К началу XVIII века, когда ценители музыки впервые услышали о священнике Антонио Вивальди, Венецианская республика прошла пик своего торгового могущества. Число жителей сократилось на четверть (до 140 тыс.). Морская империя теряла население и острова, зато у гондольеров росли чаевые. Как водится, в период упадка многократно увеличилось число завсегдатаев опер, любителей кьянти и ночных прогулок, и город наводнило невиданное количество аристократов и просто бездельников со всей Европы, проматывающих фамильные достояния. Всех сводили с ума чад этих продуваемых насквозь тратторий, еженедельные премьеры опер, ошметки карнавальной мишуры, плавающей в каналах. Если бы не Великий пост, когда театры закрывались, могло бы показаться, что карнавал здесь никогда и не кончается, иногда только меняют замусоленные скатерти в ресторанах, а сам праздник тлеет круглый год, порой вспыхивая фейерверками, пожарами, выездом дожей, скандальным представлением.
В эту счастливую для музыкантов эпоху даже слава никому из них не обеспечивала безбедное существование, но и любители легко могли найти неплохую подработку. Музыкой жили так, как сегодня — сериалами или футболом. Непрерывно в разных концах города звучали тенора, колокола, струны. А замолкали профессионалы, становилось слышно, как на канале дерет глотку гондольер или в ближайшей окне на бегу высвистывает модную арию официант.
Когда классика — дурной тон
«Любой современный музыкант мечтал бы услышать, как звучала Венеция того времени. Хоть бы на пять минут туда!» — говорит Ольга Мартынова, клавесинист, победитель нескольких музыкальных конкурсов (в том числе и в Италии), преподаватель Московской консерватории. Подход к музыке был тогда совершенно иным. «В Х VII — XVIII века в нотах записывали только басовую партию и общее направление движения, а дальше уж каждый исполнитель создавал собственное произведение. Примерно так сейчас играют джаз, — рассказывает музыкант Дмитрий Синьковский, победивший прошедшим летом на конкурсе скрипачей в Брюгге. Да и слушатели эпохи Вивальди были люди иной культуры. В отличие от нас они очень легко считывали библейские сюжеты и цитаты в сложной ткани ораторий или кантат, но зато они никогда не слышали той музыки, которую мы привыкли считать классической. Ни Генделя, ни Моцарта. Классическая музыка, основанная на мажорно-минорной системе, только зарождалась. Сейчас эта система наиболее привычна для слушателей (хотя наряду с ней существуют и другие — в церковных песнопениях, этнической музыке и проч.) и лежит в основе любой попсовой песенки, а тогда это было новостью. Кроме того, ничего похожего на нынешнее благоговение перед старинной музыкой не было. До Х I Х века, когда возник интерес к музыке прошлого, от музыкантов при каждом выступлении требовали новых сочинений, и композиторам приходилось регулярно и очень быстро сочинять. Вивальди мог написать ораторию за три дня, а оперу — за пять. (Для сравнения: на оперу «Иоланта» у Чайковского ушло два месяца, на другие — еще больше.) За ремесленную сноровку рыжий священник заслужил несправедливую насмешку более близкого нам по времени Стравинского, который заметил, что Вивальди написал не шестьсот концертов, а шестьсот раз один и тот же концерт.
«В те времена, слава Богу, все композиторы смиренно считали себя ремесленниками, — объясняет Ольга Мартынова. — Это в XIX веке индивидуальное начало стало превозноситься, развился культ автора-творца. Композитору барочного, классического видения не могло даже в голову прийти, что это он сам сочиняет свою музыку. Музыка — дар Божий. Поэтому и с авторским правом не было проблемы. Композиторы (и Бах, и Вивальди) постоянно использовали и развивали музыкальные темы, взятые у своих коллег, не всегда упоминая, у кого именно. И это не было плагиатом».
Не мистификация ли сам Вивальди?
