обложка издания
Есть такой международный издательский проект «Дорогой Я…», в котором разных знаменитостей просят сочинить письма, обращенные к себе же, 16-летним. Писатели, певцы и актеры в благотворительных целях множат предупреждения: «продолжай в том же духе, дорогуша, но подальше от наркотиков», «лучше женись на сироте» и так далее.
Если бы в этот проект пригласили нашего прозаика Олега Павлова, ему точно было бы, что сказать. Изданная примерно через 16 лет после написания книга «Дневник больничного охранника» как раз представляет из себя послание молодого талантливого автора в его же закоснелое будущее.
Олег Павлов дебютировал в начале 1990-х, роман «Казенная сказка» «Новый мир» опубликовал в 1994-м. Армия, конвойные войска, карагандинские дали, каталог унижений, бесконечная попытка избыть нескончаемые страдания и тяжелое, утомительное письмо, за все это его с ходу записали в наследники «великой русской литературы», а в 2004-м сделали одним из самых молодых лауреатов букеровской премии.
То, что он — живой развивающийся писатель — стал именоваться носителем некоей «истины», тяготило и его самого. Этот новый свой образ он сравнил с коварной «Тенью» из сказки Андерсена. Павлов и сам активно поучаствовал в создании маски «мини-солженицына наших дней», но кто читал его романы — от «Дела Матюшина» до «Асистолии», не мог не увидеть мерцание лучшего стиля.
Теперь, когда он достал из архива свою старую рукопись — датированные 1994–1997 годами «Дневники больничного охранника», — стало понятно, откуда шло это мерцание. В кратких, отрывистых записях небольшого дневника создана маленькая вселенная, так похожая на модель нашей жизни.
Картинки, что называется, до боли знакомые: пореформенная нищета, поспешившие на тот свет — иногда не без помощи уставших до одури врачей — граждане, ампутированные ноги, грязь, наркоманы, бомжи, «старухи с кошками», «санитарка выпила», «руки прочь от меня, ельцинские ублюдки!».
Книга вышла только что в издательстве «Время»: сейчас ее, конечно, тоже подверстают к «привычному Павлову», заговорят об изображении апокалипсиса и прочих поисках глубинного-преглубинного смысла.
Сегодняшний 41-летний писатель тоже не прочь признать себя носителем «неудобной правды». Но когда он в послесловии или в статьях да интервью начинает эту «правду» пафосно излагать, сразу хочется позвать ту самую сердобольную санитарку, да с тряпкой повонючее.
Молодой Павлов знал лучше: правда в том, что весь кромешный ужас, хроникером которого он выступает, легко раскладывается на конкретные составляющие. Все они в «Дневнике» названы, сделано это на должном уровне. Никаких штампов вроде «разруха в головах и бездуховность» в записках нет.
И если горьковский глас ночлежки «Посторонись, больные идут!» у Павлова сменился больничным окриком «Расступись, замолчи, везут труп!» — это еще не приговор, это просто хорошо написано. Когда правильно интонируешь банальную бедность, голодуху, раболепство и узость сознания, они мало-помалу отступают.
