ЖЕСТОКИМ МНЕ – НЕВМОЧЬ…
Жестоким мне – невмочь,
А добрым – очень трудно...
Раскаянье – под утро,
А мучиться – всю ночь.
Безумным – не могу,
Рассудочным – не смею...
Вот, кажется, – иду,
А движется аллея
Сквозь запахи и мглу.
ЗРИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛ
Зажегся свет, и занавес упал.
Зал опустел, затих, слегка усталый.
Каких побед он только не знавал,
Каких он только не видал провалов!
Бывало, он от ужаса дрожал,
Когда от смеха корчилось пол-зала.
Порой, как сумасшедший, хохотал
В то время, когда публика рыдала.
Неисправимый Скептик, Дух, Колдун,
Романтик, Раб, Суровый Повелитель,
Кривляка Шут, Коварный Искуситель…
Ему актеры в дань сердца кладут.
И воскресает, умирая тут,
Ничтожный, Пошлый и Великий Зритель.
ДОНАТАСУ БАНИОНИСУ
Сонет
«Невыносимо, когда бездарен,
Когда талантлив – невыносимей!»
Андрей Вознесенский.
Судьба не каждого ведет наверх,
И слава не для каждого – награда:
Одним – скорее мука, чем услада,
Другим, как погремушка для утех.
Поэтому не будем ставить вех
И утверждать, что только так и надо…
Кому удача – деньги, смех и радость,
Кому успех – бессонница и грех.
Вас вроде бы Фортуна повела,
И козырную выбросила карту,
И так порой улыбчива была,
А все же доводила до инфаркта.
Талант – не рай! – кипящая смола,
Кошмары Гойи*, чудеса Монмартра…
* Кошмары Гойи – имеется в виду последний цикл «Черных картин». Намек на исполнение Банионисом роли Гойи.
МИР СОТКАН ИЗ ВОЙНЫ
Мир соткан из войны,
Война – одежда мира.
Мы святы и грешны,
Творим и бьём кумиров.
Войною правит мир,
А миром правит ложь.
Направо – дезертир,
Налево – мат и нож.
Я из страны в страну
Бреду в слезах кровавых,
То левых обогну,
То увернусь от правых.
Замученный собой
Брезгливый недотрога,
Меж миром и войной
Ищу дорогу к Богу.
О КНИГАХ
Есть мысли, которые не умирают,
Они, словно змеи, тебя обвивают
И жало своё в твою душу вонзают,
Пытают и жгут, и пощады не знают.
И боль не стихает, а только растёт,
Её собирают, как благостный мёд,
Поэты, пророки, посланники звёзд.
Над бездной возводят сияющий мост.
И вечность из книг нам тихонько кивает,
Войти осторожно к себе приглашает…
Ворвёшься и сгинешь, как древние Майя,
Всё зная, но сути тех знаний не зная.
И книги ответов в себе не таят.
Ты слово вкушаешь, как сладостный яд.
Над бездной вопросов сияющий мост
Возводят поэты, посланники звёзд.
ГОРЯЩЕЕ
Горят все дела и расчеты,
Горит за рекою закат.
И тысячи алых пощечин
Которую осень горят.
В тот вечер глаза за вуалью
Сверкали! Взрывались слова!
Неслыханной песней прощальной
Гудели в камине дрова!
Ах, если б вернуться теперь мне
В то огненное «назад»!
Когда-то я хлопнул дверью,
А щеки сегодня горят.
ТЫ И МОИ ГУБЫ
Перебила, сказала: "Глупый,
Разве можно бояться любви!"
И мои побледневшие губы
Бросив к солнцу, шепнула: "Лови!"
Я поймал, но что с ними делать?
А она рассмеялась: "Чудак!
Для чего же рука моя белая?
За нее и - наверх, на чердак.
Там окошко старухою будет
Паутину дремотно вязать.
Неужели и там свои губы
Не найдешь ты куда девать?"
ТЫ И ГОТИКА
Костёлу Св. Анны, Вильнюс
Вечерний август, подобрав полу заката,
Бредет устало по ступеням крыш...
На улице Пилес ты алою заплатой
В одежде синих сумерек горишь.
К тебе благоволит средневековье,
Ракушки двориков доверчиво открыв.