Нам трудно представить, как звучала Венеция времен Вивальди, но главной загадкой остается характер самого музыканта, его двойственность: монах, который сочинял и ставил оперы. Документов о его жизни явно недостаточно. Беллетристы пользуются этим вовсю, заполняя белые пятна дикими выдумками — вплоть до того, что среди творений Вивальди есть зашифрованная партитура Страшного суда. Серьезные же исследователи признают, что некоторые из недавно открытых сочинений Вивальди, да и отдельные биографические линии, могут оказаться мистификацией.
Тем не менее, если держаться неоспоримых фактов, можно утверждать, что отец Антонио Вивальди был парикмахером. Это не мешало ему играть на скрипке в городском оркестре собора св. Марка и дать своему первенцу первосортное музыкальное образование.
Всего в семье музыкально одаренного брадобрея было шестеро детей. Старший, Антонио, в пятнадцатилетнем возрасте был пострижен в монахи. Из-за врожденного сужения грудной клетки у него часто случались приступы бронхиальной астмы. Однако Антонио, несмотря на болезнь, серьезно готовился к священническому служению. Он неукоснительно следовал правилам монашеской аскезы, исполнял церковные послушания, но с не меньшим усердием, чем главы Блаженного Августина, усваивал пассажи популярных тогда итальянских композиторов Арканджело Корелли, Томазо Альбинони и других гениев эпохи.
23 марта 1703 года юноша был посвящен в духовный сан. За цвет волос его сразу прозвали рыжим священником. Первое же самостоятельное богослужение чуть ли не закончилось обмороком. Как пишет итальянский исследователь Вирджилио Боккарди, «служба длилась дольше обычного, и когда под конец дон Антонио произнес слабеющим от волнения голосом » Ite Messa est «, если бы не стоящий рядом настоятель, который поддержал его, рыжий священник упал бы у алтаря».
В итоге из-за астмы самостоятельные церковные службы он отправлял едва ли больше года. Венецианские остряки пустили слух, что рыжий священник постоянно покидал алтарь, чтобы записать приходившие в голову музыкальные темы. На самом деле, по признанию Вивальди в одном из писем, он отлеживался в ризнице, пережидая тяжелые приступы. Наконец духовное начальство разрешило ему ограничиться вычитыванием особого молитвенного правила, что монах-композитор и исполнял, до конца жизни не расставаясь ни с сутаной, ни с молитвенником.
Консерватория — это сострадание
Консерваториями в Италии тогда называли детские приюты, где обучали ремеслам. Консерваторию Пьета основал один францисканец. Началось с того, что он ходил по городу и, громко взывая к венецианцам, собирал милостыню для брошенных детей. " Pieta !" («Сострадания!») — кричал он. В 1346-м при поддержке властей города монах основал братство и на собранные деньги купил несколько домов около площади Багора. В 1700 году в Божием доме Пьета было около девятисот сирот.
Большую часть своей жизни Вивальди проработал преподавателем музыки в Пьета. К музыкальным занятиям были допущены только сорок воспитанниц. Они вели затворнический образ жизни и даже во время еженедельных, очень популярных концертов были скрыты на хорах от зрителей за резной позолоченной решеткой. Аплодисменты на этих концертах были запрещены. Идущая сверху музыка переполняла пространство небольшой, десять на двадцать метров, деревянной церквушки и вызывала у слушателей такой восторг, что они надолго сохраняли память о концертах, а славу о приютском ансамбле разнесли по Европе. Жизнь в приюте проходила в тишине и строго регламентировалась звоном колокольчика. «Весной и летом на сон отводилось не более семи часов, с приходом сезона дождей и первых холодов разрешалось поспать на час подольше, — пишет Вирджилио Боккарди. — Был общий запрет на общение с посторонними, за исключением близких родственников. За прилежание в труде и примерное поведение девушки могли рассчитывать на лиру-другую на карманные расходы. Ежедневные занятия были очень трудными и требовали беспрекословного послушания».
