November 07, 2024
ukraine support 1 ukraine support 2

Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или АМЕРИКА 2043 Глава 9

3473
america 2043

Роман - предчувствие


gennady karpov profileОт автора
Дорогой читатель! Если ты после прочтения данного литературного труда перестанешь называть свою великую страну «Рашкой», если вложишь свой лишний рубль в экономику своего государства, а не в доллар ФРС, если вечером выключишь зомбоящик, и прочитаешь книги Фоменко, Горяйнова, Шильника, Графа, Перкинса, Старикова, Веллера и других честных историков и писателей, если вместо рэпа и Мадонны включишь в своём автомобиле Башлачёва, Дольского и Градского, если вместо бутылки водки купишь себе хулахуп, если откажешься от очередного кредита, а вместо куска свинины съешь яблоко – я буду считать, что трудился не напрасно.

Часть девятая
Судя по карте, я прошёл около восьми километров, когда широкий тоннель перешёл в трубу меньше метра в диаметре. Я медленно побрёл назад, и метров через двести увидел вбитые в бетон ступеньки, ведущие наверх. Я замер, и прислушался. Капала вода, где-то пищали крысы. Наверху что-то зашумело, потом стихло и снова зашумело: где-то недалеко проходила дорога. Я протёр морду от чёрной краски, и сверился с электронной картой. Выходило, что я нахожусь на границе парка (Господи, сколько же в американских городах парков!) и какой-то «Львиной» улицы. (Названия улиц были французские, испанские, английские, причём улиц, в которых фигурирует персик, я насчитал с десяток.) Папин адрес находился всего в трёх кварталах восточнее.

Я поднялся по ступенькам, и упёрся головой в крышку люка. Люк отъехал на пару сантиметров, и в образовавшую щель на меня, прямо за шиворот, хлынула вода. Это было так неожиданно, что я чуть не сверзился со ступенек вниз. К счастью, водопад из грязной воды тут же закончился, я отодвинул крышку наполовину, высунул голову, и осмотрелся. Было ещё темно, до рассвета оставалось часа два. Метрах в ста проходила оживлённая автомагистраль. То и дело деревья парка освещались фарами автомобилей. Людей видно не было, и это радовало. Я вылез, закрыл люк, (Он оказался в небольшой ложбинке, куда собиралась дождевая вода.) не снимая хитрых очков прошёл по парку около километра, выбрал момент, когда на трассе станет тихо, и перебежал улицу. Две точки на карте неумолимо сближались. Не скажу, что я очень волновался, но лазить по чужому городу враждебной воюющей страны в грязной мокрой одежде с целью увидеть папу, которого не видел ни разу в жизни – такое случается не каждый день. Одно успокаивало: этому адресу около десяти лет. Новых сведений нет. Поэтому вряд ли я застану Николая Бойновича на месте.

Я свернул на небольшую улочку, и из-за всех заборов тут же поднялся жуткий лай. Собаки рвались с цепей и хрипели в ошейниках. Но окна оставались тёмными, фонарей на улице тоже не было. Я держал палец на курке, когда ноут тихо пискнул: цель была передо мной. Я оглядел высокую калитку, и нажал кнопку звонка. За этим забором собак не было слышно. За соседним – тоже. Видимо, дома были заброшены. Я постоял в нерешительности. Конечно,  просчитывался и такой вариант. Сейчас придётся идти в ближайший мотель, потом покупать одежду, автомобиль, приводить себя в порядок. Потом постараться найти Василия Григорьева. Но сначала – выпить кофе и съесть что-нибудь натуральное.

Второй адрес был неподалёку отсюда. Видимо, этот район в своё время застраивали именно в расчете на то, что тут будут жить учёные. И от лаборатории недалеко, и следить за людьми, когда они в куче, проще.

Вдруг в доме что-то звякнуло, и динамик за калиткой хрипло спросил:
-Это кто?
-Это я! – ответил я.

Щёлкнул электрический замок, калитка открылась, и я сделал шаг вперёд, опасаясь буквально всего: собак, мин, колючей проволоки, полиции. Но дворик был пуст, не считая двух бочек с водой и тележки на двух колёсах, а из-за железной двери дома кто-то сказал по-английски, но с русским акцентом:
-Кто это – я?
-Мне Николай нужен! – ответил я, снимая очки, потому что уже светало. – Бойнович!

Дверь открылась, и какой-то коротконогий дед с всклокоченными остатками волос, в майке-алкоголичке и серых кальсонах высунулся на крыльцо и сонно пробормотал:
-Ну, я Бойнович! Что за необходимость в такую рань? Подождать не могли? Вы от кого?

Я смотрел на этого человека, и думал: уйти или войти? Это существо не могла быть моим отцом! Оно вообще отцом быть не могло! Постоянно шевелящийся рот с половиной зубов, большой шмыгающий нос, какая-то болезненная улыбка, бегающие глаза, бесформенный живот, переваливающийся через линялые кальсоны, странная крадущаяся походка. Это было нечто из учебника по психиатрии.
-Я к вам от Николая! Старикова! – выдавил я из себя наконец.
-Какого Николая? А! Из редакции «Русского дома»? Наконец-то сообразил. Вы расценки знаете?
-У меня есть с собой деньги, не волнуйтесь! – ответил я, догадываясь, что надо играть, чтобы понять обстановку.
-Сто тысяч наших, или пятьдесят песо. Берём рубли, юани, евро. Всё берём. Куда угодно берём! Мы – мужчины хоть куда! Проходи, хороший. Как тебя прикажешь величать, мой господин?
-Меня зовут Стив. Мне друзья дали ваш адрес. Я из Канады.
-А-а, из Канады! Понял, понял, понял! Только за видеосъёмку придётся доплатить!

Я шагнул в дом, и старик прикрыл за нами дверь. Потом поманил меня за собой, и мы зашли в гостиную. Дом был одноэтажный, квадратов около ста. Из гостиной выходили две двери в спальни, (Обе были распахнуты, за ними виднелись кровати: одна - застеленная, вторая - смятая. На ней, видимо, только что спал хозяин.) и одна арка - на кухню. В гостиной стояла огромная кровать с балдахином, покрытая красным атласным покрывалом, на полу лежал лохматый ковёр, в стену был вмонтирован полутораметровый телевизор.
-Денежки, пожалуйста, вперёд, а то времена нынче такие, что…

Я достал сто тысяч, и отдал деду. Тот взял деньги, сказал:
-Подожди тут, мой птенчик! – буквально впорхнул в правую спальню, и закрыл за собой дверь.

У меня вновь было ощущение, как на том пляже: всё уже понятно, но ситуация настолько выбивается из всего того, что было с тобой до этого, что мозги заклинивает.

