог бы сделать для друга Николая.

– Что случилось с Николаем Анатольевичем, Герман Святославович? – спрашиваю напористо. Директор школы, по-моему, единственный кто располагает точной информацией!

– Если бы я знал, товарищ Торубаров, ответил бы! – произнёс он будто в растерянности, утопая в своём шикарном кресле перед монитором серебристого ноутбука. – Отвечу: мы все ходим под Богом. Идёт следствие. Остальное мне неизвестно.

Оставляю грустного директора наедине с монитором.

В пути меня застаёт второй звонок – жены Николая Анатольевича. Женщина, превозмогая дрожь в голосе и наверняка боль в душе, слёзно просит привезти инструменты, поскольку они для Николая были очень дороги, когда он вернется, а инструменты пропадут, то будет очень расстроен. Я ее уверяю, что обязательно выполню ее просьбу. Напарываюсь на Максима Леонидовича, он тоже готов помочь доставить имущество Тенея. Максим Леонидович согласен со мной, что ситуация дичайшая, не поддающаяся объяснению. Но помочь надо обязательно! Это наш долг – порядочных людей и добросовестных коллег!

Ключ от мастерской в кармане Макса и вот везение – физрук на колёсах. Вернём вещи за один выезд. Адрес известен – директор присылает сообщение на «вацап».

Грузим в машину недолго – не сказать, что инструментов и одежды много, самым тяжёлым грузом пришёлся системный блок. Микроволновая печь была школьной, мы чуть её не прихватили, благо, что подоспела завхоз.

Жена Николая – Нелли Александровна недавно плакала, у неё – красноватое лицо и вспухшие от слёз глаза. Не выпуская из рук белый носовой платок, она зовёт нас к столу и лопочет, как в прострации:

– Господь покарает бессовестных людей!

Всем очевидно, что Николай и пальцем к девочке не мог прикоснуться. Почему верят оговору?

– Представляете!.. – высказывает она за столом, заикаясь, принимается вновь рыдать. – Мандаханова… эта, прости Господи, дала показания, что и побои ей причинил мой муж!.. Где он сейчас – Коля? Состоится суд через некоторое время, до суда к нему не пускают. Идет следствие. Как он бедный там в тюрьме?

Связь с мужем Нелли поддерживает через адвоката, которого наняли на последние деньги. Адвокат уверяет женщину, что Николай не теряет надежды на благополучное завершение дела. Он не верит, но осознает, конечно, что его могут посадить надолго. Пока суд да дело, а соседи косо смотрят на всю семью. В сетях прошла информация об учителе, который изнасиловал старшеклассницу. Прокуратура, следователи настроены на жесткие санкции в отношении Николая. Адвокат убеждает Нелли, что даже если ее мужа посадят, то можно настаивать после рождения ребёнка на тест по установлению отцовства.

– Какой тест, когда Коленька относился к школьникам как с своим детям, мечтал, что реализует какой-то важный проект и о школе узнают по всей стране! Узнали, – всхлипывает она. – У него скоро день рождения, представляете, как он будет переживать, что впервые за много лет встречает свой праздник вне семьи!

Я слушал Нелли и думал, что Николаю сейчас совсем не до дня рождения, он переживает о другом, о том, что не смог заработать нужную сумму денег необходимую для операции сыну.

Нелли Александровна ухаживает за больным ребёнком – то и дело срывается к нему в комнату, перескакивая через доставленные нами коробки. Мы дружно заверили Нелли, что в коллективе нет ни одного человека, который верил бы оговору, дети тоже в полном недоумении, почему арестовали их любимого преподавателя.

Правду сказать, я сам слышал болтовню старшеклассниц, которые передавали друг другу сплетни об учителе и его «отношениях» с Кариной.Ядовольно жестко присек их бредовую трепотню. Я спросил, что они лично могут сказать плохого о Николае Анатольевиче? Девочки, естественно ответили, что ничего.

– Вот так, ничего плохого об учителе технологии никто и не может сказать, а то о чем вы говорите, называется сплетнями.

Девицы поспешили ретироваться, и мне показалось: им стало неудобно.

Побои разного времени, которые обнаружены на теле К. М. Молдахановой, приписаны также Николаю Анатольевичу Тенею. В показаниях Ламантины – чёрным по белому сказано, кто нанес побои и когда примерно это произошло… Об этом якобы рассказал завхозу знакомый участковый. А если знает завхоз – знает вся школа. По коллективу поползли слухи. Некоторые наиболее словоохотливые коллеги стали вспоминать, когда они вечером видели технолога, с ним рядом была Карина, что очень часто они оставались в кабинете наедине. Их стало удивлять то, что раньше восхищало, а именно, что девочки с удовольствием строгали, пилили дерево и резали металл в мастерской на занятиях кружка.