Тем не менее ученицы Вивальди находились в более завидном положении по сравнению с другими насельницами этих похожих на бастионы домов с маленькими окошками. Они могли общаться с маэстро, чудаковатым, строгим, но заботливым. А он старался, чтобы его музыка была им понятна. До сих пор можно услышать обвинения, что сольные партии во многих известных концертах Вивальди могут исполнить даже любители. Действительно, он много писал для начинающих, легко сочинял по любому поводу, зарисовывая настроение, музыкальную идею, увиденную птицу, услышанную историю.
В Средние века церковные композиторы иногда придумывали музыку, невозможную для исполнения. Она существовала только в виде нот, считалась, что это музыка не для земных слушателей. Вивальди невозможно представить в роли подобного композитора. Он писал для приютских воспитанниц, для знакомых исполнителей и готов был показать любому, как играть тот или иной пассаж. Но видимая легкость его сочинений очень условна. Если любитель и способен воспроизвести общий мелодический контур, то полноту звучания и точность гармонии все равно способны передать только настоящие мастера. «Вивальди — это праздник инструментальной музыки, скрипичная феерия. Он сам был виртуозным скрипачом и лучше других знал, как показать самое эффектное в звучании скрипки», — говорит Дмитрий Синьковский. Конечно, есть у маэстро и сочинения для виртуозов. Кроме того, остались свидетельства, что при исполнении своих сочинений дон Антонио — обычно ближе к концу — добавлял каприччио (импровизации), которые не включал в опубликованные партитуры. Они были слишком сложны для исполнительской школы того времени и на потрясенных слушателей производили впечатление почти цирковой уловки: как будто на их глазах пробегали по соломинке через пропасть.
Искушение оперой
До Наполеона, который в 1797 году покончит с независимостью Венецианской республики, еще было далеко. Но все искусства находилась в городе под неусыпным оком инквизиции. Постепенно утрачивая реальную власть, она стала изощреннее по части тайной. Совет Десяти, высший юридический орган Венеции, поддерживался армией платных агентов, и полномочия его простирались от цензуры до контрразведки. После оперного представления каждого именитого зрителя сопровождали две тени — театральный служка с фонарем и неизвестный, от фонаря прячущийся. Дон Антонио, поучиться у которого приезжали со всей Европы, находился под надзором. Иногда в свиту ему посылалось сразу несколько филеров, и они становились так надоедливы, что маэстро отваживался на скандал. Секретарь инквизиции немедленно извинялся, признавая, что «произошла ошибка».
С какого-то момента Вивальди уже не хватало приютского ансамбля для реализации своих композиторских замыслов. Он решился на оперные постановки.
Опера в XVIII веке не была таким пафосным мероприятием, как сегодня. Карло Гольдони (сочинивший несколько либретто для Вивальди и оставивший ироничные воспоминания о нем самом) писал, что опера подчинена «особым правилам и обычаям, которые, правда, лишены здравого смысла, но которым приходится следовать беспрекословно». Например, сначала на сцену выводились второстепенные персонажи, чтобы публика успела рассесться. Зрители в ложах могли позволить себе пировать, отгородившись от зала шторками, плюнуть или что-нибудь бросить вниз, а те, кто стоял ниже лож, разговаривали, грызли каштаны, семечки, жареных кальмаров, свистели и вопили так громко, что заглушали певцов.
В эту клоаку Вивальди увлекала открывшаяся возможность творить целые музыкальные миры. Маэстро вовсю экспериментировал с составом оркестра, вводя разные экзотические инструменты, вроде охотничьего рожка, для разнообразия звуковой палитры, что позволяло пробуждать в воображении зрителей самые сложные сюжеты. Производили впечатление на толпу и стереоэффекты — когда та или иная тема вдруг поддерживалась музыкантами, спрятанными за кулисами, отдаленное эхо усиливало ощущение тайны или предчувствие развязки. Опыт звуковой живописи он потом использовал и в Пьета. Долгое время в приютском ансамбле не было духовых инструментов, считавшихся неуместными в богоугодном заведении. Вивальди ввел их, наряду с неизвестной Венеции мандолиной, в оратории по библейской истории Юдифи и Олоферна. И зрителей окутала иудейская ночь, полная перекличек часовых, шороха шагов, тревоги и надежды.