Я начал было осматриваться, но всё, что успел разглядеть – железные рольставни снаружи на окнах. Дверь открылась, и оттуда вышло существо в чёрных дырявых колготках, чёрной кружевной ночной рубашке, едва прикрывающей брюхо, белом парике, размалёванной рожей, и лохматыми наручниками в руке.
-Я вся твоя, сынок! – произнесло существо, присаживаясь на край красного атласа.

У меня в глазах покраснело и потемнело одновременно. Ведь говорили психологи: не ходи к папе! Держи себя в руках! Идёшь в стан врага, поэтому рассудок должен быть всегда холодным! Эмоции оставь жене, пусть уберёт в шкаф подальше. Вернёшься – понадобятся! Но состояние аффекта – это то, когда через пять минут даже самому себе не можешь объяснить - зачем такое натворил. Поэтому, когда пелена с глаз упала, я обнаружил, что стою с «Ругером» в руке, а существо лежит на кровати. Я шагнул ближе, и вгляделся в обезображенное выстрелом лицо.
-Ну, здравствуй, папа! – тихо произнёс я.

Пуля попала в глаз, вышла из затылка, и выбила штукатурку в стене. Не откладывая в долгий ящик, я выковырял пулю и положил в карман. Потом завернул падаль в покрывало и оттащил в правую спальню. Там оказался целый гардероб из секс-шопа, стоял запах духов и резины. Я вернулся в гостиную, включил телевизор, и с полчаса тупо переключал каналы. Какие-то красотки охали под нажимом мускулистых мулатов, домохозяйки уверяли, что новая соковыжималка выжимает сока из морковки на сорок пять процентов больше прежней, суровый парень рекомендовал вступать в армию соединённых штатов и биться с мексиканским, негритянским, арабским, китайским и великорусским терроризмами. До моего сознания ничего не доходило. Какого рожна я сюда припёрся? И что теперь скажу маме? Шедько? Романову? Что операция «Папа» прошла успешно, и мой папа – сумасшедший гей?

Звонок отвлёк меня от панических мыслей. Чёрт! Если соседи слышали выстрел и вызвали полицию, то я попал в большие неприятности. На мониторе видеофона я увидел двух представительных мужчин среднего возраста.
-Это кто? – закряхтел я в микрофон, стараясь подражать …ну, этому… который…
-Это из «Пепси». Мы с вами договаривались вчера по телефону. Расценки мы знаем!

Я нажал на клавишу, открыл двери, и впустил прилизанных пидоров в дом.
-О! У нас новенький! Выглядишь мужественно! Отпадный нарядец! Грим! Где хозяин? Чем это тут у вас пахнет? В сегодняшней программе – фейерверк?

Я проводил их до правой спальни, дал две коротких очереди в спины, и заорал по-русски:
-Да вы чё тут? Ваще охуели! Да вы чё творите! Пидоры! Вам чё тут? Дерьмо в голову в детстве заливают? Вы ведь не люди уже! Вы пидоры! Вас давить надо! Негры – хоть просто звери, а вы ваще – пидоры! Вы уже не люди! Вы - мутанты сраные, тупиковая, мля, ветвь! Вы чё, все тут такие? Или через одного?

Я кричал, словно хотел, чтобы их отлетающие в ад души меня услышали. Мне хотелось взять мачете, и порубить трупы в капусту! Я рано их убил! Надо было сначала сказать всё, что думал, а потом уже стрелять! Сейчас раздастся ещё один звонок – я так и сделаю!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   Наконец, я взял себя в руки. Всех пидоров в Америке перестрелять – у меня патронов не хватит. Пора убираться отсюда. Хотя, неплохо бы прежде сполоснуться и перекусить, раз папа не возражает.

Я помылся в душе почти холодной водой, (Руки тряслись, мыло постоянно падало и носилось по широкой ванне. А в голове крутилась бредятина: я убил уже восемь человек. А родил только одного. Значит, Маше надо родить ещё семерых. Больше не надо никого убивать: Маша не выдержит. Господи, что я несу? Надо успокоиться! Не спятить бы по здешней моде! Подержал в мокрых руках крестик – вроде полегчало.) нашёл в гардеробе одежду поприличнее, (Джинсы, футболка, кроссовки. Правда, всё не моего размера, а шире и короче, но выбирать не приходилось.) скипятил воду, заварил кофе, и открыл холодильник. На верхней полке лежали три фаллоимитатора разных цветов. Ниже шли продукты. Мне стало тошно. Я выбрал упакованную в вакуум булочку с ветчиной, и большую нераспечатанную плитку горького шоколада. Включил телевизор, и спокойно пообедал. По ТВ шла передача для путешественников. Какая-то американка с уродливым от пластиковых операций лицом ходила вокруг египетских пирамид, и рассказывала трём боёбам в пробковых шлемах о том, что перед ними – очень старые сооружения, которые стоят миллионы долларов. Потом повернулась к сфинксу и сообщила, что это сооружение - ещё более древнее, а значит - стоит ещё дороже. И гениальный финал передачи: покупайте Кока-Колу. Под каждой крышкой – поездка в Египет!

Как верна старая русская традиция – посидеть перед дорогой, подумать, не забыл ли чего в спешке. Так и я: посидел, попил, поел, немного причесал мысли, и внезапно вспомнил о цели своего приезда: Джонни! Мне же надо хоть что-то узнать про ту лабораторию! Совсем из головы вылетело с этими…!
 
Я надел перчатки, стёр отпечатки пальцев, и принялся за обыск. (Пули от «Торуса» разлетались вдрызг при попадании, поэтому их выковыривать смысла не было, только гильзы собрал.) Включил ноут этого… ну… того. Там нашлись разные фото, в том числе старые. Незнакомые люди, здания, пейзажи. Архив был совершенно беспорядочен. Ещё какие-то печатные документы. Я не глядя перебросил всю инфу на электронку свободного фотографа в Мехико. Больше ничего, похожего на нужную информацию, не нашлось. Да и найденное  вряд ли представляло интерес. Жаль! Всё, что я ещё забрал – это казённые сто тысяч.

Я надел кепку, очки, поверх футболки накинул дождевик, (На улице моросил дождик.) взял рюкзак, и вышел на улицу. Народу было мало, собаки уже не лаяли, и я спокойно пошёл искать второй адрес. По дороге выкинул пулю, гильзы и старую одежду, и через час звонил в респектабельную дверь с табличкой, написанной по-русски: «Профессор Григориефф В.» Дом был большой, старый, двухэтажный, сделанный на века. Дверь выходила сразу на улицу, без всяких заборов и собак. А вот похожий дом напротив был заброшен. Там не осталось ни одного целого окна, а на стене синей краской по-русски было написано: «Миру - Мир! Неграм – Хер!»
-Кто там? – раздалось в домофоне по-русски.
-Я – почтальон! Принёс записку от вашего мальчика! – ляпнул я первое, что вспомнилось.