О моей дружбе с Николаем упоминают заговорщическим тоном, изредка стреляя в меня глазками – не все, конечно, а коллеги постарше отличаются буйностью фантазии, рожденной на почве мощного пласта педагогического опыта… Младшие коллеги предпочитают помалкивать, всё-таки мало что известно, вина Николая не доказана.

Я стойко реагировал на все провокационные замечания в свою сторону и в адрес несчастного арестанта. Но недостаток информации о ходе следствия делал свое дело, у меня не было других доводов, как напоминать коллегам об удивительной порядочности и настоящей интеллигентности Николая, о том, что именно он никогда не отказал в любой просьбе о помощи, с которой к нему обращались коллеги. Но даже эта его природная черта теперь воспринималась, как стремление скрыть свое истинное лицо!

Не я один отбивался от сплетников-коллег. Максим Леонидович спорил, доказывал, что все, что говорят о Николае Анатольевиче – это глупость, он скоро понял, что воевать против ветряных мельниц – бессмысленно и просто перестал выходить из кабинета для бесед с педагогами.

– Коллеги, будьте благоразумными! – выходя в учительскую из сопредельного кабинета заместителей директора, настаивает Ангелина Ивановна – ей неприятно слышать-наблюдать этот бедлам, который нарастает, разрушая предел разумного. Об этом же напоминает второй заместитель директора:

– Ничего толком неизвестно, коллеги!

Присутствие администрации на некоторое время погашает костер сплетен, но стоит кому-нибудь принести новость из-за предела школьных стен по данному поводу, тлеющие угли вновь раздуты ветром болтовни. Некоторые вспомнили недавний уход историка. Историк исчез со скандалом, теперь технолог – также пропал, только ситуация намного тяжелее. Я представляю нашу школу в виде трубы, в которую смерч засасывает всех, кто мимо проходит.

Наряду с новостями по вирусной эпидемии «Мы теряем учителей» у нас в школе ежечасно обсуждают ситуацию с Николаем Анатольевичем Тенеем. Ноябрьские каникулы продлевают на неделю. Соглашаюсь с теми, кто считает, что если бы работали в прежнем ритме, не так было бы тяжело на душе. Постепенно разговоры о «странном» поведении технолога перемещаются в русло – как не достает всем Николая Анатольевича, вот был бы Николай Анатольевич… Нет с нами бравого технолога, этого золотого мастера – по-прежнему закрыта его деловая «вотчина», пустеет мастерская. Станки и инструменты сохраняют молчание, но они выглядят брошенными и тоскливыми. Нет в мастерской прежнего детского гомона, стуков, бряканья, сиротливо стоят, заботливо политые техничкой, любимые горшки с цветущей геранью.

– Что ты наделала? – пишу я Молдахановой в социальной сети. – Пока не поздно, надо рассказать правду, ведь мы все знаем, что Николай Анатольевич не виновен.

Карина молчит.

Мне становится так жарко, что нет сил усидеть в кабинете. Меня душит безысходность, собственное бессилие и невозможность хоть как-то повлиять на ситуацию.

Я выхожу в джемпере на мраморное крыльцо школы охладить не себя, а скорее мысли. Снег ниспадает большущими симпатичными хлопьями – музыкально в каком-то медленном вихре, слышен слабый вой ветра. Любуюсь им несколько минут под навесом. Охранник - Валерон царственно разгуливает взад и вперёд по ступенькам крыльца, беспечно болтая по телефону – ему скоро домой а, может быть, на свидание. Видя меня, он улыбается одной из тех улыбок, в которых всего намешано: и дружелюбие, умноженное на искренность, и смущение. Мне почему-то хочется сказать в его адрес какую-нибудь колкость. Ты, вот мне улыбаешься, а Коля загнивает в этакой страшной передряге! Вовремя останавливаюсь – ведь он тут совершенно не причем. И ещё одна мысль придает мне жару – ведь никто из нас совершенно не защищен от подобной ситуации! Сегодня пострадал Николай, а завтра перейду кому-нибудь дорогу я и тоже попаду под раздачу!

Пишу не только Карине, пишу в группе, где с недавних пор меня сделали администратором. Вылил последние и сильные свои эмоции, какие только мог. Добавил память, смешанную с болью, свои воспоминания об Н.А. Призвал подумать и помолиться за душу человека, который нам дорог. Недаром в нашей школе проводится немало мероприятий нравственного характера. А мы не способны противостоять клевете на хорошего человека.