И готика заломленною бровью
Несет тебе восторженный порыв.
И, позабыв мятежные заботы,
Забросив мельницы, спустившись на бульвар,
Тебе нашептывает ветер что-то,
Как старый и влюблённый антиквар.
ТЫ И РАЗЛУКА
Вот еще одни сутки прошли.
Завершился круиз по неделе.
Друг без друга мы так хороши,
Ну а главное - не надоели.
Мы в разлуке чуть ближе с тобой,
Ни детьми, ни нуждой не делимы.
Лягу спать, и ты снова со мной,
Хоть со мной лишь луны половина.
Я ль тебя полюбить не успел,
Когда за ночь не раз и не дважды
Многомильную эту постель
Обошёл и заплакал от жажды.
И, как путник, застрявший меж дюн
Бесконечной и вьюжной пустыни,
Рассыпаюсь и брежу, и жду,
В миражах загораюсь и стыну.
ЗА ДОЛАМИ-БЕДАМИ...
За долами-бедами,
За рекой тревог,
На горе неведомой
Виден теремок.
Весь в забавных масках,
Солнышком пронизан,
Гнезда свили сказки
На его карнизах.
Как бы грустен не был ты,
Заходи туда.
Там плетут волшебники
Сети-невода.
Сети легче пуха
И прозрачней газа,
Белые – для слуха,
Синие – для глаза.
Девочки и мальчики
Попадают в них.
Сны в домашних тапочках
Окружают их.
Сказочных историй
Призрачные тени…
Там живут актеры
На волшебной сцене.
НЕ МОГУ, НЕ УМЕЮ, НЕ ВНИКНУ…
Не могу... не умею... не вникну...
То ли стар... то ли мудро труслив...
Но пугает меня палитра
Каре-сине-зеленых слив
Под ресницами королевен,
Восхитительных ворожей,
Что готовы сгореть, и в гневе
Вырывают меня из дней
И заносят в солнечный терем,
И швыряют в кромешную мглу,
Оккупировав, словно Каренина,
Беспрерывным, как поезд, "Люблю"!
Я К ТЕБЕ ПРИХОЖУ НЕЗАМЕТНО И ТИХО…
Я к тебе прихожу незаметно и тихо, как полночь.
Неуверенный шаг моих ног вроде боя часов...
Ты дрожишь, ты ждешь, может, явится чудо на помощь.
Чуда нет. Только я, бледный призрак мечтательных снов...
Ты не любишь меня. Я, в общем, случаен, как мачта,
Заплетенная в волны и в судорогу твоих рук.
Я тебя не люблю. Я курю, раздраженность за пазухой пряча.
Ты покорно молчишь, продолжая немую игру.
Ты все знаешь, я – тоже. Слова и поступки иссякли.
Безысходность и скука тоскливо сжимают сердца...
Все идет, как в плохом детективном спектакле:
Зритель понял давно, но нет почему-то конца...
ЕЩЁ В ЩЕЛЯХ, КАК ВОР, ШНЫРЯЕТ…
Еще в щелях, как вор, шныряет
Полупростуженный февраль;
И дом слезится и чихает,
И денег на лекарства жаль;
И сумасшедший запах почек
Еще не тронул струн души,
И дико стервенеют ночи,
Огни метелью притушив...
А я, дрожа под одеялом,
Отогревая телом простынь,
Молю, чтоб началась сначала
Все понимающая осень.
ФЕВРАЛЬ
Февраль шалит, февраль хохочет,
На фонари швыряя снег,
И пьяными губами ночи
Вопит о том, что любит всех!
И в радостном ажиотаже,
На столб взобравшись, как монтер,
Узорами окошки мажет
И в щели лезет, словно вор.
И, отодвинув занавески,
Присев на письменном столе,
Вдруг скажет, что устал он зверски,
Что хочется побыть в тепле...
ВЕЧЕР
Бродяга ветер, солнце опрокинув,
Пурпурное вино разлил по облакам.
И каждая сосна, свой приподняв бокал,
За день прошедший пьет неторопливо.
А солнце льет и льет рекой вино заката,
Склоняется, боясь остатки расплескать.
И сосны, захмелев, качаются слегка
И что-то древнее гудят замысловато.