Дверь тут же открылась. «Зачем им двери, если они их открывают любому, кто постучит?» - подумал я, и вошёл. В холле было темно, и я не сразу различил человека, стоявшего на лестнице, ведущей на верхний этаж. Человек был сед, высок, стар, и держал в руках автомат.
-От которого мальчика? С каких пор мои мальчики стали писать мне записки? Вы не похожи на почтальона!
-Я не почтальон. Я принёс вам привет от госпожи Куренковой. Она велела кланяться, и передавала большой привет.
-От Тани? Вы её знаете? Вы из России? Как вы тут очутились?
-Может, мы сядем и поговорим? А то как-то не люблю стоять под стволом.

Хозяин спустился вниз, подозрительно оглядел меня, и задал ещё один вопрос:
-Что у вас в рюкзаке?
-Оружие, деньги, документы, одежда.
-И зачем вы приехали? Просто передать привет?
-Нет. Я проездом в Канаду. И приехал узнать про тех роботов, которых вы делали в вашей лаборатории тридцать лет тому назад. Есть люди, которые готовы заплатить приличную сумму за самую скромную информацию о том проекте.

Старик смотрел на меня, и  я читал в его глазах борьбу чувств и мыслей. Во-первых, он не ожидал этого визита, во-вторых, ему льстило, что про него вспомнили столько лет спустя, в-третьих, он не верил и боялся. Чтобы толкнуть глыбу в нужную сторону, надо лишь слегка её пнуть, дальше она покатится сама.
-Я готов заплатить вам сразу миллион долларов и пятьсот песо. Об остальной сумме можно потом договориться.

Я мельком оглядывал дом, и приходил к мнению, что человек жил один, когда-то был очень богат, но теперь бедствовал. Он был худ, небрит, одет в плохо заштопанный халат. Явно штопал сам. Мебели мало, в шкафу доисторические бумажные книги по биологии, химии, медицине. Пыльно. Автомат Калашникова начала века. Но в отличном состоянии. Когда-то официально куплен, а не найден на поле боя. Руки немного трясутся. Хорошо, что оружие стоит на предохранителе, и не факт, что он об этом помнит.
-Кому же потребовались те разработки? Русским? Тане? Канадцам?
-Василий… простите, не знаю отчества.
-Я тоже не знаю. Забыл за ненадобностью. Тут нет отчеств. Все мы тут Иваны без отечества. Можете называть меня доктор Григорьев.
-Пусть будет так. Я вам хочу показать один снимок, прежде чем начну рассказывать.

Я достал ноут, и нашёл там старое фото, где я сижу рядом с Джонни. Фото сделала мама на телефон, и оно лет пять болталось в том телефоне, прежде чем у мамы дошли руки перебросить его на ноут. Григорьев долго настраивал старческие глаза на экран, потом перевёл взгляд на меня:
-Этот мальчик – вы?
-Да. А этот робот всё детство уродовал мне психику. И много в том преуспел. Сюда мы ехали с Пашей Григорьевым, но на Гавайях ему оторвало ногу американской миной, он сейчас в госпитале. А я вот чудом уцелел, и добирался до вас четыре года. По дороге я убил много людей, женился и сильно поумнел. Три часа назад я убил своего отца Николая Бойновича. И всё из-за этой! Вашей! Драной! Куклы! – я встал, наклонился над дедом, зло прищурился и страшно процедил: - О, как меня любопытство одолело! Не хочешь душу перед смертью облегчить, Василий без отечества?

Старик достал из кармана несвежий платок, закрыл им лицо и всхлипнул:
-Я знал, что всё этим кончится. С самого начала сомнения были на душе. Вы меня сейчас…?

Он держал в руках автомат. В моих же не было ничего. Но его затрясло так, что я подумал – не вызвать ли скорую.

Дед уронил оружие, достал из кармана какие-то пилюли, кинул не глядя в рот, и показал мне на стакан с холодным чаем на столе. Запил таблетки, сел в кресло и договорил, всхлипывая:
-Вы меня сейчас убьёте? Только не подумайте, что я испугался умереть, нет. В этом городе смерть уже давно никого не пугает. Просто прежде мне бы хотелось сделать пару звонков.
-У меня одно конкретное задание: добыть информацию о ваших разработках в сфере оболванивания людей с помощью игрушек. Приказа убивать кого-то у меня нет. Но если того потребуют обстоятельства – позвонить вы не успеете, Василий!
-Василий Васильевич! Меня зовут Василий Васильевич! Я американец в четвёртом поколении. Меня назвали в честь папы. Мой папа был редкостный боёб: он исхитрился разбиться насмерть на машине, которая была по самую крышу напичкана системами безопасного вождения. Перепутал дальний свет с пятой передачей! У мамы денег не было, поэтому меня отдали в спецучреждение. Я там прошёл такое, что и сейчас вспоминать не хочется. Это был концлагерь, где мы только учились и работали, учились и работали. Если бы мне предложили прожить жизнь заново, я бы отказался хотя бы потому, что второго такого детства мне не надо.   
-Нам с вами не повезло с папами. И про детство я вас прекрасно понимаю. У меня оно прошло так, что и хотел бы что-то вспомнить, а нечего. Только давайте поплачемся в жилетки несколько позже. А пока  ответьте на вопрос: у вас сохранилось хоть что-то из той лаборатории, где вы работали с моим отцом и другими? Что за хрень такая – этот Джонни?
-Джонни? Какой Джонни? А, робот? У нас он назывался Лаки Буш. Вы сядьте, налейте себе чаю. Правда, к чаю у меня ничего нет. Я иногда продаю книги, иногда мне помогают мои бывшие студенты. Все деньги съела инфляция. У меня было почти шесть миллионов! А теперь не осталось ничего. Соседка, добрая душа, иногда делает тут уборку, ходит в магазин. А я не хожу. Без денег идти голодному в продуктовый магазин – это то, чего я никому не пожелаю. Так вот, роботов было несколько. Вернее, начинали мы вовсе не с роботов, а с изучения воздействия различных полей на живые организмы. Готовились покорять космос. Я же с отличием окончил местный университет, потом преподавал там до самой пенсии. Когда защитил докторскую, мне поручили возглавить лабораторию. Это было безумно  интересно. Безумно… Да… Туда собрали талантливую молодёжь, и мы стали работать дни и ночи напролёт. Потом приехали русские. Мы хотели создать андроида для полётов в дальний космос. Рассматривали разные каналы передачи связи между ними и людьми. И со временем поняли, что информацию можно передавать без рации, без телефона, без чего-либо вообще! Из мозга в мозг! Это походило на киношные фокусы! Человек, одетый в специальный шлем-излучатель, смотрел другому человеку в глаза - и передавал мысли! Дальше – больше. Мы разработали передатчики для андроидов, и случилось просто чудо: они передавали мысли в сотни раз дальше, чем люди! Когда я опубликовал первые результаты, мне предрекали нобелевскую премию. Но потом началось… Начались проблемы. Сначала один из моих ассистентов ночью возвращался с работы, и попал под поезд. Мы погоревали, но решили, что это обычный несчастный случай. Но вскоре ещё один сотрудник просто сошёл с ума! За минуту! После сеанса связи с андроидом он, что называется, пошёл здороваться с воробьями. Одна женщина выбросилась из окна многоэтажки. А Таня … Таня внезапно влюбилась в меня! И мы даже поженились. А потом в меня влюбился Николай. Он отказался уезжать домой только потому, что не мог меня бросить! Когда Таня это узнала, то сразу собрала вещи и уехала. Правда, к тому времени лабораторию уже закрыли. Мы сделали двадцать пробных машин, но вскоре их забрали по десять штук Пентагон и НАСА.