Я поделился этим постом у себя на странице, призвал народ к совести и чести. Попутно написал двум знакомым журналистам: одному однокласснику, которого тоже давно не видел и не переписывался – обрисовал ситуацию подробно. А второму дал ссылку на школьную группу, где находится моя заметка.

Не помню, чем занимался оставшуюся часть дня. На выходе встретил великана-Фёдора Гана, бледного, исхудавшего после болезни. Он был похож на огромное угловатое насекомое, утянутое в человеческую кожу, как в фильме ужасов «Мимикрия». В шапке-ушанке, в тёмно-сером плаще поверх дутого клетчатого свитера, в толстых синеватых ватных штанах он был несколько оторванным от современной реальности. Из гаража, наверное, шёл. А нет – из дома, где навещал родню. Шагал на остановку.

Мы обмолвились нерадостными вестями насчёт Николая Анатольевича. Внук посещал с удовольствием кружок технолога, а сейчас целыми днями сидит в компе или в телефоне.

Дома я засаживаюсь в мобильный интернет и поражаюсь успеху! Вы бы видели, что началось через некоторое время, ребята! В течение этого короткого времени моим постом делится более сотни человек. Заметка гремит в крупных группах соцсети города и области. Гуглю. Нахожу три коротких статьи в значимых СМИ, где публикуется мой призыв к людям заступиться за хорошего человека. Показываю материал жене – она разделяет моё рвение помочь, похлопотать за коллегу и прихожанина нашего храма. Тоже сбрасывает ссылку своим «вк-френдам», которые ведут общественную деятельность, является владельцами довольно массовых публичных страниц. Начинается настоящий ажиотаж! Теперь мне пишут журналисты, осведомляясь о номере школы и подробностях дружбы с учителем технологии, о том, что я могу сказать по поводу этих событий.

– Спасибо вам, спасибо, добрый вы человек, Костя! – пишет мне в соцсети Нелли Александровна. К ней обращается руководитель потока нескольких общественных организаций, стоящих на страже справедливости. Просит изложить суть дела. Нелли выслала ему фотографию супруга и больного ребёнка, написала то, что смогла.

Интернет гудит-шумит, как толпа на Земле перед падением кометы. Я шастаю по многочисленным виртуальным группам – пост в нескольких «пабликах» закреплён и набирает дикое количество просмотров. Не счесть репостов и комментариев. Надежда на то, что общественность сумеет повлиять на освобождение Николая Анатольевича Тенея крепчает с каждым часом.

Я взбудоражен. Пора спать, а не спится. Обнимаю супругу, детей. Болтаю с ними, повеселевший, будто успевший на последний поезд в страну счастья. Они радуются, хотя в суть дела, по-моему, не вникают.

– Всё будет хорошо, Костя! Я помолюсь за вашего учителя! – обещает жена. – Попрошу батюшку помолиться за Николая!

Спасибо тебе, любимая, ты всегда меня поддерживаешь в добрых начинаниях, придаешь силы и направляешь на правильный путь тогда, когда я путаюсь в поисках решений. Я надеюсь на лучшее, и моя семья в этом помогает. Остаётся ждать и молиться. И проверять число репостов, сообщений в сети.

Назавтра я был известным человеком, будто с даром провидения – «писателем», «журналистом», «наблюдателем», «учителем, призывающем страну к совести». Коллеги оживлённо, но как-то осторожно восторгались моими способностями вовремя реагировать. После этакого восхищения, высказанного мне лицом к лицу, в учительской или в коридоре, я уходил минут на десять в себя и готовился начать писать книгу обучебном процессе, о педагогах, которым иногда неслыханно везёт и вообще о бурной жизни вокруг нас.

Меня вызывают в следственный комитет. Я ни разу там не был, не слышал, чем они занимаются. Меня опрашивают беспристрастно. А зря! Я столько эмоций могу выложить в отношении деятельности учителя технологии Н.А. Тенея. Молодая сотрудница, в красивой униформе, с маленькими бесцветными глазками, в очках, сухо спрашивает под запись, как я познакомился с технологом, что эта за подруга у него была – девятиклассница. Какие у них были отношения. И кто меня сделал администратором в школьной группе. Я отвечаю по делу и не без эмоций – мысли прыгают одна на другую, путаясь слегка. Ничего лишнего не говорю – а лишнего и не было ни внутри Николая Анатольевича, ни вокруг него. Мне столько хочется рассказать искреннего и хорошего о друге, что понадобится несколько часов, минимум. Она пишет и смотрит на меня, пишет и снова смотрит, изучает, сужая глаза до такой степени, что они становятся щелочками. И все-таки, ее глаза – это два крохотных блестящих стальных буравчика.

