Один блогер выдал хорошую зарисовку советского детства:
«Мы ездили на машинах без ремней безопасности. Не было секретных крышек на пузырьках с лекарствами, двери часто не запирались, а шкафы – никогда. Никому не пришло бы в голову кататься на велике в шлеме. Мы мастерили тележки и самокаты из досок и подшипников со свалки, а когда неслись с горы, вспоминали, что забыли приделать тормоза...
Уходили из дома утром и играли весь день, возвращаясь, когда зажигались уличные фонари. Никто не знал, где мы. Дрались до крови и ходили в синяках, привыкая не обращать на это внимания. Ели пирожные, мороженое, но никто не толстел, потому что мы всё время носились и играли. Пили из горлышка одной бутылки – и никто от этого не умер. У нас не было игровых приставок, компьютеров, сотовых телефонов, Интернета, зато были друзья. Мы пускали спички по весенним ручьям, сидели на лавочке, на заборе или в школьном дворе и болтали, о чём хотели.
Мы придумывали игры с палками и консервными банками, воровали яблоки в садах, ели вишни с косточками, и косточки не прорастали у нас в животе. Одни в жестоком и опасном мире! Без охраны! Как мы вообще выжили? Наши поступки были нашими. Прятаться было не за кого. Понятия, что можно откупиться от ментов или откосить от армии, не существовало. Родители обычно принимали сторону закона.
Это поколение людей, способных рисковать, решать проблемы и создавать то, чего раньше не существовало. У нас была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность. Нам повезло, что детство и юность гаши закончились до того, как циники купили у молодёжи свободу за модные джинсы и иностранную жвачку...»
Это было и мое блаженное детство, хоть и началось с большой житейской драмы на любовной почве. Года в 4 я влюбился в девочку Катю, тоже гулявшую со своей бабушкой во дворе нашего большого дома. Но не прошло и недели этого величайшего на свете счастья, как я увидел, выйдя на прогулку, что ее бабушка сидит на лавочке одна. «А где Катя?» – «Отдали в детский сад». И вечером я впился в маму с папой, чтобы и меня туда отдали, не объясняя свою тайную причину. Мне говорили: дома лучше, там заставят слушаться – но я стоял твердо на своем. И вскоре меня отвели в ближайший садик и оставили там наедине с моим сладким предвкушением.
Но каково же было мое изумление, переросшее в настоящее горе, когда воспитательница сказал, что такой Кати здесь нет, она, наверное, в другом садике – а я-то думал, что он на весь свет один! И для меня, привыкшего к домашней вольнице, началась тоска зеленая, но мама сказала, что раз я сам напросился, буду ходить сюда до самой смерти (она сказала до школы, но я услышал так). Хороший, памятный урок.
Другой, не менее памятный, преподал мне папа летом на даче, где я уже в 16-летнем возрасте опять втюрился насмерть в местную красавицу. А она после танцев вечером хвать под руку другого – и привет. Всю ночь я пролежал без сна, не раздеваясь, на своей кровати, а к утру решил, что жить дальше незачем. Мама позвала завтракать, но я отмахнулся от нее как от мухи: я жить на свете не хочу! Подошел папа и сказал, чтобы я сперва поел, потом страдал – маме нужно со стола убрать. Я и от папы отмахнулся – но он как пнет меня по заднице, я аж с кровати слетел на пол. И на полу почувствовал вдруг жуткий аппетит; встал, покушал; после чего вспомнил, что на деревне та девчонка была не одна – и побежал на реку купаться...
Золотое, сказочное детство! Несчетное число кружков и спортсекций, где мы учились сами делать модели ракет и самолетов и бороться за победу... Но почему все это так бездарно было нашим поколением профукано?
Мы клюнули на красочные джинсы, как я на свою первую чудо-любовь, но скоро поняли, что платить за все придется сторицей – и... и ничего... Не у одного ж меня были уроки от мудрых пап – но почему мы все, узрев воочию, что дали маху, влюбясь в Ельцина и «две Волги на ваучер» заглохли, потеряли волю к жизни, забыли, что на свете есть и другие лидеры, идеи? Понуро сдались начхавшему на нас пропойце, потом его выкормышу, потом своей бесплодной старости: дескать куда уж нам, пусть теперь дети...
Как так? Чего при столь прекрасном, с детства вложенном заряде, полном добра и оптимизма, не хватило? И в этом нынче вся загвоздка, без постижения которой дальше пути нет. После капитальной травмы 1991 года, когда грянул настоящий ад для большинства, народ так и не смог прийти в себя. Заели охи, ахи, страхи, он перестал осознавать, что такое хорошо и что такое плохо; не то что сделать самому новую ракету или самолет – гвоздя сам в стену не вобьет, обычного блочного дома без мигрантов не построит.
В мозгах – сумятица полнейшая: он готов (на словах) защищать дальний Донбасс от злых хохлов, но не родной Воронеж от еще более злых чинуш. Пальцем не пошевелит, чтобы поправить дверь подъезда или убрать вора из коммунхоза – так как при капитализме это все впустую. Но и за социализм на баррикаду не пойдет, потому что не он его ломал, не ему и восстанавливать. «А кому?» – «Ну, надо ждать, пока такие народятся». – «Из кого?» – «Из кого надо!» А втайне верит, что падет все как-то с неба, без борьбы и без труда: должны же господа когда-то опомниться и усовеститься!
Но и господа, живущие самым примитивным грабежом родной страны – из той же серии. Им вообще все по боку – кроме личной кубышки, и то хранимой чаще всего за бугром...
Как вернуть молодой задор и толк одряхлевшему и заплутавшему в трех соснах нашему народу – вот в чем вопрос. И без ответа на него не видать нам до гроба никакой удачи, как своих ушей!