Я сидел с включенным диктофоном и молчал. Тайное становилось явным. А Григорьев, допив чай, продолжил:
-Когда стало понятно, что контролировать воздействие этого излучения на человеческий мозг мы пока не можем, я предложил оставить только канал «Робот-робот», а канал «Робот-человек» изменить на традиционную частоту. Но кто-то отдал приказ расширить изучение открытого нами воздействия. Когда мы посчитали, во что это обойдётся, то даже Пентагон сморщил нос: выходило, что изучение мозга человека и его взаимодействия с волновыми пучками обходилось бюджету в создание ещё двух университетов. Фактически, мозг человека очень индивидуален. Поэтому проблема была в том, что один и тот же пучок действовал на разных людей по-разному. Чтобы уравнять последствия, пришлось бы к каждому человеку подбирать сигнал определённой частоты и силы. То есть, прежде чем делать излучатель, необходимо сначала сделать сканер. А это невероятно трудно. Тем более, что через год работы у меня четверо сотрудников погибло, а десяток спрыгнуло с катушек. Я сам чувствовал, что теряю память. Иногда не мог ночью вспомнить, где дверь в сортир, хотя живу в этом доме всю жизнь. Военные предлагали продолжать проект, но бюджет уже тогда трещал по швам. После закрытия лаборатории мне предложили одну тему. Вы мне можете не поверить, но потом я вам покажу кое-какие доказательства, что это не бредни выжившего из ума старика. Мне предложили поставить излучатель на Луне, и направить его на землю. Эти олухи просто не понимали, чего требовали! У нас были наработки по индивидуализации излучения на отдельные расы. А мне предложили с Луны оболванивать чёрных и узкоглазых! В смысле - негров и китайцев. Это был полный бред! Промышленность уже входила в пике, людям месяцами не платили зарплату, челноки не могли взлететь с космодрома, потому что во Флориде творилось чёрте что. А у военных родилась идея: сделать негров и китайцев не такими, какими они были. А какими – непонятно! Вместо того, чтобы начинать с мышей, они сразу хотели сделать эксперимент над всей планетой! Кстати, нобелевскую премию мне всё-таки дали. Миллион долларов. К тому времени за миллион можно было купить разве что один автомобиль средней паршивости. Тогда это была моя зарплата меньше чем за год.
-Я знаю, что нобелевка обесценилась, - заметил я, - С тех пор как её стали давать только американцам и только за всякие глупости, от неё отказались многие страны мира. У нас, например, есть премия имени Королёва, имени Менделеева, Достоевского, Фоменко. Самая большая – Государственная. Много премий выдают частные фонды. Шнобелевская по сравнению с ними – это так, только на семечки. Я могу выдать вам её хоть сейчас, если получу то, что ищу.               
-Да, согласен с вами. Когда премию мира вручают за расстрел мирных жителей, а премию по физике – изобретателю средства по переделке людей в кретинов – это уже не премия, а издевательство над самой идеей премии.
-Значит, я – подопытная мышь? Откуда у моей матери взялся этот образец вашего Лаки Буша? И почему – Буш? Почему вообще у вас все последние президенты – Буши?
-Этот образец был всегда рядом с твоей матерью и с тобой. Даже до твоего рождения. У кого-то из наших зародилась гениальная идея: провести опыт на тему воздействия излучения на человеческий зародыш. Но лабораторию закрыли, и ваша мать засобиралась домой. Вот и родилась идея: опыт не прерывать, а отправить излучатель вместе с беременной женщиной в Россию. Ведь русские не занимались вплотную излучателями и были не в курсе всех деталей. Тем было много. Твоя мать занималась разработкой, кажется, материалов для оболочки. Ну, скажем так – кожей. Она хотела сделать материал светлее, но по техническим причинам кожа получилась тёмная. Это позже придумали, как сделать её светлее, а первые десять роботов получились неграми. Этого негра вручили…я забыл имя твоей матери!
-Аня. Анна Ивановна.
-Вручили Ане. Вручили какие-то агенты вроде бы в качестве презента за хорошую работу. Нас курировали люди из ЦРУ. Всю науку в Америке давно курирует ЦРУ. Нельзя изобрести даже новый вид газировки, если на то нет разрешения от этого паука. Любые разработки начинают финансироваться только тогда, когда пауки дают добро. А добро они дают только тогда, когда убеждаются, что изобретение можно использовать во вред людям. Поверьте: если бы молотком можно было только забивать гвозди – молотков бы в Америке не было. Они появились тут лишь потому, что этой штукой удобно пробивать череп! Я это долго не понимал. Не верил, когда мне указывали на конкретные факты. Пока не убедился лично. На Луне мои приборы ставить можно, а продолжить разработки для мирного исследования Марса – нет! Ведь можно было хотя бы усовершенствовать защитные шлемы! Ничего не дали больше сделать! А ведь мы так далеко продвинулись в изучении мозга! Да, ценой потерь и ошибок! Но тот, кто пойдёт теперь этим путём – опять наступит на те же вилы.
-На грабли! – машинально поправил я. - Это грабли бьют в лоб, когда наступаешь на короткий край, а не вилы. Значит, мама не знала, что этот негритёнок вреден для здоровья? Она тоже подвергалась облучению?
-Думаю, работы по этой программе продолжались ещё долго после того, как закрыли нашу лабораторию. Есть секретный институт в Норфолке, какая-то контора действует под видом медицинской академии в пригороде Нью-Йорка. Я ещё долго общался с разными людьми, которых интересовала тема воздействия излучения на мозг человека. У меня сохранилась электронная переписка и кое-какие личные наработки на эту тему. Ваша Аня была таким же кроликом, как и вы. А что с ней стало, если не секрет?
-Она жива - здорова, слава богу. Но она пятнадцать лет была словно под гипнозом. Никому не говорила про робота, хотя видела, что со мной происходит что-то не то. Он проработал пятнадцать лет, постоянно совершенствовал общение со мной, пока вдруг не сломался. Мать утопила его в море, и нам сразу стало легче. Кстати, ещё одного робота в одежде мексиканца я нашёл в Сан-Диего. Он был на гусеничном ходу.
-Значит, вашего подключили к какой-то спецсети. А про мексиканца – это интересно. Я кое-что слышал. Вроде, хотели запускать мелкую серию из тысячи штук для детских садов. Не американских, конечно. Русских, китайских, мексиканских. Видимо, понаблюдали за тобой, внесли коррективы, и где-нибудь на заброшенном заводе стиральных машин организовали производство. А что касается Бушей – люди тупеют. Им до тошноты стала неинтересна политика. Им стало вообще неинтересно жить, потому что в жизни нет цели. У них было всё. А, оказывается, людям нельзя давать всё. Должно чего-то хоть немножко, но не хватать. За что-то надо биться. А у нас, чтобы не засирать народу и без того засратый мозг, всех президентов, этих хромых уток и колченогих шакалов, называют Буш. Может, все они – родственники, может – нет. Я не знаю. Это что-то вроде позывного. Коротко, чтоб дураки откликались. Имя известное. Скажи по ящику – выступает президент Эйзенхауэр - и народ начнёт вспоминать, волноваться. А народу волноваться нельзя! Он должен смирно сидеть на попе, и не подпрыгивать! Покупать то, что говорит телевизор. Делать то, что говорит телевизор. Знать только то, что говорит телевизор. Знать больше в Америке опасно. Поэтому в инете заблокировано всё, кроме информации о хоккее, силиконовых сиськах и последнего концерта хора геев. Любой строй начинает рушиться с того, что взрослый человек вдруг понимает: ему говорят неправду! Или - не всю правду. Стоит лишь одному задать лишь один казалось бы невинный вопрос – и через десять лет страна начинает трещать по швам! Этот любопытный начинает думать, и, сам того не желая, становится врагом государства, которое всю жизнь дуло ему в уши про одно, а на деле всё оказалось наоборот. Не знаю, как в России, а тут так. Это государство построено на лжи. Если ты говоришь правду – ты плохой американец. Ложь тут во всём и везде. Если вам говорят, что надо куда-то ехать и там хорошо – значит там плохо. Если кто-то ловит террористов – значит он и есть – террорист номер один. Если на конфете яркая наклейка – там яд. Если учитель в школе сказал, что в России живут только те, кто не может оттуда сбежать в Америку – значит, народ завтра драпанёт из Америки в Россию. Если кто-то вдруг позвонил и поинтересовался твоим здоровьем – значит ему нужна твоя почка! Так что, сейчас правит Буш Девятый, а вот будет ли десятый – не знаю. Всё рушится. Доллар обесценился так, что его сжигают в печах тоннами. За доллары нам перестали продавать нефть и железо, а своя промышленность не работает. Грядёт хаос. Поэтому я не боюсь умереть. Тут кругом все только и делают, что умирают. В двух кварталах отсюда – площадь. Вы там ещё не были? Сходите завтра утром! Казнить по будням начинают в девять. Дальше будет только хуже. Я – учёный. Я не верю пропаганде, у меня есть голова на плечах. Старая голова, в которой всё меньше ума, и всё больше боли. Я теряю память, у меня часто бывают галлюцинации. Видимо, этот твой Джонни просверлил дырку не только в твоём мозгу. Я представляю, как бы ко мне приехали мои дети, и мы бы зажили друг ради друга, а не ради денег, власти, карьеры. Но детей у меня нет. А по ночам они приходят и спрашивают меня: «Зачем ты жил на этом свете, старый дурак? Почему ты не захотел, чтобы мы родились? Ты не дал нам ни одного шанса! Ты скоро умрёшь, а мы так и не родились». И вот это действительно страшно.