– Мы на редкость быстро разобрались с вами, Константин Павлович Торубаров, – радуется она скорей не моим ответам, а своим записям на листе допроса. – Будут вопросы – с вами свяжемся.

Выруливая на прямую дорогу к остановке, я мысленно повторяю как заклинание, которое обращаю не к конкретному лицу или лицам, а вообще, в космос, а, может быть, к великим силам вершащих правосудие:

– Подарите свободу Тенею. Ему надо кормить семью, радовать родных. Свободу правильному человеку, который не совершал преступление. Не совершал и точка!

Идёт время, снова бежит череда сероватой реальности. Один прошёл день, второй исчез, третий вот-вот увядает. Молят-мелят жернова правосудия. Мы ждём – в школе, в учительской часто возвращаемся к больной теме. На исходе вторая неделя каникул. Кого-то уже вызвали в прокуратуру объясниться. Там был директор и кто-то из заместителей. Ожидают очереди учителя. Должны вызвать меня – кого, если не меня, вы согласны? Я жду. Очень жду. Сгорая от нетерпения. Пишу в свою школьную группу – в ней не прекращается активное обсуждение ситуации вокруг Николая Анатольевича. Дети, родители подключаются к теме. За несколько дней численность группы значительно увеличилась. Переваливает за две тысячи участников. В строке «предложить новость» получены ссылки на другие недавно созданные группы с девизом «отпустите хорошего человека!». В них фотографии Николая Анатольевича Тенея, его семьи.

За эти дни я по-новому узнал свой коллектив. Куда пропали недомолвки? Даже самые недобрые, сварливые коллеги встали на сторону Николая, потому, что все глупые предположения о его виновности не выдерживали критики! Люди объединились в одном желании – помочь хорошему человеку! Всех удивляло, как додумалась Карина до такой неправды? Наиболее прозорливые утверждали, что ребёнок – а Карина все же ребенок – сама не додумалась бы до такого. Кто или что ее толкнуло к подобному поступку? И, вообще, кто отец ребёнка?

Я неожиданно для себя отметил, что в коллективе прекратились распри, женская часть коллектива прекратила доставать своими колкостями горстку нас, мужчин. Вот что делает с людьми общая беда! Вообще, в школе априори не могут работать злые люди – злые не смогут иметь дело с детьми. Дети быстро раскусят такого взрослого и сделают его жизнь в школе невыносимой! Он сам сбежит! Либо такой несчастный станет маскироваться под борца за справедливость и строгого наставника, при этом будет несчастным всю свою жизнь в профессии.

Выходим на работу после каникул, часть классов продолжает обучаться на дистанте. Но нет покоя в душе. На сердце тяжесть тяжелая, груз из грузов. Нет добрых вестей о Николае Анатольевиче! Обвинение не снято!

Вместо послесловия

Знаете, милые мои, почему я переехал в Крым? Тяга к морю, теплу, солнцу и необходимость сменить климат часто болеющей дочурки, явилась мощнейшим фактором, двинувшим меня в сторону юга. Но, и потому что не смог отстоять свободу и жизнь учителя труда и технологии Николая Анатольевича Тенея. Его убили в тюрьме. Сокамерники узнали по какой статье сидит наш Николай, разбираться не стали, произошла драка, в результате «Теней Н.А. получил травмы несовместимые с жизнью», так было написано в бумаге, переданной Нелли адвокатом. Главное, что из сокамерников никто не ответил за смерть Николая, дело было закрыто за отсутствием состава преступления и невозможности доказать чью-то персональную вину. Тот, на кого сошлись все стрелки ответственности, уже должен был получить большой срок за ранее совершенное преступление.

Спросите, я здесь причем? Меня сильно волновал вопрос – не моя ли популярная заметка в интернете явилась поводом для расправы с другом в камере? То, что стены изолятора пропускают информацию из интернета ни для кого не являются тайной.

Совесть меня мучила. И не только совесть – коллеги как взбесились после этой страшной новости. Но об этом чуть позже.

Ужасно, что накануне страшной трагедии Нелли удалось добиться проведения ДНК-теста на отцовство. Но, так случилось, что результаты анализа пришли в день трагедии и были бесполезны! Николаю он уже был не нужен…

Нелли, плача в телефонную трубку, говорила, что теперь Николая обязательно отпустят! Отец ребёнка – не ее муж!

– Я никогда в этом не сомневалась, мой Коленька никогда бы этого не совершил! Он честный человек, хороший муж и прекрасный отец! Я подам в суд на этих нечестных людей, пусть отвечают за клевету и наши нервы!

Я радовался, как ребёнок. Ура! Справедливость восторжествовала!

