Хотите улыбнуться? Вообразите, что при знакомстве с кем-то царь всё это проговаривает! Или представляется совсем коротко: «Жандарм Европы!» Этот неофициальный титул ему, а вместе с ним и России, присвоили после одной «спецоперации».
В 1848 году в Венгрии, которая была частью австрийской империи, началась революция. Восставшие хотели создать независимое государство без крепостного права и с венгерским, а не немецким государственным языком. Николай I наблюдал за ходом событий примерно с таким чувством, как Брежнев сто двадцать лет спустя – за «Пражской весной». Похудел от опасений и тревоги, срывал зло на придворных и воспрял духом, когда весной следующего года молодой австрийский император попросил у него военную помощь. Франц-Иосиф имел в виду «ограниченный контингент» русских войск – 30 000 солдат, но Николай так ненавидел любую революцию, что послал в шесть раз больше.
За три месяца эти полчища «принудили венгров к миру». Военный историк стал бы рассказывать, какая колонна куда маршировала и сколько имела пушек. Но нам интересно другое: как русские солдаты и офицеры вели себя в цивилизованной стране?
Мне посчастливилось найти в Google.books очень редкую книгу: «Походные записки 1849 года». Автор – 24-летний прапорщик Пётр Алабин из рязанского дворянского рода. Монархист, антисемит, любитель вин и красивых женщин – словом, типичный царский офицер. Но любознательный и довольно искренний. Вел он свои записи с оглядкой, ибо, как писал проехавший по России в эпоху Николая I маркиз де Кюстин, «лгать в этой стране означает охранять общество, сказать же правду значит совершить государственный переворот». Издать их удалось в Самаре почти сорок лет спустя. На титульном листе красуется надпись: «Печатать дозволено цензурою». весть, что вычеркнул цензор из «Походных записок» Алабина, но тем ценнее рассеянные в этой книге крупицы правды.
В середине мая 1849 года войскам зачитали манифест Николая I: «Мы (Божиею милостию и т.д.) повелели армиям Нашим двинуться на потушение мятежа и уничтожение дерзких злоумышленников, покушающихся потрясти спокойствие Наших областей». И 180-тысячная армия двинулась в Венгрию через австрийские Галицию и Карпаты. Пехота, как ей и положено, шла пешедралом.
Верноподданный прапорщик Алабин был настроен романтически и рвался в бой с «шайками злоумышленников». Но за сорок лет он поумнел и написал в предисловии к книге: «Русского посланника в Бельгии спросили: «Какая была, говоря откровенно, действительная причина вмешательства России в 1849 году?» Посланник ответил, что это вмешательство не имело никаких оснований. Оно было плодом личной фантазии императора Николая Первого». Что-то до боли знакомое слышится мне в этих словах…
Почти никто из той армии раньше не был в Европе, ведь со времени последних сражений с Наполеоном прошло 35 лет. Немудрено, что первый же западный город удивил пришельцев. «Тарнополь (т.е. Тернополь), – пишет Алабин, – красотою, чистотою, порядком не похож на наши города». И Лемберг (Львов) тоже. И Самбор… Обидно, правда? Поэтому в Самборе накипело –«макнули» местных!
Там по случаю Празднования Тела Господня католики пригласили русский военный оркестр и попросили его играть религиозную музыку. «Но в самый торжественный момент церемонии, – пишет Алабин, – когда ксендз вознес перед алтарем дароносицу с дарами и благословил павший при этом на колени народ, наши музыканты совершенно неожиданно грянули «Боже, Царя храни!» Случай этот, никем не предвиденный, польстил нашей народной гордости».
Знай наших! Но это было только начало. Читаем дальше:
«Множество уже было случаев мелких оскорблений, наносимых русскими австрийским офицерам: к ним придирались за всякие пустяки. Наши старались пред ними выказать превосходство своих войск: попрекнуть их поражениями, ими понесенными, и напомнить им, что они без нашей помощи давно бы погибли. Наши с удовольствием рассказывали всё, что хоть сколько-нибудь могло их унизить, отбивали у них женщин и тому подобное. Где-то, в одном трактире, столкновение с австрийскими офицерами дошло до того, что нескольких из них наши выбросили в окно. В другом месте одного австрийца за какое-то неосторожное слово просто нагайками отваляли».
А вот ещё характерная история от Алабина. Русский и австрийский офицеры что-то покупали в лавке, причём австриец платил банкнотами. Недовольная хозяйка поставила ему в пример русского, заплатившего золотыми монетами. «Хорошо им платить золотом, – отвечал австриец, – когда их наняли за нас сражаться». Оскорбленный таким замечанием русский вызвал австрийца на дуэль и убил его. Когда императору Николаю донесли об этом, он сказал: «Русскому офицеру сделать строгий выговор за то, что он в военное время подвергал опасности жизнь свою. Он должен был тут же на месте убить австрийца!..»
От начальства великодержавная спесь передалась «нижним чинам». Австрийский офицер спросил русского солдата: «Знаешь, зачем вы пришли сюда?» – «Знаю». – «Зачем же?»– «Немцев за уши из грязи вытаскивать!» (Слово «австрийцы» отсутствовало в мужицком лексиконе)
Хамством, бахвальством и гордыней пришельцы прикрывали свой голый зад. Видеть пропасть в культуре и особенно в благосостоянии между нищей немытой Россией и Австрией было для них невыносимо.