Видимо, у Григорьева давно не было собеседников, и он изливал душу первому попавшемуся человеку, пусть даже тому, кто пришёл, чтобы убить его. (Не даром самым внимательным слушателем во все века был палач.) Держался он мужественно, но одинокая старость – это наказание за бездарно потраченную молодость. Он старался исповедаться, и я подумал, что наука шагнула очень далеко вперёд, поднялась на самую вершину – и увидела на вершине религию. Ту самую, которую давно осмеяла, отвергла и низринула. И вот, передо мной сидела наука без религии. Тело без души. И каялось в бездарно прожитой жизни. Это тело много познало и свершило, но не уяснило главного – ради чего всё это?

Старик закрыл глаза, и замер, тихонько посапывая. Я встал, вышел из дома, и в булочной на углу купил хлеб, сыр, яблоки и шоколад. Это был весь ассортимент, причём народу в магазине было много, а цены: плитка шоколада - три сотни, булка хлеба – полторы. Ещё в углу витрины лежала колбаса «Сервелат», но её почему-то никто передо мной не взял, и я тоже решил не рисковать.

Хозяин спал в кресле, нервно шевеля пальцами и губами, и я пошёл на кухню. Заварил чай, сделал бутерброды, и принёс в гостиную. Дед проснулся, оглядел стол, и сурово предупредил:
-У меня нет денег, чтобы оплатить это!
-У вас есть информация, которая стоит хороших денег. А ещё я вам предлагаю обдумать переезд в Россию. Точно не скажу, дадут вам там руководить лабораторией или пошлют копать картошку, но, по крайней мере, у нас старикам платят вполне достойную пенсию по старости, а в пяти кварталах негры не режут белых.

Дед отбросил сантименты, и принялся за бутерброды с сыром. Потом стукнулся об автомат, лежащий на полу, неловко поднял за рожок, и убрал в шкаф. У меня сложилось полное впечатление, что он понятия не имел про флажок переключения режима огня и другие тонкости обращения со стрелковым оружием.

После обеда мы поднялись на второй этаж, и хозяин без тени сомнения молча вручил мне свой ноут:
-Изучайте, молодой человек! Это не ради денег, хотя и от них не откажусь. Нищета унижает. С вашего позволения, я полежу на спине. Семьдесят восемь лет – это, знаете ли, возраст. Можно конечно начать ходить по врачам, потом кормить этих дармоедов до бесконечности, а они будут находить всё новые и новые болячки, пока у тебя есть деньги на карте. У меня их давно нет. Поэтому медицине я неинтересен. У нас в моде пластическая хирургия, замена органов чужими и искусственными… Ладно, если вы не очень торопитесь, у нас ещё будет время побеседовать. Я давно не разговаривал по-русски. У меня сильный акцент?
-Да, в России вас примут за иностранца. Хотя говорите вы правильно.
-Я не поеду в Россию. Я родился тут. Мои родители лежат тут. Мои студенты воюют тут. Я не люблю выглядеть глупо. И не гожусь для антиамериканского интервью. Всё, что я хочу – это выпустить очередь в первого черножопого, который ворвётся в мой дом. А второй пусть стреляет мне в грудь.
-Я уважаю ваш выбор. Всё что могу сделать для вас – покажу, как снять автомат с предохранителя. Не то вас убьёт не второй черножопый, а первый. И вы умрёте окончательно разочарованным в жизни.