Не прошло и более часа после нашего разговора с Нелли, как она перезвонила. Я решил, что появились новые сведения о Николае, надеялся на сообщение о его выходе из следственного изолятора. Но… Голос Нелли прозвучал тихо, как-то буднично, то, что она сказала, до меня дошло не сразу:

– Костя, а Николая больше нет.

– Его нет в следственном изоляторе? – я предположил в порыве все еще бушевавшей во мне радости.

– Его нет совсем, его убили…

– ????.... – я онемел, оторопел и смог только вымолвить, – Как? Такого не может быть!

– Это правда, прости, я пошла к сыну, он меня зовет.

Это были последние ее слова, на многие дни телефон оправдывался в ответ недоступностью абонента.

Так вот, то, что никто персонально не ответил за смерть Николая я вам, уважаемые читатели, рассказал. Нелли тихо похоронила мужа, собрала вещи, забрала детей и тихо покинула наш город. Куда? Кто-то сказал, что ее позвали к себе дальние родственники в Тулу. Уезжая, она написала в сети, что желает мне и моей семье процветания и просила помнить о Николае. На мой вопрос, будет ли она подавать в суд на Молдахановых, она ответила, что определенно нет и добавила, что Господь все рассудит. Больше на связь не выходила и как-то потерялась навсегда.

Я помню рвал и метал, позвонил к знакомому адвокату, который мне грамотно объяснил, что я по данному делу никто, поэтому со мной никто не будет даже разговаривать, а если жена Тенея решилась на такой поступок, то так тому и быть.

Директор школы порекомендовал мне не лезть больше в это дело, никому и никуда не писать, ничего не требовать. Люди там (где там, я так и не понял) серьёзные работают – к ним лучше не лезть, сами разберутся. Он советовал работать спокойно и об этом случае не бередить воспоминания, хотя бы в ближайшее время, хотя бы в память о Николае Анатольевиче.

Конечно, некоторое время в сети бурно обсуждался этот случай, но через неделю, прошла только неделя, все утихло! Мне было нелегко признать, что люди, действительно, устали говорить и писать об этом. К тому же упал очередной самолет, что стало новой всеми обсуждаемой новостью на короткий момент жизни.

Такова правда жизни: человек не может долго горевать о чужой беде! Единственно у кого смерть близкого продолжает оставаться кровоточащей раной и долго-долго не заживает – это родные люди. Наверное, в этом великая сила семьи, которая поддержит в трудную минуту, разделит горе, сохранит память о родственнике на долгие годы. Иначе, зачем люди живут семьями?

А что же, вы спросите, случилось со мной? Докладываю. Жизнь в коллективе стала совершенно нестерпимой. От дружеской атмосферы, о которой я писал выше, не осталось и следа. Почему-то оброненная мною, по глупости фраза, что возможно смерть Николай Анатольевич принял после моей статьи в интернете, стала определяющей. Никто не вспоминал, что Карина оклеветала учителя, а виновным в гибели Николая объявили именно меня! И понеслось! Только ленивый не показал на меня пальцем, обвиняя, что моя инициатива в сети и послужила причиной смерти коллеги.

Конечно, Герман Святославович пытался объяснить коллегам, что не стоит всех собак на меня вешать, что я тут не причем. Но мне показалось, что и он не до конца не уверен в правоте собственных слов. На очередное совещание секретарь принесла большой столовский поднос, доверху заполненный конфетами. Директор в самом начале обратился к коллегам и напомнил, что сегодня 40 дней со дня смерти Николая Анатольевича. Педагоги как-то по особенному тихо, поднялись со своих стульев и никого не надо было уговаривать почтить память коллеги минутой молчания. Герман Святославович попросил по завершении совещания помянуть Николая Анатольевича, взяв с собой несколько конфет.

Он всюду старался отвести от меня дурной взгляд и глупую речь, но было поздно, пожалуй. И молодые коллеги, которые раньше со мной тесно общались, как-то резко отдалились. Ладно бы только некоторые учителя потирали руки и злословили, так ведь и дети разных возрастов пытались у меня выяснить, что случилось, и почему учителя ехидно упоминают обо мне как о том учителе, что повлиял на смерть друга. Я не объяснялся, увеличивая скорость урока, однако внутри у меня переворачивалось, мешал в горле горький комок.

Я морально и физически не смог работать в школе, где на меня косились и не преминули обсудить, показать пальцем. Администрация ничего не могла сделать, я и не жаловался, не показывал слабость. Да и что смогли бы сделать малочисленные заместители директора? Провести воспитательную беседу с коллективом? По мнению части коллектива, я сделался убийцей своего лучшего товарища в школе. Инициатива повернулась боком, сделавшись необратимой. И наказуема была ядовитым презрением, токсичными флюидами проклятия витавших в атмосфере учебного заведения.