«У Вивальди немало гениальной иллюстративной музыки, хотя, конечно, не все его произведения иллюстративные, — рассказывает Ольга Мартынова. — Но, например, замечательный концерт под названием „Ночь“. Или знаменитый „Щегленок“ — концерт для солирующей высокой флейты, самой маленькой тоненькой блок-флейты. Играя свои виртуозные пассажи, она с успехом имитирует птичьи переливы. А ноты знаменитых » Времен года " связаны со стихами. Например, стихотворение рассказывает, как идет человек по льду озера зимой и падает. В этот момент музыка изображает, как он падает. Так же оркестр изображает, как человек стучит зубами, как лают собаки вдалеке. Вообще-то в Венеции зимой дождь. Мне всегда было интересно, где Вивальди увидел это озеро со льдом«.
Венский нищий
Своими неустанными трудами дон Антонио стяжал в итоге... забвение на три столетия. Равнодушие публики проявилось уже в конце жизни. Слава рыжего монаха порождала насмешки, пересуды. Дошло до того, что несколько опер, которые он готовил как импресарио, по ложному навету запретили. Пропали вложенные средства. Солисты из-за сорванных контрактов подали на него в суд. Вивальди уехал в Вену, где когда-то ему обещали покровительство, но и здесь былого любимца публики уже никто не ждал. На чужбине, загнанный долгами и совершенно больной, композитор умер. Не прошло и суток после кончины, как его похоронили в могиле для нищих. Через месяц в его венецианский дом, где жили две незамужние сестры, явились судебные приставы и описали все имущество.
А еще через несколько десятилетий о нем помнили только специалисты. Партитурами Вивальди в течение нескольких веков интересовались разве что монастырские мыши. Но в 20-х годах ХХ столетия нотные рукописи этих сияющих концертов были вдруг найдены и извлечены из забвения. Сотни композиторов прошлого так и остаются забыты, заперты в своих эпохах, а вот Вивальди в этом отношении оказался счастливчиком. И в какой момент!
Искусство, современное Первой мировой войне, напрочь забыло о цельности, гармонии. Пикассо выпустил в свет своих кубических девушек. Партитуры в своей подробности и заумности начали походить на описания станков. Возникла музыкальная система (атональная музыка), столь же далекая от мажора-минора, как дизельный двигатель от скрипки (композитор, герой знаменитого романа Томаса Манна, даже отдает душу дьяволу за изобретение этой системы). И тут вдруг Вивальди — сокровище музыки солнечной, полной жизненной силы! После Второй мировой музыканты дружно принялись осваивали вновь обретенного композитора-монаха, поучиться точности и гармонии у которого призывал еще Бах.
В наши дни прозрачные концерты венецианца порезаны на звуковой фон для супермаркетов и рингтоны для мобильников. «Это абсолютно естественное применение», — замечает Ольга Мартынова. Вивальди часто используют в кино, когда нет средств на современного композитора. Он превратился в стандартную музыкальную декорацию, которую можно легко экспортировать в любой пейзаж и любую стилистику. Это своеобразная палочка-выручалочка, опция, облагораживающая изображение, патина под старину. Кто не знает биографии Вивальди, никогда не догадается, что такую полную света, птиц, слез, печали, счастья музыку писал неудавшийся священник, чудаковатый монах, постоянно преследуемый приступами астмы. Да и тот, кто знает, не сможет ответить, почему нам, сложным, занятым современным людям, так нужна эта простая скрипка, которая рассказывает о каком-то путнике, пересекающем зимнее озеро по льду.
Автор Андрей Кульба
#564 D7 D8 Вивальди