Старик улыбнулся, и пошёл в спальню, а я спустился на первый этаж, и погрузился в дебри профессорского ноута.

Григорьев до вечера ещё два раза выходил из комнаты: поесть хлеба с сыром, и убрать деньги в сейф. Когда я разобрался в том, что находилось в его ноуте, то с лёгкой душой вручил деду миллион зелёных и пятьсот песо разных форм и размеров. (Главное – многие из них были серебряные. Как рассказал Григорьев – лет пятнадцать назад у населения под страхом десяти лет каторжных работ вновь, как во времена второй мировой войны, конфисковали всё золото. А через пару лет – и серебро. Оно ещё продолжало ходить на чёрном рынке, и, чем меньше его оставалось в обороте, тем дороже ценилось.) Информации у профессора было столько, что я лазил в ней до самой ночи, и едва ли перелопатил десятую часть. В итоге всё заархивировал хитрой программой, запаролил, и отправил в Мехико на тот же ящик. Через час пришёл ответ: «Молодец! Зря времени не теряешь. Рыбалка – что надо. Акул пока не видно. Ждём дома».

Уже поздно вечером я лёг на диван на первом этаже, и мгновенно уснул. На душе было абсолютное спокойствие. Я узнал свою тайну. Разгрыз этот орех, хоть и пришлось пожертвовать парой коренных зубов. И даже если сейчас в дом вломятся пауки из ЦРУ, то они опоздали: инфа ушла в Москву. Но в дом никто не вламывался. Иногда вдалеке гремели взрывы, стучали пулемёты. Пару раз по улице проехали машины, пробив в железных ставнях щёлки своими фарами, и нарисовав на потолке чудище тенью от люстры.

В семь я проснулся, и долго лежал не двигаясь. Почти на всей душе было спокойствие. Только где-то темнела тень какой-то до сих пор нерешённой проблемы. Я закрыл глаза, и стал вспоминать события последних дней. Трупы в трёх кварталах западнее наверняка уже нашли, но сюда с обыском вряд ли кто-то придёт. По крайней мере - сегодня. Задерживаться я, конечно, тут не буду, но хоть один день надо отлежаться, попить хорошего чая, и найти одежду по размеру, а не ходить в этих пидорских тряпках. Нет, проблема сидела не тут. Я пошёл по закоулкам мозга. Постучал в дверку: «Привет, роднульки! Как вы там? Пока вашему мужу и папе везёт. И даже появилась надежда вырваться из этой клоаки. Хотя, гнать! Гнать надежды! Надежда расслабляет. Сколько матросов погибло оттого, что их судно село на мель, когда на горизонте показался родной маяк, и народ бросился открывать последнюю бочку рома! Терпим, родные. Стиснули зубы и прорываемся. Поди, прорвёмся!»

Где же сидит эта проблема? Деньги? Да, вроде хватает. Ещё восемь миллионов в тысячных купюрах, на которых изображён президент Кеннеди. Кажется, именно он почти сто лет назад хотел сделать доллар государственным, а не частным. За что был тут же застрелен, а вот теперь его лик украшает самый большой номинал этой никчёмной бумажки! Стоп! Станцию хотели делать на Луне. Оболванивать всех оптом, без разбора. Меня просили найти ещё двух учёных, Эткина и Михалкина. Они, вроде бы, тоже работали в какой-то секретной лаборатории в городе Колумбия. Это километров четыреста западнее. Есть домашние адреса, но тоже многолетней давности. Надо проверить. Нужна одежда и машина. Пока дед спит – прогуляюсь по окрестности.

Летнее утро в Атланте. Жарко, но пока в меру. Меж деревьев летают птички и бабочки. Народу немного, все белые. Никакого хип-хопа и баскетбола, никаких стрелок краской на домах и надписью: «Классная дурь!» Просто курорт! Проехали несколько грузовичков с надписью «Хлеб». На многих заборах и дверях висели объявления: «Продам дом» и «Продам собаку», словно больше продавать было уже нечего.

Я повернул за угол, и первое, что увидел – виселицы. Их было семь. Четыре были организованы на обычных фонарных столбах, на которых фонари давно не светили. Две – деревянные, и одна – на базе пятитонного автокрана. Кран оказался без передних колёс и двигателя, поэтому тоже был стационарным. Толпа белых человек под пятьсот с интересом наблюдала, как какой-то чин зачитывал приговор террористам из организации «Чёрные братья». Братья стояли рядом, с разбитыми лицами и связанными сзади руками. Их охраняли люди в синей форме с автоматами. Я протолкался поближе, держась обеими руками за кошелёк: народ в толпе как-то не внушал доверия.

Чин своё дело знал туго. Слова отлетали от зубов, как будто артист, прослуживший в одном театре сорок лет, играл юбилейный пятисотый спектакль. Вроде бы, и эмоций много. Вроде бы, всё от души. Но такая казёнщина! Такие общие фразы про гидру международного терроризма, подпитываемую из-за рубежа и показывающую отвратительный оскал окровавленных зубов, что, по-моему, даже этим семерым неграм было скучно. Ни суда, ни адвоката, ни присяжных. Явно поймали за последние сутки человек тридцать, из которых до утра дожили семеро, потому что виселиц всего семь.

Негров засунули в петли, и быстро удавили те же ребята в синей форме, что их охраняли. Толпа посвистела, поулюлюкала, попризывала повесить как бешеных собак, и стала расходиться. Те же бесчувственные, бездушные куклы, но на этот раз – белые. Нет, чтобы производить таких нелюдей в таких количествах - одних лишь Джонни явно недостаточно!

Тут же подъехал грузовик с красным крестом, мёртвых оперативно сняли с верёвок и увезли прежде, чем я решил – в каком направлении искать универмаг с одеждой.
-Семь сердец, семь печёнок – это четырнадцать спасённых белых! Плюс - собачьи консервы. Молодцы, солдаты! Благородное дело делают! Двойная польза! – обменивались репликами горожане. Ну, что тут скажешь? Оплот демократии! Надо не забыть передать Старикову, что если надумает бомбить атомными бомбами, то пусть начинает не с Норфолка, а с Атланты!