Мне ничего не оставалось, как сменить работу и коллектив. Представляете, милые читатели, даже учитель физкультуры и специалисты по единоборствам сделались чужими и ни в коем случаи не поддерживали меня. Максим здоровался, но как-то мимолетно, старался делать это на лету и убегал, у него не было времени пообщаться со мной дольше нескольких секунд, а Олег Михайлович (рукопашник) отворачивался всякий раз, когда я от нечего делать спускался в качалку от нечего делать. Не могло быть речи о том, чтобы он поделился соображениями насчёт техники современных бойцов или элементарно ответил на интересующие меня вопросы.

Я корил себя за смерть товарища с большей силой, с каждым днем эта ноша становилась все тяжелее и невыносимо давила на мозги. Ужасное стечение обстоятельств, я бы не пожелал испытывать коллегам то, что пришлось обдумывать и чувствовать мне! Я не был в тюрьме как мой, Царствием ему Небесное, трепетный друг, но ощущал себя сковано и мерзко. Как будто Некто мстил за нанесенные ранее мною страшные обиды из прошлой жизни!

Меня пригласил здоровяк-Фёдор Ган – в дешёвенькое кафе-столовую недалеко от школы. Мы тихо выпивали (что совершенно не разрешено делать, да и школа рядом), он осторожно расспрашивал о жизни Н.А., хвалил меня за то, что держусь молодцом и продолжаю работать.

– Ради семьи работаю, Федь, – признался я, слегка раскисший и раздобревший благодаря литру вкусного разливного пива. – Не было бы жены и прекрасных малышей – давно бы упростил себе нагрузку!

– Держись-держись, Константин Палыч! – Фёдор знал об особенности нашей школы. – Господь всё видит, – он резко взмахнул наверх своей, то ли огромной лапой, то ли крылом, как мне показалось в подпитии. – Как я узнал про Николая Анатольевича, чуть не рухнул. Не поверишь, я стал слабый-слабый. Не смог бы сжать ничью руку… дай вот…

– Не-не, – отдёрнул я тогда руку, спрятал под стол.

– Прости, я набрался уже, мне много не надо, – виновато отстранился он, вздохнув. – Кто-кто, но не этот золотой человек… Теней! У него же крылья были за спиной, – Фёдор, просияв в лице, глядел куда-то рядом со мной и часто моргал, словно видел явившегося наяву ангела-Николая-трудовика. – Ты посмотри, как с ним обращался директор – как с равным себе! А директор ваш, Герман Святославович… ты знаешь, видный человек, знаком с людьми, которые намного выше его положением. Он мог бы запросто быть директором в престижной гимназии, ему предлагали. Но он не согласился. Сказал, что не бросит свой коллектив. Вот, таков он, ваш директор! А Николая Анатольевича часто поминаем, внук очень жалеет, что нет кружка, куда он любил ходить.

Этот старик хорошо меня понимал. Как мне тяжело приходилось работать в такой обстановке. Оставаясь на трёх ставках, я невольно замечал глаза детей старшего звена, их колющие меня взгляды. Мне писали фейки в социальной сети, язвили, каково это мне, убийце хорошего человека.

Для себя я решил, что они скорей завидовали мне, эти скрывавшиеся под псевдонимами сатиры, потому что Николай Анатольевич постоянно общался и делился мыслями со мной, в школе мы были с ним близкими товарищами.

Но я не мог оставаться в «Лесной БОУ» не за какие деньги, простите.

В период моего худшего состояния на работе я написал в социальной сети Алексею Люценко, сбежавшему историку. На удивление он отозвался быстро. Я выложил общее мнение о том, как его отправили с работы по причине пьянки и того, что он связался со старшеклассницей. Алексей прислал несколько смайликов и после них, строчкой ниже, правду. Его не выгоняли с работы. Выпивает он лишь по праздникам и немного, а в его переписке со школьницей – ссылки на интернет-ресурсы и домашнее задание. Он предложил прислать переписку полностью, со дня её начала. У него всё было замечательно и начал он работать в краеведческом музее сразу, как уволился со школы. Он дал мне ссылку на личный альбом в его профиле, где выкладывал фотографии. И вправду: ничего дурного я не обнаружил. Ошиблись школьные всезнайки-коллеги, их предположения не имели под собой совершенно ничего! Вот я завтра приду на работу и выложу правду об увольнении Алексея! Пусть знают, как они ошибались!

Я так и сделал. Если честно, это мне надо было не для реабилитации Люценко, а для собственной поддержки: вы ошибались на счет историка так, как ошибаетесь в своем мнении обо мне! На удивление информацию об Алексее коллеги восприняли как-то лениво, без интереса и поспешили на уроки под спасительно прозвучавший звонок.