«Решится ли Алабин сказать о грабежах?» – думал я, читая «Записки». Решился! Правда, почти в конце, на 142-й странице: «Это печальная правда, что наши грабили где только могли». И продолжил (будьте внимательны!): «Конечно, этим делом трудно было заниматься регулярным войскам, так как в редких только случаях им дозволяли занимать сёла и деревни, обыкновенно располагая войска биваками, вне поселений; но зато казаки, конвойные при обозах, целые орды денщиков и фуражиров грабили всё, что попадалось под руку».
Здесь надо выделить жирным шрифтом три слова: «целые орды денщиков». Автор то ли случайно проговорился, то ли умышленно намекнул в условиях цензуры на интереснейший факт: грабежом занимались и русские офицеры! Ведь денщик не мог без ведома своего офицера надолго отлучиться, нотаких, оказывается, были «целые орды»! Значит, промышляли для своих господ, оставлявших им за труды часть награбленного.
Венгерский город Токай пострадал от пришельцев больше других. Надравшись в старинных винных погребах, они демонстрировали русскую удаль – разбивали бочки с токайским. Но это ещё цветочки. Донские казаки, пишет автор, «разграбили многие дома, переломав и перебив всё, чего не могли унести с собою». Хозяев, пытавшихся протестовать, убивали. Для оправдания пустили слух, что из тех домов якобы стреляли. Алабин называет его «измышлением жаждавших пограбить город».
Глаза армии – разведка, но она толком не знала, где находится неприятель. Наверное, её пуще всего интересовало, где можно поживиться… Автор «Записок» называет её «до безобразия плохой» и добавляет, что гоняться за избегавшим сражений противником приходилось «ощупью, как слепой пробирается без поводыря, с одной своей клюкой»…
Так и не довелось нашему прапорщику побывать в бою. Зато в городе Кашау (ныне Кошице) он и его коллеги выступили в роли жандармов, помогая австрийской полиции:
«Я, поручики Левшин и Гебель получили приказание, приняв в свою команду 30 солдат с заряженными ружьями, этой же ночью арестовать тех лиц, на которых нам укажут австрийские комиссары. Вся эта экспедиция против мирно спавших кашаусских обывателей совершилась в величайшей тайне. На долю каждого из нас досталось арестовать по 20 лиц. Ночь была – зги не видать. С потайными фонарями мы пробирались по неосвещенным улицам города и, окружив указанный нам комиссаром дом, занимали все выходы такового. Комиссар стучал во входную дверь или ворота и, когда их отворял привратник, мы с десятью солдатами пробирались к квартире намеченного лица. Некоторые из квартир отворялись тотчас после того, как в их двери стучал комиссар, а некоторые, несмотря на его настойчивые требования именем закона и австрийского императора, отворялись только после угрозы сломать двери. После вступления в квартиру начинался поиск требуемого лица, и тут-то происходили сцены, которых не дай Бог видеть никому. Признаться, не раз приходилось украдкой утирать слёзы, когда вдруг почтенная старушка, мать арестовываемого, бросалась на колени и обхватывала наши ноги, умоляя пощадить и не трогать её единственного сына…»
Чувства прапорщика понятны, но это у него с непривычки. Ещё пара таких ночных «экспедиций» – и перестал бы пускать слезу, а там, глядишь, стал бы отталкивать старушку ногой…
В августе венгерская армия капитулировала. Одной из причин стал острый конфликт между её главнокомандующим Гёргеем и лидером революции Кошутом. За три месяца русская орда понесла небольшие боевые потери: 0,7% убитыми и 2,5% ранеными. Зато от холеры в условиях жуткой антисанитарии умерли 11%.
На обратном пути, в Галиции, офицеры стали скупать на оставшиеся деньги то, что можно втридорога продать в России: от чая и сахара до кружев и носовых платков. «Как на совершившего особенно крупную операцию в этом роде, – пишет Алабин, – указывали на нашего корпусного командира генерала Чеодаева!!!»
Благородные господа спекулянты немного поторопились. Было объявлено новое распоряжение: «идти к границам Пруссии вследствие возникших у нас недоразумений с этим государством».
До Пруссии, однако, не дошли: «жандарм Европы» в этот раз передумал. Но тамошних немцев напугал изрядно. Об этом я узнал уже не от Алабина, а из архивной прусской листовки, задав Гуглу ключевые слова «Россия и революция 1848-1849 гг. в Германии». Листовка показывает лицо русской армии, помогавшей освободить Европу от Наполеона:
«Со времен освободительных войн русских всё ещё принимают за наших друзей. Спросите своих отцов, дядей, тёток, бабушек и т.д., как они замечательно использовали статус «наших друзей», чтобы красть, разбойничать, мародерствовать и охотиться на них. Помните ещё казаков на их маленьких лошадках с большими седлами? Помните, как они обвешивались кастрюлями, чайниками, сковородками, золотыми и серебряными столовыми приборами, связанной в узлы одеждой и т.п.? Всё это, скорее всего, было украдено. Они брали у женщин нижние юбки, разрезали их надвое, сшивали обе части и надевали это как брюки. Повсюду, откуда они уходили, оставляли после себя разрушение, зловоние и паразитов. И эти казаки, башкиры, татары и т.п. вновь горят желанием ограбить Германию, уничтожить нашу едва появившуюся свободу, нашу культуру, наше благополучие, опустошить наши поля и луга, убить наших братьев, опозорить наших матерей и сестер, а с помощью кнута и тайной полиции уничтожить любое проявление свободы, человечности и честности».
Казалось бы, написано в очень далёком прошлом, но почему рука так и тянется заменить лошадок танками и добавить к списку награбленного унитазы?..
В уголовном кодексе РФ появился новый вид преступления – дискредитация российской армии. Но совершить его практически невозможно. Она так себя опозорила за двести с лишним лет, что клейма больше негде ставить.