Найти магазин с одеждой оказалось непросто. Всё было закрыто, а где-то - сожжено и разграблено. В итоге мне подсказали адресок, и я спустился в подвальчик, где пахло старым тряпьём, плесенью, и табаком кубинских сигар. Продавец, он же – хозяин, посетовал на дороговизну, инфляцию, нестабильность и, выслушав мои пожелания по одежде, предложил мне электронный каталог. На вешалках висели три с половиной драных халата, и я понял, что товар спрятан где-то в недрах пещеры. Я выбрал самые обычные штаны, рубаху, кроссовки, кепку. Ценник перевалил за триста тысяч. Я сначала хотел было отвалить сумму не глядя, но, глянув в цепкие чёрненькие глазки продавца и видеоглазок над дверями, тоже включил нытика, и долго перебирал шмотьё в поисках - хоть без пуговки и с молью, но на пару тысяч подешевле. В итоге сошлись на двух сотнях тысяч. Про песо я даже заикаться не стал с этим подозрительным типом. Перед уходом он вдруг шёпотом сказал мне:
-Есть хороший контрафакт! Но только за песо! Настоящие консервы, сигары, ром, водка. Одной бутылки хватит, чтобы забыться на неделю!

Я вспомнил тестя с его танкистами, матросов с «Ивановой» - и как-то не поверил.
-Педро и Карлос? Савон? Тебя даже далеко тащить не придётся: столб рядом!– шепнул я обалдевшему продавцу, и заговорщически подмигнул.

Григорьев встретил меня стариковским ворчанием на тему – где я, грёбаный патронташ, шлялся? Я переоделся в обновки, и спросил деда:
-Странно! Промышленность почти не работает, а на каждой вещи надпись: «Сделано в США». Где всё это выпускают? На севере? В Чикаго?
-Это выпускают там же, где и сто лет назад: в Китае, Индии и на Гаити. Но, чтобы перевезти товар через границу, надо написать на нём «Made in USA». Иначе таможня не даст добро. Если такой надписи нет – значит - контрабанда. Вот, на бейсболке есть, на джинсах есть, а на рубахе? Последнее время много контрабанды. Даже не представляю, какой смысл китайцам слать нам сюда свои футболки, если доллары они не берут? Неужели за тряпки им платят золотом? Не верю!

Я не стал рассказывать деду о целях, преследуемых другими странами в отношении Америки, а рассказал про казнь. Тот не удивился, и заверил, что если бы виселиц было больше, а ему лет – меньше, то он лично бы выбивал табуретки из-под этих подонков, которые убили тысячи ни в чём не повинных белых.
-Они застрелили моего коллегу, Боба Фишера. Тот утром выходил из дома. Вот этот дом! Напротив моего. Боб прожил в нём всю жизнь. Вышел утром - и даже не успел закрыть дверь. Его застрелили трое чёрных, а дом закидали бутылками с бензином. Пожар тушили мы с соседями. Пожарная служба так и не приехала. И полиция не приехала. Мы похоронили Боба прямо на его дворе. У нас не было денег даже на гроб. Приехали его родственники, и сказали, что будут подавать в суд на убийц, чтобы получить компенсацию. Не дали ни цента. Мы хоронили его в одеяле, а на могилу положили обычный камень. Я написал ту надпись на стене, и купил автомат. С тех пор жду, когда же эти негры придут за мной. Я их не боюсь! Я открываю дверь любому! И если увижу негра – сразу дам очередь!
-Негры хоронили своих под камнями двести лет, так что они всего лишь пытаются сравнять счёт. Кстати, Василий Васильевич! Где тут можно дать очередь из вашего автомата? Я хочу показать вам, как это правильно делается. Вы всё время забываете передёрнуть затвор и снять с предохранителя! Как бы там ни было, мне будет жаль, если с вами случится, как с соседом.
-Очередь можно дать хоть на улице! Полиции всё равно давно нет. Все, кто может держать оружие – там! – он махнул рукой в сторону чёрной части города. – Но лучше идёмте во двор!

Оказалось, что патронов в запасе у деда не было нисколько: только пятнадцать штук в рожке. Я поинтересовался – где можно купить ещё?
-Такой магазин есть. Правда, он далеко, а патроны очень дорогие. Но у меня есть целый миллион! Я вчера открыл сейф – а там целый миллион! Представляешь? Я снова богат! Вот и не верь после этого в бога! А в магазин можно съездить на моей машине!

Пока я грустно размышлял – есть ли вообще смысл что-то объяснять человеку с запущенной стадией склероза, он открыл гараж, и я с удивлением увидел там достаточно сносный двухместный электромобиль. Я сел за руль, и дед показал мне дорогу. Увидев очередное объявление о продаже дома и собаки, я указал на него профессору. Тот разъяснил, что дома продают, потому что уезжают кто куда, поэтому хороший дом можно купить уже по цене ящика вина. Только вот желающих покупать нет. А про собак – негры их боятся. Прошёл слух, что негры не боятся ни леопардов, ни крокодилов, но панически, просто до поноса, боятся овчарок или ещё какую шавку от двенадцати фунтов и тяжелее. Поэтому многие разводят собак на продажу. Но дед этим слухам не верит, и уверен, что их распускают торговцы псами.
-Одно время эти напёрсточники торговали гороскопами. Предсказывали концы света, аварии, катастрофы. Потом предлагали капли Буша от всех болезней. Потом проводили сеансы по восстановлению зрения по методу профессора Иня. Потом торговали обломками НЛО. Теперь вот мода на собак. Это такая порода людей – напёрсточники. Им главное – землю не пахать, не воевать за страну, а жить обманом. Это плесень на человеческой цивилизации! Ненавижу почти как негров! Этим приспособленцам не важен политический строй! Им главное – своё падло набить любой ценой! Ведь я даже как-то чуть не женился на такой козе! Ладно, не будем ворошить могилы! Здесь одно время наповадились продавать красную икру. Как оказалось, они её делали из крыс! Продавцов повесили. Теперь что-то подобное происходит с колбасой. Никогда не бери в Америке колбасу и паштет!   

Магазин охранялся: у ворот стоял бронеавтомобиль вроде деньговоза, с бойницами по бортам. Внутри всё было закрыто толстенным стеклом, а пара продавцов ходили в бронежилетах и касках. Мы отстояли очередь, Григорьев предъявил свои документы, и нам за пятьдесят тысяч продали пачку в сто патронов. Потом по просьбе деда мы тормознули у ларька. Он, как ребёнок, набрал целый пакет каких-то старых шоколадок, чипсов, леденцов, всю обратную дорогу жевал сладости, и улыбался.

Потом мы постреляли. Дед схватывал всё налету, через пять минут уже на ощупь клацал затвором, и делал одиночный выстрел навскидку. Правда, пули летели не очень в десятку, но дед заверил, что теперь будет тренироваться каждый день, и хоть одного негра, да завалит. Я поинтересовался – где тут можно разжиться автомобилем, на что получил разрешение пользоваться его малявкой. Желательно – за деньги. Я заверил профессора в своей платёжеспособности, он посмотрел на мои права, постучал по клавишам своего ноута, и сказал, что внёс меня в свой белый список. Так что проблем с полицией и страховой компанией не будет, но в аварию лучше не попадать: страховка старая, в случае аварии он получит гроши, а следующий страховой взнос автоматически вырастет вдвое. А его пенсии хватает только на то, чтобы оплачивать электричество и воду, хоть они и бывают не каждый день.