Облегчения и какого-то успокоения я так и не получил.

До конца учебного года я доработал относительно без потрясений. Ни директор, ни завуч меня не трогали по пустякам. Заявление на увольнение директор подписал мне без отработки. Он сказал несколько дежурных прощальных фраз и выдал трудовую книжку. За мной захлопнулась дверь «Лесной БОУ».

Я был неслыханно рад, что переехал, образно выражаясь, в мечту своего отца, возможности и условия которой подходили всему нашему семейству. Мы долго об этом рассуждали – как только жена начала жаловаться на этот грубоватый, не устойчивый климат. Супруга часто болела простудными заболеваниями, этот недуг передался и старшему нашему ребёнку – им обоим не подходил этот климат. Она очень обрадовалась, получив известия о переезде, откуда в сутках езды жило и множество её родственников, на юге. Мы продали две квартиры, капитальный гараж, дачный участок (десять соток). Мы знали, где будем жить (прислали фото) и примерно чем заниматься – каждый из нас об этом знал, включая самого старенького представителя – бабушку, она, несмотря на возраст, решилась на переезд, понимая, что одной здесь ей делать нечего.

Тем временем у нас вот-вот появится на свет третий ребёнок. Это был подарок судьбы, за него мы благодарили Господа в ближайшем православном храме, где служил просто замечательный батюшка. Отец Никифор внимательно выслушал мою печальную историю и сказал мудрую мысль, что только Господь может спрашивать с человека за его грехи! Никто из людей не должен навешивать груз ответственности на другого за то, что ты не совершал.

– У тебя, Константин, все впереди, только на Божьем суде ты узнаешь правду и ответишь за вольные и невольные прегрешения. Молись, Господь всемилостивый!

Неудивительно, что своего сына мы назвали Николаем. Жена полностью поддержала меня в этом решении.

– Пусть он будет таким же порядочным человеком, как Николай Анатольевич Теней. Тебе, Костя, повезло, что дружил с ним.

Я почему-то вспомнил строки В.В. Маяковского: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше!». Только чищу себя я, вспоминая поступки и слова Николая. Как только в работе меня накрывает одеяло лени и облако пофигизма, я кожей чувствую присутствие друга, который не позволяет отдаваться во власть моих природных пороков. Эта мысль становится навязчивой, но она меня ни сколько не тяготит. Таково влияние духа хорошего человека!

Как-то в беседе с отцом Никифором я предположил, что таких, невинно убиенных людей, как Николай, надо причислять к определенным категориям, например, святых мучеников. На что батюшка уклончиво ответил:

– На все воля Божия, сын мой, молись за упокой его грешной души! Живи здесь и сейчас!

И я живу. Мой родненький Николай растет не по дням, а по часам, и я приложу все силы, чтобы он стал счастливым!

Почему моё произведение написано по большей части в настоящем времени с посылом в прошлое, спросите вы? Никакой здесь, поверьте, связи нет с моим любимым временем в английском языке, которое я упомянул в начале. Набранные в повесть или в роман отрывки из моей жизни в школе, пример того, что может быть и происходит каждый день перед нашими глазами, однако мы бежим-бежим и во многом не способны установить рефлексию, взять на вооружение моменты, способные усилить в нас лучшие наши качества. Каждый наш новый день это очередная задача, итог этого дня – опыт, хороший или плохой, а это как мы им воспользуемся, какие выводы сделаем.

Я бы не хотел, чтобы похожие на меня молодые коллеги задумались о тех людях, которые рядом. Ценили самое хорошее и отметали плохое. Предугадать невозможно то, что с вами может случиться через некоторое время, но всегда найдутся рядом такие благородные люди, как Николай Анатольевич Теней. Их стоит держаться и пусть это прозвучит несколько пафосно – равняться на них.

Что? Вы хотели бы спросить меня о благополучии Карины Молдахановой, о её отчиме и семье в целом? Я не хотел бы о ней рассказывать, я попросту этой информацией не интересовался. В учительской «Лесной БОУ» бродили сплетни о том, что она родила мальчика, а потом они с мамой съехали в неизвестном направлении. Кстати, всезнающие сплетницы утверждали, что мальчик удивительно смахивал внешностью на отчима. Возможно, так оно и было в действительности. Если бы мать Карины предприняла конкретные действия на выяснение обстоятельств появления мальчика, то правда бы открылась. Хотя, я думаю, что она все и так узнала, только сил и смелости бороться за дочь у больной женщины не было.