За вечерним чаем с шоколадками я спросил Григорьева: не знает ли он господ Эткина и Михалкина? Тот чуть не поперхнулся:
-Это те типы, которые хотели ставить излучатели на Луне! У них была своя лаборатория в Южной Каролине. Они приехали из России года за три перед твоими родителями. Их сразу взяли в оборот. Завалили деньгами, дали какую-то премию. Они были нужны не столько как учёные,  сколько как знамя победы над Россией. Вот, мол, смотрите! Там они были - дурак дураком, а тут – председатель сельсовета! Они, кажется, занимались платиновыми катализаторами, но каким-то образом переметнулись на тему излучателей. Думаю, в квантовой физике и биологии мозга они смыслят, как я – в автоматах. Им кое-что показали, дали толковых сотрудников, а они сами были нужны только в качестве вывески. Это сразу плохо пахло. Я пересекался с ними, но общего языка не нашёл. Когда я уходил на пенсию, их лаборатория ещё действовала. И чем они там занимались – я не знаю. Но то, что наши разработки отправляли к ним – это факт. И то, что там работали пауки – факт. И то, что у них тоже люди вешались и стрелялись – тоже факт. И вообще, неплохо было бы разбомбить это паучье гнездо!

«Я передам Старикову!» - хотел ответить я, но только покивал головой.

С вечера я поставил автомобиль на зарядку, и лёг спать пораньше. Завтра с рассветом решил ехать на поиски двух недостающих звеньев этой говённой цепи. Василий Васильевич (Я обращался к нему только так.) ходил по дому с просветлённым взором, ел батончики, и клацал затвором автомата. Перед сном мы посмотрели новости. Я думал, что в городе, охваченном войной, и новости должны напоминать боевые сводки, но ошибся. Из двадцати с лишним каналов по трём шла только реклама. (Как? Вы ещё не купили новый тренажёр для пресса? В вашем магазине его нет? Это нарушение ваших прав! Требуйте, чтобы привезли! Выбросьте старые тренажёры на помойку, это полная ерунда! Вот как выглядел наш знакомый Уилл всего месяц назад, а теперь полюбуйтесь на его мускулатуру! Всего пять минут в день без каких-либо усилий!) По пяти – спорт вперемежку с рекламой пива и еды. (Хоккей, американский футбол, плавание, лёгкая атлетика и бокс, в котором белые неизменно нокаутируют разнообразных небелых, а друг с дружкой бьются на аккуратную ничью.) Один – то, что прислали сами зрители. (В основном – домашнее порно, реже – кошечки, собачки и автомобильные аварии.) Остальное – сериалы (Мой сын не мог этого сделать! Нет мог! Но я не верю! Как! Ты не веришь! А я верю! Но он это сделал! Он? Когда? Это был не он! А я говорю – он! – и так весь вечер.) и новости. Новости начинались и заканчивались Бушем Девятым. Он поехал. Он приехал. Он восхищён и поздравил. Он подписал. Он возмущён и предостерёг. Далее – звёзды на длинной красной дорожке сияют какими-то нечеловечески огромными улыбками. Три премии «Оскар» получил фильм про то, как несчастный гей, ежеминутно рискуя задницей (Или лучше сказать –  рискуя всем, кроме задницы.), тайно бежал в Голландию из Минска, где обрёл счастье в объятиях друга (Уже конкретно подставляя тыл.). Остальные четыре премии дали за теленовеллу о плотской любви бабушки и внучки, которым красавец-хирург пересадил свою печень, одну на двоих.
-Василий Васильевич, а у вас есть какой-нибудь канал, по которому показывают нормальные художественные фильмы? Какую-нибудь классику? Про нормальную любовь? Или современное кино из той же Мексики? В Тихуане, я слышал, делают по десять полнометражных фильмов в год. В Пекине и Бомбее тоже не сидят, сложа руки. В России сейчас много молодых режиссёров. Есть, в конце концов, Чаплин, Китон, Арбакл, Де Миль. Ведь от такого репертуара дураком за неделю станешь!
-А оно для того и было создано! Это типа нашего с тобой робота. Цель – та же самая: делать из людей баклажаны.
-Но зачем? Ведь жить в стране с дураками – очень грустно! Да и страна эта долго не может существовать! Ведь это крутят не враги Америки, а сами американцы! Еда – в ларьках такая, что брось на обочину - вороны не клюют! Фильмы – только под наркозом смотреть! Зачем убивать собственный народ?
-Видимо, по-другому управлять людьми невозможно. Умные плохо поддаются дрессировке, а с дураков толку нет. Вот и делают из людей нечто среднее. Дураков – чуть умнее, умных – чуть глупее. Как помидоры на поле комбайн стрижёт. Маленькие поливает, большие обрезает. Помидоры нужны одинаковые. Чтоб в банку ровнее ложились. Ну и потом – если во что-то вложены деньги – их надо окупить. Поставить изделие на конвейер. А уж что получится в результате – не их проблема! Думаешь, выпускать водку или сигареты – лучше? Человечнее? Разве эта продукция полезна? Нет! Но она приносит прибыль! Я устал. Голова что-то разболелась. Пойду спать. Разбуди меня завтра, как поедешь.

Дед взял автомат, и ушёл к себе на второй этаж.

Я встал в пять утра, выпил кофе с бутербродом, завернул с собой кусок хлеба с сыром, налил чай в бутылку, и уже хотел идти будить Григорьева, как дед сам спустился по лестнице, и остановился посреди зала, уставившись на меня.
-Доброе утро! – сказал я. – Спасибо вам за всё! Мне пора.
-Ты кто? – попятился к шкафу дед, наощупь открыл дверку, и стал шарить рукой между старыми куртками и пальто. – Где он? Ты забрал мой автомат? Ты вор? Что ты тут делаешь? Ждёшь негров?
-Василий Васильевич, ваш автомат у вас под кроватью, на втором этаже. Не забудьте снять его с предохранителя, прежде чем стрелять по неграм. Тут вам ночью с неба на стол упали ещё два миллиона зелёных и кучка серебряных. Видимо - за автомобиль. Не поминайте лихом! Удачи!

Я вздохнул, взял рюкзак, прикрыл за собой дверь, сел за руль, и поехал на восток.



Карпов Геннадий. 2013 год. г.Красноярск limk2
Rate this item
(0 votes)
Last modified on Thursday, 31 July 2014 23:24
Геннадий Карпов

Моей дорогой Люде, без помощи которой данное произведение не могло бы быть создано - посвящается

Add comment

Submit

Нас читают

© 1992 - 2024 «Freedom of Speech». All rights reserved. Russian Speaking Community in Atlanta Русская газета в Атланте, Новости, Реклама
0
Shares