Судя по тому, что отчим резко отбыл на Север в поисках работы и сгинул там, а женщины уехали, никто не собирался выяснять и добиваться правды. Все случилось так, как произошло! А кому эта, правда, теперь нужна? Николаю она ни к чему, Нелли – под покровительством добрых родственников. Отчим Карины пропал, надеюсь навсегда из жизни семьи Молдахановых. Я думаю, он отправился следом за Николаем Анатольевичем в это Неведомое Царство, где каждому уготовано своё, где Господь лучше людей управит с душой.

Я изредка искал в сети знакомую страницу Ламантины, она долгое время продолжала существовать, но не обновлялась. В один прекрасный момент страница пропала, как будто ее никогда и не было.

Так просто удалить страницу из сети – кликнул кнопкой на мышке, и нет тебя меж людей в Интернете! Если бы в жизни все было бы так просто! В этом случае мы превратились бы в роботов и киборгов без души и памяти! У меня на рабочем столе стоят семейные портреты и единственная поделка – ежик из шишек с ватно-клеевыми яблочками на спинке. Эту поделку подарил мне Николай. Я помню, с каким восторгом он мне рассказывал об авторе этой игрушки, неком малыше Саше. Мальчик изготовил ее на занятиях кружка и оставил, не забрал домой. На вопрос учителя о том, почему он не уносит поделку домой, малыш ответил, что разрешает учителю подарить ее хорошему человеку. Тогда я принял сувенир несколько равнодушно, сколько этих милых поделок дети мне дарили в классе по разным поводам! Не тащить же все домой! Но, когда мы накануне переезда перебирали вещи, я с удивлением ее обнаружил в дальнем углу своего письменного стола. И не поднялась рука выбросить эту милую штучку. Так она и переехала с нами, а теперь стоит рядом с фотографиями. Если мне подарили эту поделку, то, значит, я – хороший человек! Не стал бы Коля обманывать надежды малыша и дарить игрушку кому попало!

На моей странице в сети сохранилось несколько старых фотографий, на которых Коля улыбается, мастерит и как всегда, в окружении ребят. Кстати, Карины, на них нет. Случайно или закономерно? Думаю, так и должно быть! Я не злопамятный человек, но хотелось бы, чтобы Карина поняла, какую страшную ошибку совершила в своей маленькой жизни, какой груз предательства взвалила на хрупкие детские плечи! Хотя, кто знает, может она и не могла поступить иначе?

В произведении американского писателя из поколения «Битов», Генри Миллера «Роза распятия» я обнаружил странный образ:

– «Мальчишка, сидящий при тускло-жёлтом свете в собачьей будке, улетал далеко: он жил в лабиринтах великих мыслей, как униженный богомолец, припадая к складкам священных одеяний. От очевидных истин он переходил к воображению, от воображения – к собственным вымыслам. И перед этой последней дверью, откуда нет возврата, страх преграждал ему путь».

Может и Карина, как ребенок из этой собачей будки не могла выбраться и нашла единственный, ей подходящий путь?

Свой этот художественный труд об учителе я посвящаю родным, которые готовы помогать мне и моей семье, невзирая на личное время и загруженность на работе. Не было бы у меня мамы и бабушки, отца, я бы многого не смог добиться и на педагогическом фронте, и на творческом поприще.

Особо благодарю хорошего человека, доктора исторических наук, русского писателя и журналиста, редактора журнала «Наша молодёжь» П.Ф. Алёшкина, знатока человеческих душ – он подвиг меня на работу по данной теме. Спасибо вам, дорогой наставник!

 

 

^ Название, принятое в Ордене джедаев, для обозначения молодых людей, обучающихся Силе при одном из магистров.

^ Химия – перевод с английского.

^ Ошибки – перевод с немецкого.

^ Кимешек – казахский головной убор замужних женщин из тонкой светлой ткани, плотно облегающий голову, закрывающий шею, грудь, плечи и спину.

^ usw – сокращение, принятое в немецком языке (undsoweiter – и так далее)

^Могучие древесные жители мира «Властелин колец», придуманного Д.Р.Р. Толкиеном. Книгу (три тома) я прочитал раз, а фильм (первую часть) пересматривал, наверное, раз двадцать в детстве.

^ Объяснение – перевод с английского.

^Если вы, дорогой читатель, подумали, что эти девочки и есть те «разгильдяйки» с матерщиной и угрозами – нет, вы ошиблись, это другие.

^«Призрак в доспехах» - популярное многосерийное анимэ.

^ Это очень мило… супер! – в переводе с английского.

^ Сериал моего детства. Данные из интернета: состоит из пяти сезонов и включает 88 серий. Снимался в 1995—2000 годах. Рассказывает о группе путешественников, которые нашли способ путешествовать («скользить») по параллельным вселенным.